Недавно услышал историю о расценках в алматинской тюрьме: во сколько обойдется, чтобы сходить на «монастырь» – место, где женщины ожидают суда. Еще начале своего тюремного срока я узнал: там за деньги можно организовать и отдых с женщинами.
ЛЮБОВЬ В ТЮРЬМЕ
В то время из-за скудного финансирования начальство закрывало глаза на вопиющие способы зарабатывания денег в тюремной системе. Времени свободного было много, и мы, сидельцы, от безделья слушали истории о том, как проще отдохнуть с женщиной.
Получалось, что для начала необходим человек, из числа сидельцев, которого хорошо знали и кому доверяли опера. Далее нужны были деньги, к тому же не очень большие. Если добавить еще денег, то вдобавок к этой услуге у оперов можно было купить пиво и водку. Кому что хотелось – как в поговорке «Любой каприз за ваши деньги».
На твое усмотрение могли организовать сеанс любви либо в пустой камере, либо в бане, либо в карцере, либо в комнате свиданий – в среднем на два часа. Но при высоком уровне просящего – на всю ночь. Я верил, что оно так и есть, когда, сидя на кормушке (окошке для раздачи пищи), видел, как провожали девушек в ночное время в комнату свиданий.
В то время, кроме как по нашему продолу, пройти незамеченным для видеокамер было невозможно. Был проход по улице, но им не пользовались, так как приходилось делать большой круг. Видеокамеры, в силу специфики работы оперативников, всегда смотрели не туда, куда надо, либо стопорились вообще.
Через некоторое время по тюрьме поползли слухи, что девчонок на женском продоле (где содержат женщин до суда) за отказ вступить в интимную связь избивают – хотя до этого момента все было добровольно, – а администрация закрывает на это глаза. Сами же сидельцы ничего сделать не могли, так как у тех, кто занимался беспределом, были деньги и вес в преступном мире.
Все понимали, что это беспредел и на месте девчонок могут оказаться чьи-то жены, матери, сестренки, но сделать ничего не могли, хотя недовольных такой политикой было очень много. Зато девчонки – не все, конечно, – нашли выход из положения: чтобы к ним в камеру не заходили, они с внутренней стороны дверей вешали замки. Но их за это били в прогулочных двориках, так как туда менты сами запускали блатных.
В один «прекрасный» момент, когда очередных девчонок хотели забрать в баню, случилось чрезвычайное происшествие: две девчонки бросились на запретку (территорию, огороженную колючей проволокой перед забором) с криками о помощи. Я даже помню, как сидельцы прильнули к окнам с решетками, которые выходили на хозяйственный двор, где располагалась баня.
Девчонки довольно-таки долго кричали, зацепившись одеждой за шипы колючей проволоки. Их сняли опера, пообещав, что это прекратится. После этого кто-то все-таки решился доложить Ворам, чтобы беспредел в отношении женщин прекратился. И потом походы на монастырь совершались уже только по взаимному согласию.
Но и тут сидельцы отличились: некоторые решили, что приемлемо будет собирать деньги в общак (общая черная касса), если мужики будут платить за посещение «монастыря». Если, мол, ментам платят, пусть и сюда уделяют, в общаковую хату (камеру), расположенную здесь же на продоле. Это было смешно и в тоже время удивительно, так как даже по тюремным понятиям профессия сутенера категорически не приветствовалась, а тут всё чин чинарем.
МОЯ ПОДРУГА ПО ПЕРЕПИСКЕ, ГДЕ ТЫ?
От избытка свободного времени многие начинают переписку с «монастырем», ищут заочниц (подруг по переписке). Вот и я сподобился. Как раз в тот момент семейные отношения дали трещину, и я, как и многие, начал переписываться.
В одной из малявок (записок) заочница написала, что у нее на завтра назначен суд и, возможно, ее отпустят домой, а напоследок ей хотелось бы на меня взглянуть, так как переписка очень ей запала в душу. Пришлось приложить усилия, чтоб показаться ей на глаза. Договорился с корпусным (помощником помощника начальника следственного изолятора – ДПНСИ), чтобы по выводу с утра людей на суды сводил меня на женский продол.
Когда мы утром зашли на продол, я аж улыбнулся – на продоле была куча народу обоих полов: хай, гул, все куда-то ходили, выходили из камер. В общем, движняк был капитальный. Дубак (дежурный мент на продоле) сидел на своем рабочем месте и делал вид, что ничего не происходит.
Взглянул он на меня маленькими, хитрыми глазками и продолжил что-то читать, поблескивая залысинами. Невольно я обратил внимание на его руки – маленькие, хрупкие – и подумал: как он сможет подавлять беспорядки в тюрьме, если они вдруг начнутся? Да и его рост, где-то метр шестьдесят, также говорил о том, что работает он не по профессии.
Тут появился смотряга продола (неформальный администратор), типичный спортсмен, подошел ко мне и спросил: «Чё, братан, в «монастырь»? Я отрицательно качнул головой, высматривая и предполагая, как могла выглядеть моя подруга по переписке. «А ты из какой хаты?» – не унимался спортик. Я ответил из какой, добавив лишь, что пришел посмотреть на заочницу, хотя не знаю, как она выглядит.
Дубак сидел и делал вид, что не слышит. Лишь на залысине была видна пульсирующая вена. «А чё, мог бы зайти, отдохнуть!» – как в рекламе продолжал спортик. Удалился он лишь тогда, когда подошла девушка, которую я высматривал.
Раздалось: «Привет! Ты - Мара?» Я посмотрел на нее, кивнул головой. Передо мной стояла небольшого роста девушка, с каштановыми волосами, без макияжа на лице, чему я удивился, так как обычно, выезжая на суд, женщины тщательно наводят красоту. Ведь в тюремных условиях невозможно выглядеть свежей.
После нескольких минут разговора я убедился, что девушка не глупа, к тому же очень мила. В последующем я узнал, что она была «лохотронщицей», за это и получила условный срок. Но, даже освободившись, она не забыла обо мне, передав через судовиков (тех, кто выезжает на суды) очередную малявку.
Это было давно. Где сейчас та мадам – я не знаю. Но все закончилось быстро, не успев начаться. Когда подошел корпусной и сказал, что пора обратно в камеру, мы стояли и молча смотрели друг на друга, держась за руки. Я пожелал ей удачи, а вернувшись в камеру, с тоской на сердце и с мрачными мыслями в голове завалился на шконарь спать, погрузившись в мир очередных грез, а до освобождения было тогда еще ой как далеко!