Азаттык продолжает проект к 25-летию независимости Казахстана под названием «Независимые люди». Это серия интервью с известными людьми — политиками, музыкантами, журналистами, экономистами, артистами, — которые являлись моральными авторитетами и лидерами общественного мнения, а также известными медиаперсонами с начала 90-х годов и до сегодняшних дней. Герои проекта рассказывают, какие цели они ставили перед собой и перед своей профессией в новой стране и к чему в итоге они лично и их дело пришли в 2016 году.
В 15-й серии проекта звезда сериала «Перекресток» директор кинофестиваля «Звезды Шакена» актриса Венера Нигматулина рассказывает о том, на какие деньги снимали фильмы в 90-х и что не так с современным казахстанским кинематографом.
«ЗАХОДИШЬ НА „КАЗАХФИЛЬМ“, А ТАМ ТЕМНО, ХОЛОДНО И ТВОЕ ЭХО»
Вячеслав Половинко: Обычно у нас первый вопрос стандартный для всех, но мы начнем с другого, с фильма 91-го года «Женская тюряга» (первоначальное название «Жизнь-Женщина», одну из главных ролей в этом фильме сыграла Венера Нигматулина. — Азаттык). Что это было?
Венера Нигматулина: Это был игровой полнометражный художественный фильм, основанный на реальной истории. Сейчас очень любят в титрах писать: «Основано на реальных событиях» — и у людей сразу интереса больше. Главная героиня, которую мне выпало играть, пройдя жизненные испытания, становится сильной личностью — и мне это было очень интересно проходить с ней все «этапы». Я впервые в жизни очень близко столкнулась с тем, что называется «по ту сторону изгороди». Мы живем обычной жизнью, ходим на работу и практически не задумываемся, что рядом с нами существует параллельный мир. Не в мистическом смысле слова, а в социальном. И там Жизнь, со своими законами, разными судьбами. Меня перед началом съемок предупредили, что работать будем в настоящем СИЗО и зоне, с реальными осужденными.
Пётр Троценко: Вы как-нибудь теоретически или практически к этому готовились?
Вячеслав Половинко: Изучали предмет?
Венера Нигматулина: Мне на воле не с кем было «изучать предмет», поэтому «изучать» мы начали, уже оказавшись за решеткой. В шесть утра открывалась ворота, и мы входили на съемки, а выходили уже около полуночи. Я раньше думала, что туда попадают какие-то сплошь преступного склада ума люди, но чем больше я узнавала этих людей, тем больше понимала: от сумы и от тюрьмы никто не застрахован! Там я встретила людей удивительной судьбы: то страшной — от историй душа съеживалась, — то такой, что человека просто надо пожалеть. Мне очень понравилось работать на этом проекте. Еще один повод задуматься и о своей жизни.
Вообще, это было время, когда страну штормило, мы не знали, что произойдет, что с нами будет завтра, где мы окажемся. Чем только я ни занималась: сама пыталась что-то организовывать, куда-то ездить, шила и вязала по ночам для того, чтобы просто выжить. О профессии не забывала, но киностудия «Казахфильм» тогда замерла: заходишь, а там темно, холодно и твое эхо разносится по пустым коридорам.
Пётр Троценко: Как в таких условиях нашли деньги на фильм «Жизнь-Женщина»? Или тогда уже криминальная романтика вошла в общество и найти деньги на фильм о тюрьме было просто?
Венера Нигматулина: Наши продюсеры были вполне пристойные люди, не имеющие никакого отношения к криминалу, — это была компания «Фора-фильм». Просто это был такой период в истории, когда нужно было осваивать огромные невозвратные кредиты. Никаких льгот и преференций для производителей кино не было. Но было очень много бизнесменов, которые хотели бы снять свое кино, а потом показать его на каком-нибудь фестивале, поехать за рубеж. Тогда границы только открывались, и люди потоком осваивали Запад и Америку. Так и пришли эти деньги. Хотя, конечно, огромное значение имело умение режиссера убедить, что этот фильм обязательно нужно снять; что «…мир обеднеет, если это кино не появится!». Режиссер картины Жанна Серикбаева была из категории личностей, которые умеют убеждать.
Вячеслав Половинко: Я так понимаю, в Казахстане судьба фильма сложилась неоднозначно.
Венера Нигматулина: Более чем печально. Когда состоялась премьера этой картины, было столько желающих ее посмотреть, что к Дому кино вызвали отряд конной милиции: люди выломали двери, снесли всё внутри. Я вообще не смогла попасть туда и завести своих родственников. Даже в дверях люди висели гроздьями: женская тюрьма, нетрадиционная любовь — сами понимаете. В стране, в которой секса не было ни в кино, ни где-либо вообще, вдруг появляется тема лесбийской любви.
Вообще-то в фильме затронута тема человеческой судьбы и выбора, но, так как лейтмотивом проходила еще и эта тема, ее вывели как доминанту. И премьера прошла более чем грандиозно, но на этом всё и закончилось, потому что началась серия разгромных статей: что это за кино, что за порнуха! А в одной статье написали, что в Казахстане нет лесбийской любви, авторы придумывают и порочат честь и достоинство народа Казахстана. Они заклеймили автора сценария, режиссера и меня. Я помню отрывок из одной рецензии, где было написано: «…Нигматулина, которая на глазах стремительно превратилась в лагерную дрянь».
Я сняла фильм «Презентация в изоляции», где параллельно показала две премьеры: одну в гламурном «кляре», в Доме кино, и вторую — в той самой женской зоне, где и проходили съемки. Помню, как эмоционально и пылко восприняли осужденные этот фильм! Столько было диаметрально противоположных мнений среди отбывавших срок женщин!
«Нам и так здесь не сладко, а вы еще выставляете нас на позор всему миру!» — яростно кричали одни. «Правильно, пусть другие посмотрят и не совершают наших ошибок!» — эмоционально парировали другие женщины.
Пётр Троценко: Это был ведь 92-й год уже? Свободная пресса, либеральные времена.
Венера Нигматулина: При этом картина имела прекрасную судьбу, в том числе и фестивальную — мы прокатили ее почти по всему миру с режиссером. Правда, возили мы фильм буквально под мышкой — через знакомых, по каким-то ещё каналам, для того чтобы показать в Германии, Франции, Англии, Польше, Болгарии. Нам даже пришла газетная рецензия на фильм из Японии. И только в одной стране, на евразийском пространстве, об этой картине никто ничего не слышал — это Казахстан. После премьеры ее показали, тихонько, только один раз — в кинотеатре «Алатау».
«Я ЗНАЮ МНОГО СЛУЧАЕВ, КОГДА ФИЛЬМЫ СНИМАЛИСЬ НА КРИМИНАЛЬНЫЕ ДЕНЬГИ»
Пётр Троценко: Получали ли вы приглашение сняться за рубежом после того, как показали этот фильм на фестивалях?
Венера Нигматулина: Я помню, было два проекта — в Германии и Польше, — но сначала меня остановили семейные обстоятельства, а потом была нестыковка с графиком, потому что у меня в Казахстане начались съемки, интересного проекта. Как в том анекдоте: нет, под Новый год в Голливуд не смогу — у меня ёлки!
Пётр Троценко: А было желание в Европе остаться? Особенно после депрессивного Казахстана 90-х?
Венера Нигматулина: Расскажу мелодраматичную историю. Я полтора года прожила в Европе — это было уже гораздо позже. Был интересный проект, связанный с кабельным телевидением; мне выделили квартиру, у меня была машина. Так вот тогда-то до меня и дошел смысл слова «ностальгия». Каждое утро я просыпалась и с ужасом думала: еще один день НЕ НА РОДИНЕ. Через полтора года я поняла: всё, не могу, еще чуть-чуть — и я здесь умру. Отписала документы, взяла ребенка, взяла свои книги, купила билет на самолет и прилетела домой. И, как в пошлой мелодраме, в аэропорту своего города я подошла к столбу, обняла его и сказала: «Родина!» А Родина сказала мне: «А ты кто?!»
И понеслось — пришлось заниматься чем угодно: и на рынке торговать, и шить, и дворником работать. В общем, всё то, что тогда было присуще каждому, кто пытался хоть как-то выстоять на ногах.
Подъезды мыла по ночам, чтобы никто не видел, а если кто-то проходил мимо и пытался присмотреться, я говорила нарочито грубым голосом: «Проходи, проходи, мужик! Чё вылупился?»
В то время коммерческие студии только зарождались, и одной из первых была студия режиссера Едыге Болысбаева. И вот днем я работала артисткой, а ночью — дворником: надевала кепку, укутывала лицо и шла работать. У меня в микрорайоне было несколько домов и дворов. Подъезды мыла по ночам, чтобы никто не видел, а если кто-то проходил мимо и пытался присмотреться, я говорила нарочито грубым голосом: «Проходи, проходи, мужик! Чё вылупился?» А когда я торговала на рынке и знакомые спрашивали: «Венера, ты что тут делаешь?» — я говорила: «Дело в том, что мне предстоит сыграть продавщицу на рынке, и я здесь репетирую, только никому не говорите, пожалуйста». Но даже когда я стояла за прилавком в камуфляже и очках, люди узнавали мой голос.
Пётр Троценко: Но ведь у вас были какие-то проекты, неужели актеры так мало зарабатывали?
Вячеслав Половинко: На что хватило гонорара, который вы получили за фильм «Жизнь-Женщина»?
Венера Нигматулина: Этого хватило на то, чтобы отдать часть долгов, чуть приодеться, купить что-то школьное для дочери — и всё. Не было такого, что я заработала и теперь могу обновить себе машину. У меня не было квартиры, я жила у подруги-режиссера, и мы с ней должны были каким-то образом выживать, потому что после съемки картины, перед новым проектом, наступила финансовая пауза.
Вячеслав Половинко: С бандитами в 90-х пришлось каким-то образом сталкиваться? На рынке, или, может, приходили ребята, которые говорили: нам нужно, чтобы вы сыграли в каком-нибудь фильме.
Венера Нигматулина: Помню, один случай произошел рядом с алматинским СИЗО. Так как мы снимали фильм в «зоне» и разрешение приходилось брать в МВД, и очень высокое милицейское руководство решило прийти и посмотреть на московских артисток и на то, как же проходят съемки фильма о женской тюрьме. Нас, прежде чем завести в СИЗО, гримировали в студии: делали впалые щеки, синяки под глазами, царапины, татуировки — в общем, фактурили… А одна московская актриса, Таня Орлова, в первый день съемок сломавшая ногу, вообще стояла на костылях перед входом в СИЗО.
И тут приезжает высокое начальство, чтобы посмотреть на артисток, а показывают нас: вот, дескать, артистки, знакомьтесь! И я помню их изумленные, разочарованные взгляды! Отводят, значит, они нашего режиссера в сторонку и спрашивают: «Жанна, ты где этих страхолюдин набрала? Ты бы к нам обратилась, мы бы тебе таких красивых девочек нашли!»
Помню, одна из реальных обитательниц СИЗО, снимавшихся в нашем фильме, Рая Героева, которая была на особом счету в женской части этого заведения, каждый день на площадку приходила в разных спортивных дорогих костюмах — Adidas, Puma. И нам приходилось просить не переодеваться так часто, ведь один эпизод мы снимали по несколько дней, что вызывало у нее пренебрежительную ухмылку: дескать, как же так, в одном и том же ходить по нескольку дней?! Ей одной разрешали держать телевизор в камере, ей одной разрешали держать котенка, и ей одной разрешали на шконке делать из простыни занавеску.
Вячеслав Половинко: Всё-таки приходилось с бандитами встречаться?
Венера Нигматулина: Приходилось. Но то ли бандиты попадались улыбчивые, то ли мы с ними нормально договаривались, но дальше хороших отношений не заходило. Тогда были предложения [от бандитов]: «Снимите про нас. У нас столько историй, да мы вам такое расскажем, что ваше кино отдыхает». Как-то не очень хотелось такое снимать: мы ведь понимали, что за каждый потраченный рубль с нас спросят как минимум тысячу, поэтому по-доброму и милому говорили, отговаривались любыми способами. Хотя я знаю, что случаи, когда фильмы снимались на криминальные деньги.
Вячеслав Половинко: Но помимо криминала от кого еще кинематографу можно было денег ждать? У государства, как понимаю, денег в то время не было.
Венера Нигматулина: Нет, государство тогда кино не финансировало. Это были частные компании, бизнес. Чем занимался этот бизнес — пусть остается на их совести. Но когда предлагают деньги и говорят: сними кино, я тебе историю расскажу, но пусть вон та хорошая девочка снимется в качестве главной героини, то многие режиссеры на это соглашались. Логика была такая: какая разница, откуда деньги, если ты художник и хочешь самовыразиться.
«ИГРАЙТЕ, ВЫСТУПАЙТЕ, А Я БУДУ ВАС КОРМИТЬ»
Пётр Троценко: На что шли актеры, чтобы выжить? Вы вот работали дворником, а остальные как выживали? Тоже занимались чем придется?
Венера Нигматулина: А другого выхода не было. Хватались за любую возможность заработать. Мы ведь такие же люди, как и все. И зарабатывали, кто как мог! Тогда понятие актерской профессии нивелировалось настолько, что, помню, поступило предложение от одного бизнесмена, который был в некоем роде и чиновником: «Вы ко мне приходите, играйте свои спектакли, выступайте, пойте, танцуйте, а я вас буду кормить».
Пётр Троценко: Крепостной театр.
Венера Нигматулина: И я решила создать свой продюсерский центр. Это был уже 1995 год, и я занималась популяризацией казахского кино. Казахстанцы по большей части не видели отечественных картин: в прокате их не было, хотя фильмы получали призы на международных кинофестивалях, а зритель об этом не знал! На деньги своего продюсерского центра я делала телевизионные проекты, имиджевые и другие. Организовала фотосессию наших актеров и изготовила календари с их фотографиями. Продать их, конечно, не получилось, но я стала все просто распространять, для того чтобы казахстанцы знали, что у нас замечательные актеры, не хуже зарубежных. Вот тогда и родилась идея создания своего фестиваля «Звезды Шакена».
Вячеслав Половинко: Как в 90-х женщинам удавалось оставаться женщинами? Где доставали одежду, косметику? Ведь каждой женщине хочется быть не просто неотразимой, а отличной от остальных. С этим тогда были проблемы вообще?
Венера Нигматулина: Не беру на себя ответственность говорить за всех женщин, но не война же тогда была. Были магазины, продавались ткани, работали мастерские и ателье. Всё зависело от возможностей кошелька и фантазии. Я — в этом модном смысле — спартанец! Могу купить за 100 тенге майку, надеть джинсы и чувствовать себя совершенно нормально.
Какая роскошь — быть не в моде
И жить, ни на кого не глядя,
И одеваться по погоде,
Не ради взглядов встречных дядей.
Прослыть не побояться дурой,
Не прибавлять платформой роста,
Не подгонять свою фигуру
Под «шестьдесят» и «девяносто».
Веселой быть и сумасбродной,
Зевать, коль станет слишком скучно.
Какая роскошь — быть не модной,
А быть самой собою, штучной.
Как будто про меня писала Елена Миронова.
Вячеслав Половинко: Вам знание карате в 90-х помогло (Венера Нигматулина — обладательница черного пояса по карате. — Азаттык)? Приходилось отбиваться?
Венера Нигматулина: О, это была песня! Чтобы выжить, надо было быть везде. Когда я таксовала (было и такое), случалось всякое — нападения, попытки ограбления. И тогда, конечно, очень пригодились эти навыки. Хотя карате был классическим видом спорта, который не выносился на улицы: мы даже подписывали документ о том, чтобы не использовать ни один прием ни на улице, ни в драке.
Однажды я шла мимо гаражей в молочную кухню с авоськой, в которой были пустые бутылки. Неподалеку стояла группа нормальных с виду людей. Дальше я помню смутно. Слава богу, что все мои движения были доведены до автоматизма: в ход пошли и авоська, и бутылки, которые, к моему удивлению, остались целы. Те четверо, наверное, просто растерялись, а за это время я успела убежать. И знаете: мне понравилось. В такие моменты повышается чувство собственного достоинства и самооценка. (Улыбается.) Но это я сейчас так веселюсь, а тогда было не до смеха. Сколько было случаев, когда приходилось врукопашную идти с мужчиной. И я заявляю со всей ответственностью: какая бы тренированная женщина ни была, против грубой мужской физической силы она ничего не может сделать. Ей либо просто повезет, либо она действительно попадет в слабое место, чтобы у нее была хоть маленькая возможность для того, чтобы убежать. Поэтому, как говорил мой тренер, Талгат [Нигматулин], самый лучший бой — несостоявшийся.
«„ПЕРЕКРЕСТОК“ ДОЛЖЕН БЫЛ ПЕРЕПЛЮНУТЬ „САНТА-БАРБАРУ“»
Пётр Троценко: Давайте теперь поговорим об одном из главных событий казахстанского телевидения 90-х, сериале «Перекресток».
Венера Нигматулина: Идею сериала привезли англичане, и под их руководством сняли первые 13 серий: они обучали нашу казахскую команду, которая в жанре сериалов вообще «мышей не ловила». Для нас это было немножко унизительно, немножко оскорбительно, мы ведь актеры профессионального игрового кино — и вдруг какое-то «мыло». Сериал для нас был падчерицей жанра. Продюсер сериала дает мне сюжетку, где расписан характер героини: «Мадина — синий чулок, старая дева, учительница музыки, закомплексованная, некрасивая женщина, которая боится мужчин, боится мира, сидит в своей комнате и пиликает на скрипке». А младшая сестра, которую играла [актриса] Ира Ажмухамедова, учит ее одеваться, разговаривать, общаться с мужчинами. Я читаю и говорю: «А вы ничего не перепутали? Вы что, меня такой видите?» Они отвечают: «Да! Именно такой! Вы — то, что нам нужно!» Потом еще спросили: «Вы готовы с нами сотрудничать всю жизнь? Мы хотели бы заключить контракт на 25 лет». Тогда стояла задача переплюнуть «Санта Барбару». Такого, конечно, не получилось, но 465 серий «Перекрестка» мы сняли, плюс еще два игровых фильма было.
В общем, я предложила им сделать свою Мадину и, если она им не понравится, пусть вернутся к исходному варианту. В итоге, примерно на седьмой серии, сценаристы быстро сломали моей героине руку, чтобы она бросила скрипку, отдали ее в карате, и потом она стала гоняться за своим мужчиной, пытаться, чтобы он ее полюбил.
Пётр Троценко: Почему вам, как актрисе, не было интересно взяться за тот образ, который вам предлагали? Сыграть нетипичную для себя роль — это ведь вызов для любого актера.
Венера Нигматулина: Да, но, видимо, в тот момент живущая во мне женская сущность возопила: нет, так не пойдёт, я не такая!
Пётр Троценко: Сейчас вы бы уже подумали над этим образом?
Если бы это было сейчас, когда я стала взрослее, мудрее и веселее, я бы нашла возможность адаптировать под себя образ и проследить, в процессе съемок, за изменениями моей героини.
Венера Нигматулина: Конечно! Если бы это было сейчас, когда я стала взрослее, мудрее и веселее, я бы нашла возможность адаптировать под себя образ и проследить, в процессе съемок, за изменениями моей героини. Однажды сценаристы решили ввести еще одну героиню, Зарему, которая как две капли воды похожа на мою героиню-Мадину, но моложе, и еще та стерва. Мне стало интересно: а где вы найдете актрису, похожую на меня? Они сказали: вот ты и сыграешь две серии — а потом мы ее убьем. И я стала искать этот образ. Нашла светлый парик, подобрала манеру смотреть, говорить, рассуждать, жестикулировать. И после двух серий Зарему решили оставить. Как-то режиссер Багдад Мустафин смотрел с мамой «Перекресток» (там как раз показывали Мадину и Зарему) и его мама сказала: «Вот эта вторая артистка так похожа на Венеру! Но видно, что стерва и моложе». Высшего комплимента мне больше было не нужно. А потом мы потихонечку довели образ Заремы до какого-то логического завершения, и тихо ее «сплавили».
Пётр Троценко: Вам в то время платили как за две роли?
Венера Нигматулина: Если я вам скажу, сколько нам платили... А потом еще начальство попрекнуло: что-то вы много получаете!
Вячеслав Половинко: Так сколько это было?
Венера Нигматулина: Тогда это были просто смехотворно маленькие деньги. Когда сериал был на пике своей популярности, ко мне на улице подошла женщина, взяла меня за руку и сказала: «Ну почему ты такая злая?» Я сначала опешила, а она продолжает: «Оставь ты его в покое, он не любит тебя, доченька. Ты встретишь еще свою судьбу, а женщина не должна себя так вести». Она руку мою держит, а я понимаю, что она не со мной, она с Мадиной разговаривает. А я знаю, что у меня впереди еще 15 серий, а потом я становлюсь хорошей, и говорю: «Я поняла, спасибо вам большое. Но я еще немножечко побуду плохой, потому что невозможно сразу исправиться». Женщина говорит: «Спасибо тебе, ты молодец!» Поцеловала мне руку и ушла. Понимаете, насколько люди отождествляли нас с героями!
Саги Ашимов, которого потом не стало (казахстанский актер [1961–1999], сыграл в «Перекрестке» бизнесмена Тимура. — Азаттык), рассказывал, что невозможно ходить на рынок — торговаться не дают, говорят: да ладно, такой богатый, а торгуешься стоишь. Вообще, Саги был удивительный человек, его страшно любил экран. Однажды я сижу на гриме, он садится рядом и говорит: «Новые водительские права ввели, нужно срочно поменять, иначе оштрафуют». Я говорю: «А ты поменял?» Он кивает и протягивает мне заламинированные права, а вместо фотографии Саги — портрет Чокана Валиханова с купюры 10 тенге. Оказывается, он вклеил это фото в свои права, пошел в ГАИ, и там ему, не глядя, просто за то, что он известный, поставили официальную печать на эту фотографию! Вот насколько был популярен «Перекресток»!
Пётр Троценко: Потом сериал ушел в коммерческую сторону. Помню, там довольно открыто и настойчиво рекламировали тростниковый сахар.
Венера Нигматулина: И не только. Продакт-плейсмент был «в лоб». Однажды продюсер привлек в качестве спонсоров водку «Смирнов». Ну и давай мы пить эту водку. Причем я помню эпизод, когда я говорила, что не пью водку, а мне предлагали: попробуй, тебе понравится. Я пробую и говорю: интересно, неплохая водка.
Вячеслав Половинко: Вот у кого учился Бекмамбетов.
Венера Нигматулина: Потом пошла реклама каких-то сберкасс, затем — страховых полисов. Потом мы начали плеваться: ну сколько можно? Мы уже не играем, а рекламируем спонсоров. И уже потом немножко успокоилось, рекламы стало поменьше.
«ЗА 15 ЛЕТ КИНОФЕСТИВАЛЯ „ЗВЕЗДЫ ШАКЕНА“ САМЫМ СЛАБЫМ МЕСТОМ БЫЛО КАЗАХСКОЕ КИНО»
Пётр Троценко: «Перекресток» на всей своей дистанции держался на уровне или у сериала в какой-то момент пошел спад? Может, сценаристы устали.
Венера Нигматулина: Одно время просто уже не знали, о чем снимать, [сюжет] высасывали из пальца. Но потом у кого-то появлялась гениальная идея, и съемки шли дальше. А какие-то идеи подкидывала сама жизнь. Например, появление первого бизнеса, стартапы плюс семейные взаимоотношения — это была самая интересная часть. Любовные треугольники очень хорошо держали зрителей. Я очень благодарна этому периоду, в котором у меня случился «Перекресток». Мало того что команда работала как одна семья, так еще и пять лет он давал возможность великолепного актерского тренинга.
Вячеслав Половинко: У вас после «Перекрестка» было ощущение, так скажем, «отходняка», что всё это кончилось?
Венера Нигматулина: Было ощущение огромного сожаления, что проект закончился. Он мог продолжаться, но продюсер решил, что пора заканчивать эту историю, надо делать другой, более современный и актуальный сериал, про коррупцию и криминал.
Вячеслав Половинко: Переходя к современным сериалам. Вам они кажутся хуже, чем тогда?
Венера Нигматулина: Их вообще нельзя сравнивать с «Перекрестком», потому что он был единственным, больше нечего было смотреть. Сейчас сериалы есть, и я надеюсь, что количество когда-нибудь перерастет в качество: то, что я сейчас вижу, меня очень огорчает. Меня огорчает непрофессионализм режиссерский, актерский.
Вячеслав Половинко: Сценарный.
Венера Нигматулина: Ну, сценарный — это вообще беда. Если нет драматургии, нет фундамента, ничего у вас не получится. За 15 лет кинофестиваля [«Звезды Шакена»] самым слабым местом было казахское кино.
«Я НЕ ХОЧУ ОТНОСИТЬСЯ К ФИЛЬМУ КАК К ИНВАЛИДУ»
Вячеслав Половинко: Какой из последних казахстанских фильмов вам понравился? Например, вышли вот «Дорога к матери», «Тараз».
Венера Нигматулина: Последний фильм, который я видела, назывался «Однажды в детском доме». Я могу сказать только «спасибо» съемочной группе за преданность профессии. Что люди все-таки продолжают, все-таки стараются, и когда-нибудь это перейдет в качество. Понимаете, не хочу я фильму, как инвалиду, делать скидку. Да, он инвалид, но, слава богу, хоть дышит, глазами хлопает, будьте к нему снисходительны! Я хочу, чтобы кино было хорошим, профессиональным. Иногда мне говорят: а что ж вы сами не снимаете, если всё знаете? А я думаю, что каждый должен заниматься своим делом.
Вячеслав Половинко: Сериал вам какой-нибудь понравился из последних?
Венера Нигматулина: Да, мне понравился сериал «Зауре» (смеется), потому что мне там дали возможность импровизировать, писать самой тексты, самой редактировать свои сцены, чтобы «очеловечить» мою героиню.
Пётр Троценко: А если в целом взглянуть на сериал?
Но авторы поднимают планку, обещают что-то интересное, а потом не выполняют обещания, потому что, опять-таки, профессией надо заниматься серьезно.
Венера Нигматулина: Если с точки зрения зрителя, то первые несколько серий я бы смотрела взахлеб. Но авторы поднимают планку, обещают что-то интересное, а потом не выполняют обещания, потому что, опять-таки, профессией надо заниматься серьезно. Я не говорю про режиссера — мне понравилось, как он работает на площадке, — я говорю про драматургический материал со всеми вытекающими последствиями. Очень жаль, что замах был такой классный, а удар, увы, щелчок по носу. Сценаристы написали одну концовку, но в связи с тем, что рейтинги сериала зашкаливали, руководство «Хабара» сказало: будем продолжать, делать второй сезон, делайте открытый конец. На ходу стали переделывать, и вдруг человек, который умер прямо в кадре несколько серий тому назад, вдруг появляется в конце сезона. А где мать была, когда его хоронила? Его что, в закрытом гробу привезли? История разваливается, всё за уши притянуто, она рождает ощущение досады, потому что в начале сериала всё было очень крепенько.
Пётр Троценко: 90-е хотели бы вернуть?
Венера Нигматулина: Когда изобретут машину времени, я обязательно там побываю. Я бы вернулась в 85-й год — это желание моей жизни. Я бы всё изменила. Но я могу изменить это только своей жизнью, тем, как живу, как мыслю, следую ли своим принципам и идеалам, которые были присущи Талгату Нигматулину. А 90-е... Вы знаете, как сказал один поэт, не дай бог жить в смутную эпоху перемен. А на нашем веку это случилось. И, может быть, это хорошо. Кто-то проживет всю свою жизнь в одной стране, при одном строе, при одной цене, при одном социальном пакете. Да, тепленько, сытенько, счастливо. А тут случился такой катаклизм! Ведь это хорошо, что нас всех встряхнули: сломаешься — до свидания, не сломаешься — станешь сильнее.
Вячеслав Половинко: Можно тогда последний вопрос, чуть более оптимистичный. Когда, по-вашему, у нас появится то кино, про которое вы скажете, что оно великолепно?
Венера Нигматулина: Если количество перерастает в качество, то тогда я за количество. Мне не хочется думать, что будет по-другому. Но когда это произойдет? Судя по тому, что происходит сегодня, мне очень трудно сказать. Очень не хотелось бы думать, что, прежде чем в нашей стране будет процветающая киноиндустрия, на Марсе обнаружат жизнь.
