Талгат Аян получил известность как активист, поднимавший экологические проблемы в Атырау, нефтяном городе на западе Казахстана. Проявлять гражданскую активность он начал еще 10 лет назад, выражал несогласие с повышением тарифов на электроэнергию и воду, выходил на одиночные пикеты.
После массового митинга в Атырау в апреле 2016 года против правительственной земельной реформы (акции «по земельному вопросу» прошли позже в ряде других городов) Талгат Аян и Макс Бокаев, активные участники протеста, были задержаны, а позже — приговорены к пятилетнему тюремному сроку каждый по обвинениям в «возбуждении социальной розни», «распространении заведомо ложной информации» и «нарушении законодательства о порядке проведения митинга». 28 апреля 2018 года суд удовлетворил ходатайство Аяна о смягчении наказания и заменил неотбытую часть срока на ограничение свободы. В июле этого года Талгата Аяна досрочно освободили от отбывания неотбытой части наказания в виде ограничения свободы. Однако трехлетний запрет на общественную деятельность оставили в силе.
В интервью Азаттыку Талгат Аян рассуждает о протестных акциях последних месяцев, положении в тюрьме активиста Макса Бокаева и своих буднях.
О МИТИНГАХ И ПИКЕТАХ
Азаттык: В начале сентября в ряде казахстанских городов прошли акции в поддержку жанаозенцев, которые выступили против реализации совместных с Китаем проектов на территории Казахстана. В этом году было немало митингов и пикетов, на которых выдвигали разные требования к властям. Однако массового давления на выходящих на одиночные пикеты сейчас, в отличие от практики предыдущих лет, похоже, не замечено. Что это может означать?
Талгат Аян: Это разговор об уровне коррупции в Казахстане и больших объемах китайских инвестиций. Ни одна из наших властных структур не прозрачна. Если бы соглашения [с Китаем] находились в открытом доступе, то стихийных митингов не было бы. Любой человек мог бы прочитать условия соглашения и найти ответы на вопросы о сумме долга и о том, как его будут возвращать. В 2016 году мы потребовали обнародовать сведения о землях сельскохозяйственного назначения в земельном кадастре. Никакой сложности это не вызывало, однако требование выполнено не было. Всё это порождает в обществе недоверие.
Методы, применяемые в отношении участников митингов, не изменились. Как и прежде, задерживают одного-двух человек, привлекают к суду, как это произошло, например, с активистом Ержаном Елшибаевым, выступавшим с требованием организовать рабочие места для жанаозенцев, или с профсоюзными лидерами.
Я не испытываю никакой эйфории по поводу того, что власти «не задерживают участников пикета». Власти прекрасно знают, что ничего не изменится оттого, что один-два человека выйдут на пикет.
Но митингов наши власти очень боятся. К примеру, недавно я хотел выйти на одиночный пикет с требованием освободить Макса Бокаева. Сразу же приехали сотрудники прокуратуры, представители акимата, и меня три часа продержали в полиции. Когда я спросил, почему меня задержали, все же выходят на пикеты, мне ответили, что я указал в Facebook’е время и день проведения и в назначенное время на месте могут собраться тысячи людей, как это было в 2016 году.
Репрессиями, судами никого не запугать. У людей нет другой, кроме митинга, возможности довести свои мысли и требования.
В 2016 году все видели, что митинг прошел мирно, безопасность не нарушена. Несмотря на обещание акима, активно выступавших на митинге привлекли к суду. Если теперь десятки, сотни тысяч людей когда-нибудь выйдут на митинг, а власти будут призывать их сесть за стол переговоров и давать обещания, им могут не поверить. Думаю, что не разрешая мирные митинги, власть совершает большую ошибку. Это может обернуться для нее большой проблемой в будущем.
Гражданское общество постепенно просыпается, но по сравнению с 2016 годом ситуация в целом не сильно изменилась. Любой гражданин Казахстана, согласно Конституции, имеет право участвовать в мирных митингах, пикетах и выдвигать свои требования. Люди выходят мирно. Ничего не нарушают, не призывают к беспорядкам. В обществе действительно есть опасения, что земли могут продать иностранцам.
После кровавых Жанаозенских событий 2011 года общество на какое-то время замолчало. Спустя пять лет, несмотря на отсутствие очевидной причины, в 2016 году прошли стихийные митинги. Прошло еще три года, и люди выходят на улицы и выдвигают свои требования. Это закономерно. Репрессиями, судами никого не запугать. У людей нет другой, кроме митинга, возможности довести свои мысли и требования. Потому что даже в маслихатах практически нет депутатов, озвучивающих требования народа, не говоря о мажилисе.
Азаттык: Тем не менее создан Национальный совет общественного доверия...
Талгат Аян: Есть законодательные институты, и они не работают, а это [создание НСОД] всё равно что приделать к велосипеду третье колесо. Власти знают, какие изменения нужны. Все требуют политических реформ, социальных послаблений. Пока никаких действий национального совета не видел.
На этот совет смотрю с пессимизмом. Посмотрим, будут ли причины пересмотреть взгляды. Подобные советы создавались и прежде. Однако они как появлялись, так и исчезали. Национальный совет был создан после того, как [кандидат Амиржан] Косанов принял участие в президентских выборах. Те, кто его поддерживал, и те, кто в нем разочаровался, — все вошли в него. Но разве в совет не должны были войти и те, кто не участвовал в выборах и вышел с требованиями на улицы? Никого из них не пригласили. А с какими особыми требованиями могут выступить те, кто вошел в совет? Кто-нибудь в совете выступил с требованием освободить политзаключенных?!
Азаттык: Вы упомянули митинги 2016 года. Вы знаете, что тогда возникли вопросы: каким образом собралось столько людей и почему силовые структуры не оказали массивного давления?
Талгат Аян: Здесь вопрос касается не организации митинга, а скорее распространения информации. Если я буду сидеть дома и скажу, что «выйду на митинг», меня никто не услышит и на этот митинг никто не придет. Мы видели, с какими требованиями выступили жители Жанаозена во время последних событий. И это тоже кто-то организовывает? Всё это происходит благодаря соцсетям. На земельный митинг 2016 года собралось большое количество людей, и это было связано с информацией министерства национальной экономики о том, что «земли будут продавать через аукционы».
«ЗАКАЛЯЕТСЯ КАК ПОЛИТИК». О МАКСЕ БОКАЕВЕ
Азаттык: Некоторое время назад вы встречались с Максом Бокаевым в тюрьме. Как прошла ваша встреча?
Талгат Аян: Это было краткосрочное свидание. Никто не препятствовал. Мы два часа говорили с ним по телефону через стеклянную перегородку. Макс внешне выглядел активным, смеялся и часто шутил. Он сказал, что у него нет никаких изменений.
Макс прежде всего правозащитник, для властей он не опасен. Он не радикал, готов к диалогу, уравновешенный человек. Поэтому для понимающих людей очевидно, что чем дольше он сидит в тюрьме, тем больше закаляется как политик.
Азаттык: Вы, наверное, говорили о положении в тюрьме, ситуации в стране?
Талгат Аян: Как говорит Макс, законы, которые написаны для нашей уголовно-исполнительной системы, скопированы с западных лекал, однако тюрьмы не изменились со времен ГУЛАГа. За границей в камерах сидят по одному или по двое человек, днем есть возможность заниматься работой, если надо — спортом.
У нас всё по-другому. Во время утреннего построения в тюрьме всех обязывают соблюдать единый распорядок. Есть комната с телевизором, там стоят столики с такими играми, как тогызкумалак. Вне зависимости от того, есть у заключенного желание или нет, он обязан в указанное время там находиться. Макс защищает права заключенных, считает, что осуждённые должны заниматься спортом тогда, когда пожелают, и поднимает многие другие вопросы. Он, конечно, в курсе происходящих в стране событий. Активисты высылают ему газеты и журналы.
В СПЕЦИАЛЬНОМ СПИСКЕ
Азаттык: Что вы можете сказать о своем нынешнем положении? После вашего освобождения из тюрьмы были разговоры о том, что вы пошли на сделку. На вас оказывали давление в связи с вашей позицией, вашими взглядами?
Талгат Аян: Как я уже вам говорил во время нашей первой встречи в Атырау после выхода из тюрьмы, никакой вины я не признал, ни у кого извинения не просил, на соглашение не пошел. Я воспользовался своим законным правом и написал заявление о смягчении наказания. Это связано с семейными обстоятельствами.
Азаттык: Вы вышли из тюрьмы год и четыре месяца назад. Недавно вас досрочно освободили от отбывания неотбытой части наказания в виде ограничения свободы. Вы можете трудоустроиться и работать?
Талгат Аян: Любой человек, вышедший на свободу досрочно, может работать. Но в моей ситуации это невозможно. Потому что я значусь в составленном комитетом по финансовому мониторингу министерства финансов «списке лиц и организаций, имеющих отношение к финансированию терроризма и экстремизма». Проблем в связи с этим достаточно. К примеру, после выхода из тюрьмы мне нужно было оплатить квитанцию для замены удостоверения личности с истекшим сроком действия. Однако сделать это с первого раза мне не удалось. Я заполнил анкету, предоставил доказательства, с какой целью мне необходимо произвести оплату, — всё это направили в комитет по финансовому мониторингу. Через два часа дали разрешение. Когда я попытался получить доверенность, чтобы заняться юридической деятельностью, убедился, что компьютеры соответствующих структур выдают документ, что я «участвовал в финансировании экстремизма». Поэтому выживаю благодаря поддержке семьи и родственников.
Азаттык: Спасибо за интервью.
КОММЕНТАРИИ