«МОЙ ПЕРВЫЙ МИТИНГ»
Я всегда хотела участвовать в митингах, давно понимала, что нужно что-то менять в стране, что власть не слышит народ. Всегда говорила окружающим, что нельзя молчать и что только мы сами можем изменить ситуацию. Но активисты не ходят просто так по улицам и не говорят, что они активисты — как их найти?!
В феврале увидела в YouTube ролики, где говорили, что в Уральске пройдет разрешенный митинг. И вот 28 февраля я пошла на площадь Маншук Маметовой. Это был первый митинг, в котором я приняла участие. Никому из родных не сказала, чтобы они не волновались.
Тогда я еще никого не знала, пришла просто посмотреть, послушать. Там на сцене выступали [журналист] Лукпан Ахмедьяров, [активисты] Бауржан Алипкалиев, Орынбай Охасов. Я подошла к организаторам и сказала, что хочу высказать свое мнение со сцены. Мне дали микрофон, и я сказала всё, что думала: о растущих ценах на продукты и коммунальные услуги, о низких зарплатах и пенсиях; о том, что наши земли распродают; сказала, что власть нужно менять, а стране нужны реформы.
После выступления я почувствовала такое облегчение, мне стало так хорошо — я высказалась, и меня поддержали. После этого уже познакомилась со всеми. Обменялись телефонами, стали общаться.
Митинг 28 февраля в Уральске и что было после
28 февраля в Уральске прошел согласованный митинг, в котором участвовало несколько сотен людей. Это было первое за три года подобное собрание, которое власти согласовали. Темой акции организаторы назвали политические реформы и прекращение преследования по политическим мотивам. В течение нескольких месяцев после митинга его организаторы и участники сталкивались с преследованиями, судами и задержаниями, которые связывали непосредственно с прошедшим собранием. После февральской акции протеста согласовать митинг местным жителям больше не удалось ни разу, хотя, по их оценкам, были поданы десятки, если не сотни уведомлений.
«ХОЧУ, ЧТОБЫ У ДЕТЕЙ БЫЛО НОРМАЛЬНОЕ БУДУЩЕЕ В НОРМАЛЬНОЙ СТРАНЕ»
Где бы я ни работала, я всегда прямо говорила о своих взглядах на политику, на то, что творится в стране. Многие меня поддерживали, часто слышала одобрение, но выходить и говорить открыто люди боятся.
Не нравятся такие разговоры и начальству. В 2020 году я работала в пекарне, часто обсуждали мы там политическую обстановку, критиковали власть. Однажды хозяин пекарни мне сказал, чтобы я больше не выходила на работу. Причин не объяснил, просто заявил: «Ты уволена». Я думаю, он испугался протестных разговоров в коллективе, но, возможно, на него и надавили «сверху».
После этого я не устраивалась на работу больше. Всё равно не возьмут никуда, а если и возьмут, будут давить работодатели: «Не выходи на митинг, уволим».
Сейчас меня обеспечивают мои братишки и сестренка. Они, конечно, говорят мне, чтобы я успокоилась, перестала открыто высказываться, выходить на площадь, потому что переживают. «Хочешь, снова чтоб арестовали? Ты за народ выходишь, говоришь, а потом тебя сажают в камеру, а народ, за который ты выступала, спокойно по домам сидит», — говорят.
Родные боятся, чтобы меня не посадили надолго или не убили где-нибудь. Говорят, что я о детях должна своих думать. А я о детях и думаю — хочу, чтобы у них было нормальное будущее в нормальной стране.
«ЕСЛИ НЕ УСПОКОИШЬСЯ, НА ОЧЕРЕДИ — ТЫ»
В марте было первое задержание. Мы должны были собраться на площади Маншук Маметовой, и нас всех задержали, человек 10. Тогда первый раз меня доставили в полицию, там спрашивали, кто я такая, зачем мне это надо.
Первый суд состоялся 30 апреля: 488 статья часть 6 («Участие в публичном мероприятии, проводимых в нарушение порядка, установленного законодательством Республики Казахстан о порядке организации и проведения мирных собраний, если это действие не имеет признаков уголовно наказуемого деяния»). Тогда мне вынесли предупреждение (суд принял во внимание, что Маруа одна воспитывает несовершеннолетнюю дочь, у ребенка есть проблемы со здоровьем — Ред.).
Потом было еще четыре суда. Сначала мне дали 10 суток, 30 июня снова дали 10. Когда заканчивался срок ареста, за день до выхода, меня вызвали из камеры в кабинет, там сидели два человека в штатском. Они начали меня уговаривать прекратить мою деятельность. Говорили, что устроят на хорошую работу, только чтобы я не выходила на площадь. Были разговоры о том, что, если не перестану, могут отобрать дочку, отправить ее в детский дом. Или что «могут подкинуть наркотики дочери».
Сказали, что на меня могут повлиять через родных. Я отказалась. Тогда мне было сказано, что завтра я «не выйду». И на следующий день был суд, мне продлили арест еще на 10 суток, я даже выйти из спецприемника не успела.
Потом, когда вышла, через три дня, 23 июля ночью, на нас [с активистом Бекболатом Утебаевым] устроили облаву, поймали, и уже мне дали 20 суток. Вышла я 12 августа.
Орынбай Охасов и Дастан Базенов
Маруа Ескендирова не единственная активистка в Уральске, которая пережила за эти месяцы беспрерывную череду арестов. Героями публикации также должны были стать Орынбай Охасов и Дастан Базенов.
Дастан Базенов
Участвовал в голодовке с требованием признать мирной оппозицией движения «Көше партиясы» и «Демократический выбор Казахстана» (оба признаны «экстремистскими» и запрещены в стране, но в резолюциях Европарламента классифицируются как «мирные оппозиционные движения»). Такая же акция проходила еще в нескольких городах Казахстана.
На 13-е сутки акции Базенова и Орынбая Охасова задержали. В этот же день, 5 июля, Базенова арестовали на 10 суток за «участие в митинге, проводимом в нарушение порядка, установленного законодательством». За несколько часов до окончания срока ареста 15 июля его вновь арестовали — на 15 суток. Связаться с Базеновым не удалось. Соратники активиста сообщили, что после освобождения родные увезли его за пределы Уральска, опасаясь новых преследований.
Орынбай Охасов
С 5 июля подвергся трем подряд административным арестам, в общем отсидел 45 суток, но выйти на свободу не успел — его доставили в горотдел Уральска для проведения следственных действий по уголовному делу. Как сообщила адвокат Айсулу Биялиева, 18 августа ее подзащитного признали подозреваемым по делу об «участии в деятельности организации, в отношении которых имеется вступившее в законную силу решение суда о запрете их деятельности или ликвидации в связи с осуществлением ими экстремизма или терроризма» (часть 2 статьи 405).
Ранее у Охасова был статус свидетеля с правом на защиту. Его сначала задержали на 72 часа в следственном изоляторе, а 21 августа следственный суд отправил его под домашний арест на время следствия. Весь этот период ему запрещено пользоваться телефоном, интернетом, выходить из дома и общаться с людьми.
Отбывая арест в спецприемнике, Охасов написал обращение, которое передал правозащитникам и в котором описал угрозы в его адрес, в том числе уголовным делом, и попытки давления с целью заставить его отказаться от его деятельности.
За день до выхода меня опять пригласили в кабинет. Сказали, чтобы я не надеялась, что Орынбай Охасов, который должен был выйти из-под ареста 18 августа, освободится. «У него уже есть дело по 405-й [уголовной статье об «участии в деятельности запрещенной организации»], открытое дело. Мы его из статуса свидетеля переведем в подозреваемого, и он будет сидеть. Если не успокоишься, на очереди — ты».
Какой из меня экстремист? Я обычная домохозяйка.
Дома меня ждало письмо из горотдела образования. Было сказано, что стоит вопрос о том, чтобы забрать у меня дочь, передать в детский дом. Мы пошли в горОО, к начальнику, стали требовать объяснений, на каком основании у меня хотят забрать ребенка. Но там сразу стали отказываться, сказали, что такого решения нет — испугались, потому что мы начали вести прямой эфир в Facebook’е.
«НЕ ХОЧУ "УСПОКАИВАТЬСЯ"»
Сразу после выхода из-под ареста 12 августа Маруа Ескендирова вместе с активистом Бекболатом Утебаевым подали сразу два уведомления о проведении мирного митинга — 21 и 22 августа. Спустя два дня им пришел отказ в согласовании. Маруа Ескендирова говорила, что намерена подать еще два уведомления — о митингах 28 и 29 августа. 20 августа ее вновь задержали и решением суда арестовали 20 суток за «нарушение порядка организации мирных собраний»…
Мы хотим донести народу, что можно выходить и говорить правду, ничего в этом страшного нет. Да, нас посадили — мы отсидели 10 дней, 20 дней и вышли. Да, пугают, но пугают всех и везде. Не надо бояться!
Мы хотим сказать народу, что, хоть нас сажают, хоть нас преследуют, — мы всё равно выходим [на митинги], значит, и с вами ничего не случится, если выйти и высказать свое мнение, свои страхи, свои требования.
«В Казахстане есть политзаключенные, и их немало»
Павел Кочетков, директор филиала Казахстанского международного бюро по правам человека и соблюдению законности
Во всех случаях, если говорить об активистах, усматриваются многочисленные нарушения, причем на всех уровнях: начиная от преследования, захватов, «прослушек» — это несанкционированные следственные действия, которые могут быть только при наличии уголовных дел, — заканчивая административными судами, когда судей не смущает полное нарушение процессуальных норм, которые должны автоматически аннулировать все нарушения, и суды вновь и вновь выносят решения об арестах.
Здесь нарушены не только конституционные права граждан — право на свободу высказывания, право на свободное перемещение, собрание, но и международные нормы. Казахстан ратифицировал пакт о гражданских и политических правах, значит, его обязаны соблюдать. Иначе какой в этом смысл? А тут налицо полное нарушение. Процессуальные нарушения допускают сотрудники полиции, прокуратуры, суды.
На мой взгляд, это явные преследования граждан по политическим мотивам: за политическую активность, за гражданскую позицию. И хотя в Казахстане, как говорят в правительстве, нет политических заключенных, мы можем сказать, что они есть и их немало.
КОММЕНТАРИИ