У 43-летнего Альнура Ильяшева — четыре высших образования. Юрист, педагог-психолог, религиовед, магистр делового администрирования не может устроиться ни по одной из своих профессий. Причина в том, что работа по этим специальностям, как считают власти, может «подпадать под определение добровольного обслуживания политических, культурных, профессиональных нужд общества», то есть будет общественной деятельностью, заниматься которой активисту запрещено.
ДВОРНИК — ПЕРВОЕ И ПОСЛЕДНЕЕ МЕСТО РАБОТЫ ПОСЛЕ СИЗО
С Альнуром Ильяшевым, которого суд назвал виновным в «распространении заведомо ложной информации во время ЧП» (в основу обвинения легли посты активиста в Facebook'е, где он подверг критике партию власти «Нур Отан» и меры правительства в ответ на коронавирусный кризис), мы встречаемся у дома, где он живет. Типовая многоэтажка в центре города. Утро.
Альнур выходит из подъезда с пакетом мусора и папкой с документами. Выбросив мусор в контейнер, направляется к ближайшему терминалу, чтобы пополнить баланс на телефоне.
«Не проще закинуть через мобильное приложение?» — спрашиваю я, отмечая, что сейчас мало кто пользуется терминалами для платежа. «Да, можно было. Но все мои счета арестованы», — отвечает Альнур.
Ильяшев дважды представал перед судом из-за критики в адрес «Нур Отана», партии бывшего президента Нурсултана Назарбаева. В первый раз это был гражданский процесс. Осенью 2019 года суд удовлетворил иск партии к трем алматинским активистам, среди которых был Ильяшев, посчитав, что они распространили «не соответствующие действительности сведения». Суд обязал ответчиков опубликовать опровержение и выплатить по полтора миллиона тенге (приблизительно 3 875 долларов) — в качестве возмещения морального ущерба четырем членам партии, оскорбившимся постами активистов.
Ильяшев с тех пор погашает иск — когда есть финансовая возможность.
Около 10 утра. Банк. Перед окошком менеджера Альнур достает бумаги из папки и купюры из портмоне. Протягивает их под стекло и что-то объясняет.
— У меня такая форма протеста: сразу, как получаю зарплату, отдаю «Нур Отану», — говорит Альнур, выйдя на улицу. — Всю первую зарплату — а это 32 тысячи — отправил «Нур Отану». Потом начал половину [от зарплаты] оплачивать. Оставшуюся половину распределяю. У меня по окладу чистыми на руки [получал] 46 тысяч. Работал сутки через двое. Потом сменщик уволился, и я выходил вместо него и получал 69 тысяч тенге. Сегодня внес 30 тысяч.
Когда будет следующая возможность внести платеж — неизвестно. Ильяшев недавно потерял работу. Был дворником в гостинице.
— Раньше я хорошо зарабатывал. В 2010-х в среднем получал чуть меньше двух тысяч долларов. Работал в «нефтянке». Потом я преподавал в школе, откуда уволился в декабре 2016 года. И работа дворника — первая после освобождения из СИЗО. И то потом пришли люди из «конторы». И после этого мой непосредственный начальник позвал меня к себе. Я зашел к нему, и он говорит: вчера приходили с руководства «конторы», КНБ; поговорили насчет тебя, задавали вопросы; ты сейчас зайди к руководству. Я зашел. Директор спросила, чем занимаюсь. Мне сказали, что проблемы не нужны. Я всё понял и спросил: мне написать заявление [об увольнении]? Да, напиши заявление, ответили мне, но до конца марта поработай. Вот с тех пор в активном поиске... Работы, — говорит Альнур (Азаттыку не удалось получить комментарии в КНБ).
Де-юре запрета на работу по профессии для Ильяшева нет, но де-факто разрешен только низкоквалифицированный труд, объясняет активист.
— В центре занятости приговор почитали и сказали, что по специальности работать не имею права. Сказали, что будут подыскивать, запрос направьте. Предлагали разнорабочим. Недавно я пришел с направлением на очередное место работы. Предупредил, что осужденный, и рассказал, за что. Получил отказ. Это была типография, — говорит Альнур, ускоряя шаг.
ЖИЗНЬ ПОД НАДЗОРОМ
Мы приближаемся к зданию управления полиции Медеуского района. Там расположена служба пробации, куда ходит «отмечаться» Ильяшев. «Надо купить газету», — останавливается он возле лавки с газетами. Покупает DAT.
— Это уже традиция, — говорит он. — Где-то с осени покупаю [газету], захожу и даю [сотрудникам службы пробации]. Нужно информировать, просвещать. Они уже привыкли, иногда спрашивают: где газета?
Визиты в службу пробации — два раза в месяц. У входа в зал, где осужденные заполняют бумаги, образовалась очередь. Сотрудник в полицейской форме, знающий «подучетных» в лицо, попросил меня выйти из здания, сославшись на карантин и санитарные ограничения. Жду Ильяшева снаружи. Другие осужденные быстро выходят, на заполнение бумаг у них уходит минут 10–15. Ильяшева нет намного дольше.
— У меня дополнительное наказание: на один документ больше заполняю, — поясняет Альнур, наконец-то выйдя из серого здания. — Что за прошедшее время я сделал и не сделал. Это не каждый осужденный пишет. Каждый, кто на пробации, просто заполняет, а у меня лишение права на определенную деятельность, поэтому отдельно и по нему учет ведется. Две папки, в общем.
Альнур говорит, что служба пробации отслеживает его активность в социальных сетях, например в Facebook’е. Приходят и с проверками домой.
— Минимум раз в месяц. Внезапно. Обычно вечером. Для них главное, чтобы я не покинул пределы города. Даже если собираюсь на Кок-Жайляу, я должен предупредить, что хочу подышать воздухом, обязуюсь вернуться до такого-то времени. Контроль строгий. В тот раз пытались ввести жесткие ограничения, чтобы я не выходил из дома, кроме работы и больницы. Но я доказал, что могу ночью выходить, так как смена была именно ночью.
ВОКРУГ «НУР ОТАНА»
Направляемся в Алматинский филиал «Нур Отана». Альнур хочет спросить, на что идут деньги, которые взыскиваются с него по решению суда.
— Они, когда выиграли процесс [в ноябре 2019 года], говорили, что все средства отправят на благотворительность. Хочу узнать, на какую благотворительность идут наши деньги. С нас требуют шесть миллионов. Мы с Санавар (Санавар Закирова — один из трех ответчиков по иску. — Ред.) уже собрали свыше двух миллионов, большую часть, конечно же, она собрала. Но вообще общая сумма слишком завышенная. Притом нас обязали возместить людям, которых мы даже не видели, — говорит Альнур, заходя на КПП.
Альнур спросил о судьбе своего запроса «Нур Отану» у вышедшего к нему молодого человека, одетого в классический костюм, похожий на будничную одежду чиновников. Молодой человек ушел уточнить и вернулся примерно через 20 минут. Потом еще раз ушел и вернулся через полчаса. Сообщил, что ответ Альнуру выслали по почте, письмо скоро дойдет.
Выходим из здания «Нур Отана» и идем в территориальную избирательную комиссию (ТИК), которая находится напротив. 7 апреля Ильяшев провел пресс-конференцию, на которой призвал прокуратуру проверить итоги выборов в местный представительный орган. Активист сказал, что данные независимых наблюдателей расходятся с официальными результатами голосования, согласно которым победу с большим перевесом одержал «Нур Отан».
— Им на проверку передали материал. Хочу узнать, когда ответ подготовят. Я сообщил в Генпрокуратуру о возможном совершенном преступлении. Мы провели анализ независимого наблюдения на 66 участках в Алматы и выявили расхождения с официальными итогами. По независимым подсчетам, «Нур Отан» получил шесть лишних мест (в маслихате Алматы «Нур Отан» получил 29 мандатов, «Ак жол» — четыре, НПК и «Ауыл» — по три). Написал пост о том, что прокуратура отправила письмо с целью, чтобы ТИК сами себя проверили на наличие нарушений во время выборов [депутатов в январе]. Хотя мы вопрос ставим, чтобы действия ТИКа проверили, — объясняет он.
Поднимаемся на второй этаж здания ТИК. Альнур подходит к двери одного из кабинетов. Стучится. Открывает дверь и, не заходя, говорит:
— Здравствуйте. К вам поступил запрос из прокуратуры?
— По закону в течение… [едва слышен женский голос].
— Хорошо, спасибо, — Альнур закрывает дверь.
«НИЧЕГО ПО ПРОФЕССИИ». ОБЩЕСТВЕННЫЕ РАБОТЫ
Идем в центр занятости. Время 13 часов. Альнур дожидается очереди и обращается к сотруднику центра, сидящему за компьютером. Рассказывает о рекомендательном письме от гостиницы, последнего места работы.
— Это, скорее всего, к пробационщикам, чтобы положительные отзывы они же портрет формируют. У нас по квоте 200 с чем-то рабочих мест. Квоту по необходимости увеличивают. Запрос делали в службу пробации. Дали информацию, что из всех состоящих в пробации нуждается в работе столько-то человек. И на них формировали квоту. Сдали в юстицию. Там должны подписать. Ждем, — объясняет специалист Альнуру.
Специалист показывает список. Около 70 компаний, в основном производственные.
— Нет ничего по моей профессии, есть только низкоквалифицированный труд, например работа грузчика, — говорит Альнур, показывая мне список.
Активист считает, что государство заинтересовано давать работу осужденным и желательно, чтобы труд был не интеллектуальным.
— Осужденным по уголовным преступлениям находят работу для социализации, чтобы встали на путь исправления, государство заинтересовано в том, чтобы они трудоустроились. А насчет осужденных по политическим основаниям, судя по тому, что я вижу, они также заинтересованы в том, чтобы они были заняты. Но вопрос: чем заняты? Просто рутинным малопродуктивным трудом. Лишь бы я был чем-то занят, приходил домой убитым после тяжелого труда и не было времени и сил, чтобы посты писать, к примеру. Такое ощущение складывается, — размышляет Альнур.
Выходим из центра занятости. Пока идем по улицам, Альнур успевает поздороваться с разными людьми. Они узнают его издалека даже в маске.
— Пока искал работу, регулярно приходил сюда [в центр занятости], брал направления. Проходил собеседования. Из четырех в трех случаях отказали. Во всех случаях я всегда заранее оповещаю, что судим. И как раз, когда узнавали, за что был судим и чем занимаюсь, отказывали, — констатирует активист.
Сходили к судебному исполнителю, чтобы согласовать график выплаты суммы взыскания в пользу «Нур Отана». Его не оказалось на месте.
— После обеда, если никаких других дел нет, я всегда дома. Читаю книги, просматриваю материалы в интернете.
Ильяшев живет с родителями, они пенсионеры. Своего жилья нет: когда развелся с женой, квартиру оставил дочери.
— То, что я с семьей живу, облегчает: родители получают пенсию и на жизнь пока хватает. Если бы я отдельно жил, то, конечно, было бы тяжелее. Конечно, кроме еды, есть и другие расходы. За собой следить надо в любом случае, даже если нет работы. Я регулярно профилактически хожу к знакомому стоматологу, который делает мне скидку. Поездок для отдыха пока нет. Единственное, не остается денег на то, чтобы покупать книги, как раньше.
Активист не ищет работу в интернете. Говорит, что с его приговором лучше трудоустраиваться от государства. Работать в компании родственников не стремится — чтобы не создавать им проблем.
— В апреле 2020 года меня задерживали [после были СИЗО и суд] в офисе моего родственника. Забрали всю технику, документацию, которые там были. Пока суд не начался, родственник сидел без компьютера, работа встала. Проводили оперативно-разыскные мероприятия. Меня нашли в том офисе по наружному наблюдению. Даже когда я работал дворником, и туда приходили [люди из органов].
С мая Ильяшев отрабатывает назначенные судом общественные работы. Параллельно он ведет своего рода дневник в Facebook'е. 7 мая он написал, что «очищал клумбу с розами от сорняков». Пост изобилует метафорами: «Коррупция и вредные для общества нур-политические идеи как сорные травы при благоприятствующих условиях (властного покровительства) очень быстро распространяются, захватывая свободные территории; чтобы избавиться от них надолго, нужно лишать их корневой системы/фундаментальной основы (коррупционной и диктаторской идеологии)».
Альнуру Ильяшеву осталось отработать еще 84 часа из 100.
Приговор по делу Ильяшева раскритиковали Государственный департамент США и несколько международных правозащитных организаций, в том числе Amnesty International и Human Rights Watch. Они призвали отменить «несправедливое» решение суда и восстановить гражданские права активиста.
За делом Ильяшева внимательно следит правозащитная организация «Фонд Клуни за справедливость» (CFJ), основанная голливудским актером Джорджем Клуни и его женой юристом Амаль Клуни. Фонд заявил, что приговор активисту содержит «расплывчатые условия», а «чрезмерно широкое» ограничение права Ильяшева на общественную деятельность нарушает «свободу выражения мнения».
Правозащитники не раз настаивали на разъяснении судом характера и сферы действия приговора Ильяшеву, отмечая, что «критиковать власть — это не преступление». Евгений Жовтис, директор Казахстанского бюро по правам человека, считает, что суд должен четко указать, на какие именно виды деятельности распространяется запрет.
— Это злоупотребление, классическое злоупотребление правом в политических целях. Применяется это в 99 процентах случаев в отношении гражданских активистов. [Политические статьи] используются для наказания и дальнейшего преследования политических оппонентов, — говорит Жовтис.
КОММЕНТАРИИ