Кроме 19 гражданок России, суд в Багдаде 29 апреля вынес такие же приговоры шести гражданкам Азербайджана и четырем – Таджикистана. Во время судебного заседания всех обвиняемых, большинство из них с маленькими детьми, заводили в зал по одной, одетых в одинаковые розовые кофты и черные мусульманские платки. Большинство осужденных женщин пытались уверить судей в том, что в Ирак их силой, в основном с территории Турции, привезли их мужья, выходцы с российского Северного Кавказа, из Азербайджана и Таджикистана, воевавшие в составе вооруженных отрядов группировки "Исламское государство".
После того как несколько опорных пунктов радикальных джихадистов были освобождены, эти женщины оказались в плену у курдских формирований "пешмерга", передавших их официальным иракским властям. Представители российского посольства в Ираке говорят, что связались с семьями осужденных россиянок, чтобы сообщить им об их судьбе и о том, что у всех них, согласно местным законам, есть право на апелляцию, которая может рассматриваться очень долго. Поскольку подавляющее большинство приговоренных гражданок России не знают арабского языка, на вопросы суда они отвечали через приглашенного посольством переводчика.
Всего в Ираке, по данным западных медиа, в заключении ждут суда около 500 женщин-иностранок, часто вместе с детьми, обвиняемых в помощи ИГИЛ. Только в 2018 году за причастность к деятельности группировки "Исламское государство" 11 из них были приговорены к смертной казни. В апреле иракские суды уже выносили приговоры россиянкам по этим обвинениям – все они получили пожизненное заключение. При этом 27 женщин и детей, имеющих российское гражданство, были экстрадированы из Ирака в Россию, так как судьи сочли, что в деятельность террористов они были вовлечены насильно и обманом. В начале апреля в Москве у посольства Ирака прошел митинг родственников женщин, оказавшихся в иракской тюрьме.
Организацией переговоров с Багдадом о судьбе арестованных россиянок и возвращением многих из них в Россию в последние месяцы занимается в основном не МИД России и не российские спецслужбы, а глава Чеченской Республики Рамзан Кадыров, при помощи Хеды Саратовой, члена Совета по правам человека при главе Чечни. По ее словам, сперва в Чечню и Дагестан (откуда родом большинство приговоренных в Ираке) стараются вернуть их детей, имеющих российское гражданство, потом – детей россиянок, родившихся уже на территории Ирака, фактически на землях созданного там игиловцами так называемого "халифата". Хеда Саратова сообщила, что с лета прошлого года в Россию из Ирака разными способами удалось вывезти около 100 женщин и детей, имеющих родственников не только в Чечне и Дагестане, но и в Москве, Сибири, а также и в Узбекистане, Таджикистане и Казахстане.
О том, как гражданки России, в основном уроженки Северного Кавказа, оказываются женами и помощницами радикальных джихадистов на Ближнем Востоке, рассуждает Вадим Дубнов, обозреватель Радио "Эхо Кавказа".
– Чем для современной девушки из российских республик Северного Кавказа может быть привлекателен брак с человеком, готовым воевать в рядах террористов на Ближнем Востоке? Ей непонятно, за кого она выходит замуж? Как и почему россиянки попадали именно к радикальным джихадистам и потом оказывались все вместе в Ираке и в Сирии?
– Я не уверен даже, что брак для них – это всегда самое важное. Может быть, для некоторых из них важнее участие в войне. Для Северного Кавказа это не что-то необыкновенное. Потому что даже не эти конкретные женщины, о которых мы говорим сейчас, а вообще определенный тип таких женщин сформировался ранее, время боевых действий в самом Дагестане и в Чечне. Идеи "Имарата Кавказ" и вообще радикального джихада пошли на убыль и произошло некоторое замещение. Идея стала еще более романтичной, в глобальном смысле. То, что происходило в лесах на Северном Кавказе, и происходит до сих пор в Дагестане – это в некоторой степени франчайзинг "ИГИЛ". Каждое подразделение моджахедов в Дагестане для повышения собственной значимости зачастую просто присягало на верность группировке "Исламское государство", объявляя себя частью "всемирного джихада". Это именно франшиза, которая используется по всему миру. И когда у разделяющих эту идеологию появляется возможность уехать не в какое-то подразделение, а, образно говоря, в "центр", то, конечно, это выглядит гораздо заманчивее.
Главный вопрос в том, как происходит их вербовка
Главный вопрос в том, как происходит их вербовка. В этом тоже ничего особо хитрого нет. Были разные источники, разные каналы поступления, попадания девушек "в лес". Они делятся на два типа. Во-первых, это девушки из закрытых сообществ, из семей, из деревень, которые просто уходили туда вслед за юношами, мужчинами. Здесь все достаточно понятно, потому что это налаженный путь. Гораздо интереснее попадание туда девушек из более-менее открытых обществ – городских девушек, студенток. Когда я был в Дагестане, то слышал истории про то, как работают вербовщицы, в первую очередь в университетах. Они не похожи на вербовщиц! Надо учитывать, что даже в университете девушки сохраняют менталитет и мышление традиционного общества, и не надо быть доктором психологии, чтобы найти у такой девушки слабое место. Это могут быть какие-то беды в личной жизни, или нащупанные точки болезненного тщеславия, самоутверждения, или, может быть, какого-то "долга" перед каким-то троюродным братом, которого убили в лесу. Можно придумать миллион разных причин. Вопрос в том, как расшатать психику вербуемой. А поскольку, повторю, общество традиционное, консервативное, все представляет собой некую матрицу, с которой можно работать.
Я думаю, что это явление не конкретно ИГИЛовское, даже не мусульманское, а достаточно универсальное. Потому что я когда-то видел, что творится в курдских отрядах в Сирии и в Турции – там были совсем не только девочки из забытых сирийских деревень, там были и студентки, и даже собственно турчанки, кстати говоря, из университета Анкары. И полно европеек курдского происхождения, из университетов, с прекрасным образовательным бэкграундом. Они ехали воевать за какой-то миф об "общекурдском деле", за курдское государство, к примеру. А эти едут воевать за "дело ислама" и за все, что составляет этот миф. Так было всегда. Есть, конечно, еще какая-то романтическая линия, порыв, для некоторых девушек в той же самой Москве.
– Контрпропаганда и в России, и в западных странах сделала очень много для того, чтобы показать ужасы, которые радикальные джихадисты творили в Ираке, в Сирии, везде, где они оказывались. Мы живем в век высоких технологий. Неужели не действуют эти видеозаписи, рассказы очевидцев, все рассказы про сексуальное рабство, про невероятные преступления против человечности, на этих юношей и девушек, которые все это читают, видят – и все равно едут туда?
– Наверное, действуют, потому что иначе их уехало бы еще больше. На очень большое количество убежденных людей, когда речь идет о неких иррациональных идеях, все рациональные доводы, которые вы перечислили, не действуют. Особенно опять же на выходца из традиционного общества, который этим мифом, этой иррациональной идеей проникался с детства. Если вы им станете рассказывать, что там сжигают людей заживо и отрубают головы неверным, то вариантов ответа может быть два. "Во-первых, это неправда! А во-вторых, как эти неверные поступали с нами?" В общем, от оправдания до неверия. Это вопрос технологии нахождения правильного ответа, который все равно вас не выведет из-под вербовочного удара.
– Самое главное в этом деле – это, во-первых, приговоры и дальнейшая судьба осужденных, будут они сидеть в тюрьме, в данном случае сейчас в Ираке, или в России, куда их усиленно пытаются вернуть?
– Опыт показывает, что через некоторое время судьба таких людей решается куда более мягко, чем как сейчас, то, к чему их приговорил иракский суд. То есть они будут как-то помилованы там. В большинстве случаев все кончается экстрадицией в Россию. А вот на родине в дальнейшем с ними обращаются очень по-разному, все зависит от региона и от конкретной ситуации. Кому-то везет, кому-то нет. В Дагестане это будет зависеть от того конкретного политического момента, в который это произойдет, их возвращение. Если вдруг в этот момент начнутся какие-то попытки переговоров салафитов с властью и официальными представителями местного ислама, что в последнее время происходит, конечно, довольно редко, тогда будем считать, что им повезло. В других регионах не так важен религиозный фактор и фактор спайки религиозной власти со светской. Поэтому в Москве или где-нибудь в Нижнем Новгороде, или еще где-то с ними могут обойтись помягче.
– Российские СМИ сейчас наполнены хвалебными историями о том, как кавказских женщин спасает от исламистов в Ираке, в Сирии лично глава Чечни Рамзан Кадыров. Не кажется ли странным, что в таком деле действует не официально российский МИД, не российские спецслужбы, а лично господин Кадыров? Это наводит на разные размышления. Во-первых, какое дело лично Рамзану Кадырову до всего этого, до этих нескольких десятков женщин?
– Это в некотором смысле логично, с точки зрения того контракта с российской властью, с Кремлем, который перезаключил Рамзан Кадыров несколько лет назад, после того, как он "доблестно восстановил" Грозный. Сейчас у него уже другая ниша, немного меньше эксклюзива, меньше заметна его значимость на общефедеральном уровне. Но зато ему как бы отдали на откуп все такое "боевое и джихадистское", он стал во внешнем мире "спецпосланником Кремля по ИГИЛ", по глобальному исламу. Это такая странная роль, во многом церемониальная, во многом очень красивая для него лично. Но иногда бывает такой редчайший случай, когда то, что делает Рамзан Кадыров, можно оценить позитивно. Вот пусть делает лучше это – вывозит молодых женщин с детьми из иракской тюрьмы, – полагает Вадим Дубнов.
