В декабрe 2022 года Камиля Вайит, студентка университета в китайской провинции Хэнань, была задержана в доме своих родителей в городе Артуш Синьцзян-Уйгурского автономного района. Полгода о ней ничего не было известно, пока в начале июня представитель министерства иностранных дел Китая не сообщил, что Вайит арестована «за пропаганду экстремизма». Срок наказания за это «преступление» может составить до пяти лет. Её брат и правозащитники уверены, что дело в её публикациях в WeChat видеозаписей с протестов против локдауна в Китае.
Синьцзян-Уйгурский автономный район на северо-западе Китая часто попадает в заголовки новостей в связи с преследованием этнических мусульман, для которых китайскими властями созданы так называемые лагеря перевоспитания, где за колючей проволокой содержатся сотни тысяч людей.
Всего за несколько лет Камиля Вайит потеряла нескольких членов своей семьи. Её брат Каусар уехал на учебу в США и не хочет возвращаться на родину, опасаясь репрессий. Отец девушки был задержан после поездки в Турцию (входит в список «недружественных Китаю стран») и на два года отправлен в «лагерь перевоспитания». Родной брат отца получил 15 лет заключения, а его сыновья-студенты также отправились на принудительное «перевоспитание».
Все эти репрессии в первую очередь направлены против исламских этнических групп, которые рассматриваются китайским правительством как одна из главных угроз территориальной целостности страны.
- ношение мужчинами молодого и среднего возраста бороды, а женщинами хиджаба;
- препятствование обороту нехаляльных товаров;
- отказ от государственных субсидий;
- закрытие ресторана в Рамадан;
- хранение дома большого количества еды или единовременное приобретение большого количества припасов;
- внезапная смена места жительства;
- преподавание турецкого и арабского;
- моление в общественных местах;
- печатание и копирование чего-либо у себя дома;
- покупка или хранение гантелей, штанг, боксёрских перчаток, эспандеров, а также карт, компасов, биноклей, тросов, палаток;
- приобретение большого количества спичек и бензина; проведение свадьбы без алкоголя и сигарет;
- переноска или хранение дома незаконных политических и религиозных книг и аудиовизуальной продукции, а также компьютерных или мобильных носителей информации, содержащих незаконные политические и религиозные электронные книги, аудио- и видеофайлы;
- использование спутниковых тарелок, интернета, радиоприёмников и т. д. для незаконного прослушивания, просмотра и распространения зарубежных религиозных радио- и телепрограмм;
- заключение исламского брака;
- а также если кто-то внезапно бросает пить и курить и перестаёт общаться с пьющими родственниками.
Илья Фальковский «По следам Бурхана Шахиди, или Синьцзян 50 лет спустя»
Живущий в США Каусар Вайит, брат Камили, рассказал корреспонденту Сибирской редакции Азаттыка — «Сибирь.Реалии» о жизни уйгуров на родине и в эмиграции.
— В последний раз я видел свою сестру в 2016 году, когда ей было всего 12. Только несколько месяцев назад мне удалось снова с ней связаться. Моя семья удалила меня из друзей в мессенджере WeChat, я не мог им писать, но видел их посты. Моя сестра иногда делала публикации в WeChat, и я понимал, что она на свободе. В августе того года мы нашли способ тайно общаться через Douyin — это версия TikTok для материкового Китая со всеми цензурными ограничениями. Мне очень хотелось узнать, что случилось с моей семьёй за последние несколько лет, поэтому задал сестре миллион вопросов — и она, не боясь «прослушки», рассказала мне обо всех пропавших родственниках.
Оказалось, что мой дядя был приговорён к 15 годам тюрьмы, а два моих двоюродных брата пропали без вести. Один из них был студентом Шанхайского университета транспорта, что считается одним из престижных колледжей в Китае. Он изучал информатику, и его задержали, когда тот вернулся домой в Синьцзян на летние каникулы. Другой двоюродный брат бежал в Таджикистан в 2017 году, когда в Синьцзяне полиция начала массово задерживать «неблагонадёжных» уйгуров. Дома он оставил беременную жену и следующие шесть лет видел своего ребёнка только на экране телефона. В конце концов он отчаялся и решил вернуться. Вскоре после возвращения за ним приехала полиция, и он тоже пропал.
Всё началось в 2017 году, когда задержали нашего отца. Согласно последней китайской «антитеррористической кампании», каждый житель Синьцзяна, кто въезжал в одну из «чувствительных стран», куда в основном входят исламские страны, должен был получить за это наказание — пару лет в «лагере перевоспитания» или несколько лет тюрьмы. Папу задержали всего лишь за десятидневную путёвку в Турцию. Помимо отца были надолго посажены многие уйгурские писатели, поэты, певцы — в общем, известные люди. Спустя два года отца выпустили из лагеря. Конечно, он не говорил о том, через что ему пришлось пройти. Мне лишь известно, что он похудел, у него выпали волосы, были проблемы с сердцем, частые головные боли и высокое давление, — рассказывает Каусар.
Последняя волна массовых репрессий против уйгуров пришлась на «доковидные» 2017–2018 годы, когда в Синьцзян-Уйгурском округе было арестовано около 500 тысяч человек. Во время локдауна масштаб репрессий постепенно уменьшался, пока не случилось нового обострения.
24 ноября 2022 года в одной из многоэтажек в Урумчи во время пожара сгорели люди, которые не смогли выбраться из здания, потому что двери были закрыты снаружи. Это было частью полицейских мер по борьбе с ковидом. После этой трагедии в Китае начались массовые протесты против локдаунов и ковидных ограничений. Часто демонстранты держали листы белой бумаги в руках в качестве символа протеста против царящей в стране цензуры. Власти начали задерживать как самих протестующих, так и тех, кто распространял в соцсетях видео о протестах.
Камилю задержали в конце декабря 2022 года. За две недели до этого она опубликовала в WeChat видео с акции протеста «Белый лист».
— Когда Камиля опубликовала это видео, моему отцу сразу позвонили из полиции и сказали, что сестра должна удалить этот пост. Она так и сделала, но, возможно, недостаточно быстро… или была ещё какая-то причина, вызвавшая гнев властей. Мы можем только гадать, — рассказывает Каусар Вайит.
Он уехал в США на учёбу в 2013 году. Тогда ещё уйгурам разрешалось учиться за границей. Каусар поступил в христианскую школу в Монтана-сити. Религиозность многих американцев была для него неожиданным и новым опытом. В Китае разговоры о религии запрещены повсюду, кроме специально отведённых мест — храмов. А мусульмане находятся под особенно пристальным наблюдением, особенно уйгуры, которых китайские власти подозревают в экстремизме и тайной поддержке сепаратистов.
Существует простой тест для проверки людей на «религиозный фанатизм»: в уйгурских школах или на рабочих местах во время Рамадана предлагают бесплатный обед — если откажешься, то будут проблемы с полицией.
— Примерно с 2012 года жизнь для уйгуров в Китае начала сильно усложняться, начало появляться множество ограничений. К примеру, на проживание в отелях или поездки в большие города Китая. Каждый раз, когда я бывал там, ко мне подходила полиция и проверяла личные документы, спрашивала, надолго ли я остаюсь? Почему я здесь? Вы не можете быть здесь просто так, у вас должна быть веская причина, чтобы быть за пределами Синьцзяна, если вы уйгур.
Живя в Америке, я почти каждый день звонил маме и раз в неделю отцу. В июле 2017 года его телефон оказался выключен. Когда я спросил об этом маму, та сказала, что он куда-то вышел и его телефон разрядился. Однако на следующий день было то же самое — тот же выключенный телефон, тот же ответ мамы. Теперь я позвонил своему двоюродному брату — оказалось, его задержали на какое-то время, но потом отпустили. Я позвонил, не «шифруясь», как звонил всегда, четыре года подряд, и поэтому было видно, что это американский номер. Брат сказал больше не звонить ему.
В то время многие мои друзья, одноклассники и даже родственники начали удалять меня из друзей в WeChat. Я говорил со своими друзьями-уйгурами в Америке, и оказалось, что они тоже начали терять связь с семьями. Я уже переехал в Чикаго, учился в колледже на младших курсах и, конечно, понятия не имел, что делать. Мне удалось поговорить с мамой, и, понимаете, даже она думала, что история с отцом — это ненадолго. Неделя-две, месяц или два — максимум. Но прошло почти два года, прежде чем папа вышел на свободу из «лагеря перевоспитания».
В апреле 2019 года его наконец освободили, и я смог поговорить с ним в WeChat. Но мы говорили так, как будто бы всё было нормально, как будто его никогда не задерживали. Из-за «прослушки» WeChat нам приходилось делать вид, будто бы ничего не произошло, — рассказывает Каусар.
Несколько месяцев ему удавалось поддерживать связь с родителями. Но вскоре он дал интервью Евгению Бунину, создателю базы данных о жертвах синьцзянских лагерей и тюрем shahit.biz. Буквально через неделю после того, как было опубликовано интервью Каусара с рассказом о судьбе его отца, он потерял связь с родственниками. Даже мать удалила его из друзей в WeChat. Было очевидно, что спецслужбы запретили семье общаться с нелояльным сыном-эмигрантом.
— Спустя два года такого бойкота я не выдержал и начал обзванивать местных чиновников и полицию. Они постоянно бросали трубку, когда слышали, что я из Америки: в Китае все боятся звонков из-за границы, — вспоминает Каусар. — Но в конце концов моя настойчивость привела к тому, что ко мне в WeChat добавился в «друзья» агент министерства национальной безопасности. В январе 2022 года он разрешил мне поговорить с моей семьёй в течение 20 минут. То есть он просто пошёл к нам домой и позвонил оттуда. Я впервые за два года смог поговорить с родителями, и это снова был «обычный» разговор, как будто бы ничего не произошло. Как будто бы не было этих двух лет полной неизвестности. Оказалось, папа управлял супермаркетом, мама работала преподавательницей, а брат с сестрой учились в школе. Мама плакала всё время нашего разговора, а папа велел не лезть в политику, не размещать их фотографии в интернете, потому что я писал в Twitter'е о родителях или пропавших родственниках.
В конце разговора агент сказал то же самое: «Будь осторожен, следи за тем, с кем ты общаешься», — и тому подобное. Конечно, я был очень рад, что мои родители всё ещё живы, в порядке и работают, так что это было для меня небольшим облегчением. Пусть даже такой ценой.
В последний раз я решил связаться с ним после того, как моя сестра пропала. Но тот долго не брал трубку и не отвечал на сообщения. Я позвонил в полицейский участок и попросил их набрать его номер, но в ответ — ничего, и на следующий день то же самое. Через день я снова позвонил в полицию, и в конце концов этот агент ответил мне. Он разговаривал со мной один на один и фактически угрожал мне. Говорил, что если я не молчу, то как он может позволить мне говорить с семьёй? Я сказал, что делаю это для двоюродных братьев и родственников, которые незаконно осуждены. Он говорит: «О, знаешь ли ты их преступления? Что ты знаешь о них?» Я отвечаю: «Так расскажите мне об их преступлениях, если они виновны! Почему я ничего об этом не знаю?», на что он сказал: «Если ты много не по делу говоришь, постишь всякое дерьмо в интернете, то как я могу сказать тебе правду? Как в семье есть правила, так и в стране есть закон, и если кто-то делает что-то против закона, то его наказывают», — рассказал Каусар Вайит.
— Это весьма «обычная» история для Синьцзяна, — говорит Евгений Бунин, создатель базы данных о жертвах синьцзянских лагерей и тюрем shahit.biz. — Людей много лет сажали за самые незначительные действия, в том числе за репосты, которые абсолютно ни к чему не призывают. К сожалению, этничность Камили тоже, скорее всего, повлияла на строгость меры пресечения. Если посмотреть на статистику тюремных сроков, то видно, что титульной нации — ханьцам — многие провинности легко сходят с рук. Если у ханьца находили в телефоне какой-то запретный контент, то часто давали «всего лишь» административку на 10–15 суток. Уйгуров за те же самые причины автоматически отправляли в лагерь или сажали в тюрьмы.
«Сибирь.Реалии»: Как вы собираете свидетельства о репрессиях против «нетитульных» наций Китая?
Евгений Бунин: В 2018–2019 годах у нас были только свидетельские показания родственников задержанных, причём в основном это были казахи. Где-то три-четыре тысячи видеосвидетельств сделали казахи через Atajurt (самая крупная независимая правозащитная организация в Казахстане по вопросам угнетения казахов и уйгуров в Китае. — СР), а уйгуры, может быть, несколько сотен. Первые год-два нашей работы люди думали, что у нас такая казахская база данных, но потом всё поменялось. В конце 2019 года у нас появился доступ к серьёзным документам: это полицейские отчёты, которые добывались через утечки или взломы. Сейчас 90 процентов нашей базы — это именно документы, а не личные свидетельства. Людей, дающих свидетельства сейчас, довольно мало. В 2019 году многих начали выпускать из лагерей, и их родственники замолчали.
О том, как осуществляется цифровой контроль в провинции Синьцзян, «Сибирь.Реалии» рассказал независимый исследователь Илья Фальковский, автор книги «По следам Бурхана Шахиди, или Синьцзян 50 лет спустя»:
— «Цифровая колонизация» Синьцзяна была планомерной и постепенной, впрочем, как и введение «цифрового надзора» в остальных провинциях Китая: отслеживающие программы в телефоне, сканеры документов и глаз на блокпостах, такие же сканеры в общественных местах типа рынков и парков, камеры наблюдения и т. д. Контроль очень глубокий, но во все сферы жизни проникнуть нельзя — всегда остаются, как я это назвал, «дыры в заборе». К тому же идёт некоторый откат — большая часть лагерей закрыта, оставшиеся переоборудованы в тюрьмы, как пишут в недавнем репортаже из Синьцзяна Sky News: «В разгар репрессий (2017 год. — СР) вам пришлось бы пройти через систему безопасности и сканеры металла, чтобы войти в большинство крупных магазинов и ресторанов Синьцзяна. Мы обнаружили, что многие из этих устройств безопасности либо разобраны, либо не используются». Это ощущается и эмпирически — в Гуанчжоу, где я преподаю, говорят, что набрали к сентябрю кучу студентов новых — все из Синьцзяна, уйгуры. Такого раньше не было.
Думаю, китайские власти формально выполнили программу «перевоспитания молодежи за два года» и этим довольны. Крепких интеллигентов — религиозных и культурных деятелей — закатали в тюрьмы навсегда или надолго, а над остальными установили жёсткий надзор. После чего немного отпустили вожжи — люди теперь сами будут притворяться, мол, всё в порядке, мы уже ассимилировались, — говорит Фальковский.
