НЕСКОЛЬКО ЦИТАТ ИЗ МЕМУАРОВ
В своих мемуарах Динмухамед Кунаев, бывший в то время президентом Академии наук КазССР, пишет: «Многие помнят, какой неожиданностью для страны явились болезнь и кончина Сталина. Весть о его болезни меня застала в дороге. Я тогда возвращался из Москвы в Алма-Ату поездом, и во время нашей стоянки на станции Чу радио передало правительственный бюллетень о тяжелом состоянии здоровья вождя. 5 марта 1953 года его не стало. В Академии наук республики состоялся траурный митинг, где довелось выступить и мне» (От Сталина до Горбачева, с. 80—81).
Вспоминает день смерти Сталина и бывший генеральный секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза Михаил Горбачёв. «Морозное утро 5 марта 1953 года. В аудитории № 16, где обычно читались общекурсовые лекции, — мёртвая тишина. Входит преподаватель и трагическим голосом, сквозь слёзы сообщает о последовавшей на 74-м году безвременной кончине... Среди студентов были люди из числа тех, чьи родственники пострадали от репрессий, кто тогда уже — в той или иной мере — осознавал тоталитарную сущность режима. Однако основная масса студенчества глубоко и искренне переживала эту смерть, воспринимая её как трагедию для страны. Примерно такое чувство, не буду кривить душой, охватило тогда и меня» (Жизнь и реформа. Книга 2).
Михаил Горбачёв в цитируемой работе приводит и слова академика Андрея Сахарова. Обратимся к первоисточнику — к 11-й главе воспоминаний академика.
«О смерти Сталина было объявлено 5 марта. Однако, по-видимому, общепризнанно, что смерть Сталина наступила раньше и скрывалась несколько дней. Это было потрясающее событие. Все понимали, что что-то вскоре изменится, но никто не знал — в какую сторону. Опасались худшего (хотя что могло быть хуже?..). <...> По улицам ходили какие-то взволнованные, растерянные люди, всё время играла траурная музыка. Меня в эти дни, что называется, „занесло“. В письме Клаве (предназначенном, естественно, для нее одной) [Клавдия Вихирева — первая жена Сахарова] я писал: „Я под впечатлением смерти великого человека. Думаю о его человечности“. За последнее слово не ручаюсь, но было что-то в этом роде. Очень скоро я стал вспоминать эти слова с краской на щеках. Как объяснить их появление? До конца я сейчас этого не понимаю».
ЗАПИСЬ ИЗ ДНЕВНИКА КЛАССНОГО РУКОВОДИТЕЛЯ
Мой отец в начале 1950-х годов работал учителем истории одной из алматинских школ. К Сталину относился, как и большинство соотечественников. В домашнем архиве хранится несколько тетрадок под названием «Дневник классного руководителя», которые датируются 1951—1954 годами. Иногда отец, наводя порядок в своих бумагах, натыкался на них, просматривал. Однажды, где-то в середине 1990-х годов, он во время очередной ревизии в своём архиве подал мне в раскрытом виде одну из тетрадей этого дневника и сказал с иронической улыбкой: «Почитай-ка, что я писал в свое время».
Тетрадь была раскрыта на странице с записью от 9 марта 1953 года: «Второе, третье, четвертое, пятое, шестое, седьмое, восьмое, девятое — то, что пережито в эти дни и взрослыми и детьми, передать в словах ни устно ни письменно невозможно, как невозможно себе представить это неожиданное событие. Иосиф Виссарионович Сталин умер и похоронен. Настолько неизгладимое, настолько потрясающим было известие о его болезни и смерти, что пройдут века, а мельчайшие детали переживаний этих дней будут передаваться из поколения в поколение и жить так же, как вечно будет жить каждое Сталинское слово. Пройдут тысячелетия и человечество, наслаждаясь жизнью в коммунистическом обществе, будет произносить имя Сталина, как символ вечного человеческого счастья».
Здесь необходимо пояснить, что дневник классного руководителя мог запросто попросить для ознакомления завуч или директор школы, поэтому особо сокровенные мысли туда не записывались. Но эти строки были написаны всё же искренне.
Далее идёт описание того, как болезнь и смерть Сталина была воспринята в школе № 42 Алматы, где работал автор дневника.
«Все дни до кончины И. В. Сталина у всех в школе настроение было таким тяжелым, какого я никогда ни сам не переживал ни у кого не видел. Ребята ходили унылые. Почти на каждом уроке спрашивали о состоянии здоровья Иосифа Виссарионовича Сталина. И вот утро 6 марта. В этот день с самой постели у меня было как-то особенно тяжело на душе. В 8 часов утра в школе был слышен лишь один вопрос: „Ну как?...Ничего не слышно?!“
Начались уроки. Второй урок был у меня в моем 8 классе „А“. Я спросил двух учащихся. Встал, чтобы начать рассказ по новой теме, и вдруг слышу в коридоре какой-то шум. Открываю дверь и вижу: завуч школы, выйдя из учительской, сквозь рыдания произносит: „Умер...“ Сквозь открытую дверь ребята уловили шум, но не поняли еще его значения. Я повернулся к классу и, не помню, каким голосом произнес: „Сталин умер, ребята...“ Весь класс встал. И сразу же тяжелым стоном ребята заплакали. Затем из классов все вышли в коридор, где страшную новость сообщил директор. Всё замерло, казалось, вокруг. Рыдания вырывались из груди у всех. Эти минуты врезались в сердце каждого из нас, и следы их останутся на всю жизнь.
Сегодня весь день был в школе. Учителя, учащиеся, техработники школы стояли весь день в почетном карауле».
В этой записи непонятным представляется то, почему о смерти Сталина в школе узнали 6 марта, а не 5 марта, когда об этом было объявлено советскому народу. Возможно, под влиянием эмоций дата в дневнике указана неточно.
ВОСПОМИНАНИЯ СПУСТЯ 60 ЛЕТ
Если приведенные записи классного руководителя были сделаны по горячим следам и передают мысли и чувства людей в первые мартовские дни 1953 года почти, то воспоминания трёх алматинцев о днях смерти Сталина записаны корреспондентом Азаттыка спустя 60 лет после смерти Сталина. Но в памяти у всех них они сохранились отчётливо.
Один из этих троих — профессор истории Виль Галиев. В начале весны 1953 года ему было 15 лет. Учился он тогда в сельскохозяйственном техникуме в Шымкенте. Жил в комнате общежития, в которой кроме него проживали еще 15 человек.
— Просыпаюсь в семь утра, а по радио передают последние известия на казахском языке. Я уловил, что умер Сталин, — говорит Виль Галиев.
Как вспоминает Виль Галиев, эту новость он встретил с ощущением того, что, с одной стороны, кто-то ересь говорит, с другой — что это нелогично: «Сталин не мог умереть никак!».
— Я побежал к своим знакомым. Они тоже обсуждают то, что кто-то говорит про смерть Сталина. Затем сказали идти на митинг на центральную площадь под горой. Пришла масса учеников, взрослых людей. Мы стояли и слушали репортаж из Москвы по громкоговорителю, — говорит Виль Галиев.
Затем учащимся сказали, что до 9 марта занятий не будет.
— 9 марта нас повели на центральную площадь. Шёл сильный дождь. Люди говорили, но до меня смысл слов не очень хорошо доходил. В голове не укладывалось, как Сталин мог умереть. Казалось, что произошло что-то сверхъестественное. Без Сталина тогда не представлялось ничего. Я вымок до нитки. Какие-то школьницы падали в обморок и их увозила скорая», — вспоминает Виль Галиев.
Профессор истории Виль Галиев помнит, что когда смотрел на стоявший на площади памятник Ленину, то думал, что скоро рядом появится памятник Сталину.
Краевед Александр Воронов в 1953 году учился в школе. Ему отчетливо запомнилось, что в день, когда поступило известие о смерти Сталина, плакали все: и учителя, и учащиеся.
— Из моего класса сейчас в живых осталось пять человек. И все говорят, что плакали, в том числе и я, — говорит Александр Воронов.
Известный алматинский фотограф Валерий Коренчук в начале 1953 года учился в шестом классе 28-й школы Алматы. Он помнит, что в том году была удивительно ранняя весна.
— На Веригиной горе [ныне называется Коктобе] даже пионы зацвели, хотя местами ещё лежал снег. Для нас, мальчишек, смерть Сталина была горестным событием. Где-то пятого или шестого марта, когда сообщали об этом, все скорбно смотрели на тарелку репродуктора, раскрыв рты, — говорит он.
ИСТОРИЯ ОДНОЙ ФОТОГРАФИИ
В Интернете и в других изданиях мне несколько лет назад попалась удивительная фотография. На ней — памятник Сталину в Алматы. К постаменту приставлены венки. Перед памятником в почетном карауле стоят офицеры Советской армии. Фото — цветное, и краски такие сочные, как будто сфотографировано вчера. Не вызывало сомнение, что фотографировали в Алматы в то время, когда цветной фотографией здесь почти никто не занимался.
Я обратился к фотографу Валерию Коренчуку, в надежде, что он знает об истории появления этой фотографии. И, оказалось, не напрасно.
— Это снимал Виталий Федорович Бильков, который тогда учился на электрофаке зооветеринарного института и уже тогда занимался цветной фотографией. Но напечатана она уже в современном мини-лабе.
После того как стало известно о смерти Сталина, к его памятнику перед Театром оперы и балета стекались колонны горожан, которые несли цветы. А у памятника стоял почетный офицерский караул, который Виталий Бильков и запечатлел для истории.
В своих мемуарах Динмухамед Кунаев, бывший в то время президентом Академии наук КазССР, пишет: «Многие помнят, какой неожиданностью для страны явились болезнь и кончина Сталина. Весть о его болезни меня застала в дороге. Я тогда возвращался из Москвы в Алма-Ату поездом, и во время нашей стоянки на станции Чу радио передало правительственный бюллетень о тяжелом состоянии здоровья вождя. 5 марта 1953 года его не стало. В Академии наук республики состоялся траурный митинг, где довелось выступить и мне» (От Сталина до Горбачева, с. 80—81).
Вспоминает день смерти Сталина и бывший генеральный секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза Михаил Горбачёв. «Морозное утро 5 марта 1953 года. В аудитории № 16, где обычно читались общекурсовые лекции, — мёртвая тишина. Входит преподаватель и трагическим голосом, сквозь слёзы сообщает о последовавшей на 74-м году безвременной кончине... Среди студентов были люди из числа тех, чьи родственники пострадали от репрессий, кто тогда уже — в той или иной мере — осознавал тоталитарную сущность режима. Однако основная масса студенчества глубоко и искренне переживала эту смерть, воспринимая её как трагедию для страны. Примерно такое чувство, не буду кривить душой, охватило тогда и меня» (Жизнь и реформа. Книга 2).
Михаил Горбачёв в цитируемой работе приводит и слова академика Андрея Сахарова. Обратимся к первоисточнику — к 11-й главе воспоминаний академика.
«О смерти Сталина было объявлено 5 марта. Однако, по-видимому, общепризнанно, что смерть Сталина наступила раньше и скрывалась несколько дней. Это было потрясающее событие. Все понимали, что что-то вскоре изменится, но никто не знал — в какую сторону. Опасались худшего (хотя что могло быть хуже?..). <...> По улицам ходили какие-то взволнованные, растерянные люди, всё время играла траурная музыка. Меня в эти дни, что называется, „занесло“. В письме Клаве (предназначенном, естественно, для нее одной) [Клавдия Вихирева — первая жена Сахарова] я писал: „Я под впечатлением смерти великого человека. Думаю о его человечности“. За последнее слово не ручаюсь, но было что-то в этом роде. Очень скоро я стал вспоминать эти слова с краской на щеках. Как объяснить их появление? До конца я сейчас этого не понимаю».
ЗАПИСЬ ИЗ ДНЕВНИКА КЛАССНОГО РУКОВОДИТЕЛЯ
Мой отец в начале 1950-х годов работал учителем истории одной из алматинских школ. К Сталину относился, как и большинство соотечественников. В домашнем архиве хранится несколько тетрадок под названием «Дневник классного руководителя», которые датируются 1951—1954 годами. Иногда отец, наводя порядок в своих бумагах, натыкался на них, просматривал. Однажды, где-то в середине 1990-х годов, он во время очередной ревизии в своём архиве подал мне в раскрытом виде одну из тетрадей этого дневника и сказал с иронической улыбкой: «Почитай-ка, что я писал в свое время».
Тетрадь была раскрыта на странице с записью от 9 марта 1953 года: «Второе, третье, четвертое, пятое, шестое, седьмое, восьмое, девятое — то, что пережито в эти дни и взрослыми и детьми, передать в словах ни устно ни письменно невозможно, как невозможно себе представить это неожиданное событие. Иосиф Виссарионович Сталин умер и похоронен. Настолько неизгладимое, настолько потрясающим было известие о его болезни и смерти, что пройдут века, а мельчайшие детали переживаний этих дней будут передаваться из поколения в поколение и жить так же, как вечно будет жить каждое Сталинское слово. Пройдут тысячелетия и человечество, наслаждаясь жизнью в коммунистическом обществе, будет произносить имя Сталина, как символ вечного человеческого счастья».
Здесь необходимо пояснить, что дневник классного руководителя мог запросто попросить для ознакомления завуч или директор школы, поэтому особо сокровенные мысли туда не записывались. Но эти строки были написаны всё же искренне.
Далее идёт описание того, как болезнь и смерть Сталина была воспринята в школе № 42 Алматы, где работал автор дневника.
«Все дни до кончины И. В. Сталина у всех в школе настроение было таким тяжелым, какого я никогда ни сам не переживал ни у кого не видел. Ребята ходили унылые. Почти на каждом уроке спрашивали о состоянии здоровья Иосифа Виссарионовича Сталина. И вот утро 6 марта. В этот день с самой постели у меня было как-то особенно тяжело на душе. В 8 часов утра в школе был слышен лишь один вопрос: „Ну как?...Ничего не слышно?!“
Начались уроки. Второй урок был у меня в моем 8 классе „А“. Я спросил двух учащихся. Встал, чтобы начать рассказ по новой теме, и вдруг слышу в коридоре какой-то шум. Открываю дверь и вижу: завуч школы, выйдя из учительской, сквозь рыдания произносит: „Умер...“ Сквозь открытую дверь ребята уловили шум, но не поняли еще его значения. Я повернулся к классу и, не помню, каким голосом произнес: „Сталин умер, ребята...“ Весь класс встал. И сразу же тяжелым стоном ребята заплакали. Затем из классов все вышли в коридор, где страшную новость сообщил директор. Всё замерло, казалось, вокруг. Рыдания вырывались из груди у всех. Эти минуты врезались в сердце каждого из нас, и следы их останутся на всю жизнь.
Сегодня весь день был в школе. Учителя, учащиеся, техработники школы стояли весь день в почетном карауле».
В этой записи непонятным представляется то, почему о смерти Сталина в школе узнали 6 марта, а не 5 марта, когда об этом было объявлено советскому народу. Возможно, под влиянием эмоций дата в дневнике указана неточно.
ВОСПОМИНАНИЯ СПУСТЯ 60 ЛЕТ
Если приведенные записи классного руководителя были сделаны по горячим следам и передают мысли и чувства людей в первые мартовские дни 1953 года почти, то воспоминания трёх алматинцев о днях смерти Сталина записаны корреспондентом Азаттыка спустя 60 лет после смерти Сталина. Но в памяти у всех них они сохранились отчётливо.
Один из этих троих — профессор истории Виль Галиев. В начале весны 1953 года ему было 15 лет. Учился он тогда в сельскохозяйственном техникуме в Шымкенте. Жил в комнате общежития, в которой кроме него проживали еще 15 человек.
— Просыпаюсь в семь утра, а по радио передают последние известия на казахском языке. Я уловил, что умер Сталин, — говорит Виль Галиев.
Как вспоминает Виль Галиев, эту новость он встретил с ощущением того, что, с одной стороны, кто-то ересь говорит, с другой — что это нелогично: «Сталин не мог умереть никак!».
— Я побежал к своим знакомым. Они тоже обсуждают то, что кто-то говорит про смерть Сталина. Затем сказали идти на митинг на центральную площадь под горой. Пришла масса учеников, взрослых людей. Мы стояли и слушали репортаж из Москвы по громкоговорителю, — говорит Виль Галиев.
Затем учащимся сказали, что до 9 марта занятий не будет.
— 9 марта нас повели на центральную площадь. Шёл сильный дождь. Люди говорили, но до меня смысл слов не очень хорошо доходил. В голове не укладывалось, как Сталин мог умереть. Казалось, что произошло что-то сверхъестественное. Без Сталина тогда не представлялось ничего. Я вымок до нитки. Какие-то школьницы падали в обморок и их увозила скорая», — вспоминает Виль Галиев.
Профессор истории Виль Галиев помнит, что когда смотрел на стоявший на площади памятник Ленину, то думал, что скоро рядом появится памятник Сталину.
Краевед Александр Воронов в 1953 году учился в школе. Ему отчетливо запомнилось, что в день, когда поступило известие о смерти Сталина, плакали все: и учителя, и учащиеся.
Для нас, мальчишек, смерть Сталина была горестным событием. Где-то пятого или шестого марта, когда сообщали об этом, все скорбно смотрели на тарелку репродуктора, раскрыв рты.
— Из моего класса сейчас в живых осталось пять человек. И все говорят, что плакали, в том числе и я, — говорит Александр Воронов.
Известный алматинский фотограф Валерий Коренчук в начале 1953 года учился в шестом классе 28-й школы Алматы. Он помнит, что в том году была удивительно ранняя весна.
— На Веригиной горе [ныне называется Коктобе] даже пионы зацвели, хотя местами ещё лежал снег. Для нас, мальчишек, смерть Сталина была горестным событием. Где-то пятого или шестого марта, когда сообщали об этом, все скорбно смотрели на тарелку репродуктора, раскрыв рты, — говорит он.
ИСТОРИЯ ОДНОЙ ФОТОГРАФИИ
В Интернете и в других изданиях мне несколько лет назад попалась удивительная фотография. На ней — памятник Сталину в Алматы. К постаменту приставлены венки. Перед памятником в почетном карауле стоят офицеры Советской армии. Фото — цветное, и краски такие сочные, как будто сфотографировано вчера. Не вызывало сомнение, что фотографировали в Алматы в то время, когда цветной фотографией здесь почти никто не занимался.
Я обратился к фотографу Валерию Коренчуку, в надежде, что он знает об истории появления этой фотографии. И, оказалось, не напрасно.
— Это снимал Виталий Федорович Бильков, который тогда учился на электрофаке зооветеринарного института и уже тогда занимался цветной фотографией. Но напечатана она уже в современном мини-лабе.
После того как стало известно о смерти Сталина, к его памятнику перед Театром оперы и балета стекались колонны горожан, которые несли цветы. А у памятника стоял почетный офицерский караул, который Виталий Бильков и запечатлел для истории.