Дочь бывшей узницы Надежды Фартусовой, Татьяна Шалагинова, говорит: «По закону она приравнена к участникам Великой Отечественной войны, но на деле ей ничего не дают. В собесе маме сказали, что ее угнали в плен в 19 лет, а приравнивают к ветеранам Великой Отечественной войны только несовершеннолетних узников».
По ее словам, получается парадокс, так как «если бы ее мать не сбежала, когда ее хотели отправить первый раз в Германию в 17 лет, то сейчас бы ее приравняли к ветеранам Великой Отечественной войны и она бы имела права на социальные льготы».
ДАВИЛИ СЛЕЗЫ В СЕБЕ
В октябре этого года Надежде Фартусовой исполнится 88 лет. Сейчас живет вместе с дочерью Татьяной в городе Актау. Инвалид первой группы по зрению и вдова ветерана Второй мировой войны.
Родилась Надежда Фартусова (в девичестве Пятнина) в обычном русском городе. Позже семья переехала в город Пушкин. После смерти отца в семье, где было шестеро детей, материальное положение стало тяжелым. Трех младших детей, среди которых была и Надежда, забрали в детский дом.
В 17 лет Надежда Фартусова начала работать вязальщицей на трикотажной фабрике. В 1941 году, когда началась война, девушка записалась в народное ополчение – этих добровольцев не призвали в армию.
Днем она работала на фабрике, а вечером посещала военные занятия.
По словам Надежды Фартусовой, через несколько дней всех ополченцев отпустили по домам, так как не было продовольствия. По возвращении в город девушка узнала, что в городе Пушкин уже немцы. Мать и сестер Надежда Фартусова нашла в подвале ратуши, где они прятались от обстрела.
– В январе 1942 года в нашу квартиру пришли немцы и выгнали нас на улицу: меня, маму и сестру Паню. И погнали в числе других пленных в Германию. Сутками в колоннах гнали стариков, детей и женщин. Тогда стояли крещенские морозы, – говорит Надежда Фартусова.
В ее памяти навсегда остался один старик, который шел впереди нее в колонне. Обессилев, старик постоянно падал и спотыкался. По словам Надежды Фартусовой, «фриц, ехавший сбоку колонны в машине, за ним долго наблюдал, а потом резко выскочил из машины и ударил его прикладом». Старик упал, встать он больше не мог.
Надежда Фартусова рассказывает, что сестра Паня заболела, когда они шли в колонне, отморозила ноги и идти дальше уже не могла.
– Тогда ее посадили в тележку сзади колонны, и ее больше из родственников никто не видел, – говорит Надежда Фартусова. – По колонне лишь передали, что обессиленных узников закрыли в сарае и подожгли. Мы давили в себе слезы и шли дальше.
По словам Надежды Фартусовой, ей и матери в одной из деревень удалось сбежать из колонны. Поселились у старушки на окраине деревни. Дочь вязала носки и продавала местным жителям, а мать ходила по людям и гадала. Только после войны Надежда Фартусова узнала, что ее 65-летняя мать была связной, партизанкой.
В НЕВОЛЕ
– В один из дней, когда матери не было дома, – вспоминает Надежда Фартусова, – пришел немецкий староста и погнал всех жителей деревни на станцию. Нас, пленных, посадили в вагоны и отправили как бесплатную рабочую силу в Германию. Тогда в поезде я написала такое стихотворение:
Ночь начинается, вагон качается,
Ко мне спускается тревожный сон.
Страна любимая все удаляется,
Везут в Германию наш эшелон.
Прощайте, улицы родного города.
Прощай, отец родной, прощай и мать.
Везут в Германию на муки голода,
Везут нас мучиться и погибать.
По колонне лишь передали, что обессиленных узников закрыли в сарае и подожгли. Мы давили в себе слезы и шли дальше.
Привезли их в город Рендзбург. Всем пленным на грудь повесили опознавательный знак OST, что значило «восточные рабочие», рабы. После того, как сняли отпечатки пальцев и фотографировали пленных, их выставили на продажу.
Надежду купил один из местных фермеров. В ее обязанности входило убирать дом, двор, доить коров и работать на огороде. С утра до поздней ночи. В доме была еще одна прислуга из Польши, с которой Надежда подружилась.
По словам Надежды Фартусовой, однажды с женой фермера у нее произошел конфликт. Хозяйка захотела ударить ее за якобы плохо вымытую обувь. За то, что она возразила хозяйке, Надежду поместили на три дня в карцер.
После выхода из карцера Надежда Фартусова вернулась в этот дом и еще проработала там три с половиной года.
ОТВЕТОВ ЖДЕМ ДО СИХ ПОР
По словам Татьяны Шалагиновой, дочери Надежды Фартусовой, в 2000 году с помощью фонда «Взаимопонимание и примирение», который находился в России и был создан германской стороной, удалось добиться того, что ее мать признали узником концлагерей, гетто и других мест принудительного содержания.
В Казахстане, по словам Татьяны Шалагиновой, удалось это доказать только после получения справки и книги из Германии с ее фотографией.
– И сейчас фотография мамы находится в музее в Германии, в городе Рендзбург, – говорит Татьяна Шалагинова.
Но вот установить факт пребывания Надежды Фартусовой в народном ополчении им так и не удалось.
Татьяна Шалагинова рассказывает, что с письмами-запросами они обращались в различные органы: военкоматы, министерство обороны, к уполномоченному по правам человека и даже к президенту Казахстана.
Обращались и в суд, говорит Татьяна Шалагинова, где было отказано в рассмотрении искового заявления.
– Но все вернулось на круги своя, одни отсылают к другим или пишут: «Сделан запрос и будет сообщено дополнительно», – говорит Татьяна Шалагинова. – Но ответы так и не пришли, кроме этих. Какое законодательство несправедливое: если бы мама не сбежала в 17 лет, то она была бы узником, какие-то льготы имела. В 19 лет никаких льгот не положено. Также я писала о том, что мать мамы была партизанкой, она вместе с ней ходила, выполняя задания партизан, не зная даже об этом.
По словам Татьяны Шалагиновой, сейчас государственные ведомства даже не вспоминают о ее маме. Кроме пенсии, ей больше ничего не положено.
– Кроме общества слепых, где она сейчас состоит на учете, никто и не вспоминает. Еще каждый квартал приносят по две тысячи тенге с организации, где работал мой отец и супруг мамы, ветеран Великой Отечественной войны. Этих людей никто не заставляет это делать, они по собственной инициативе помогают вдове ветерана Великой Отечественной войны, – говорит Татьяна Шалагинова.
Татьяна Шалагинова говорит, что уже устала ждать помощи и что-то доказывать, но все равно обидно, «что такое несправедливое законодательство». По словам Татьяны Шалагиновой, ее мама сейчас «еле видит», «одного глаза вообще нет».
– На улицу она уже не выходит, но встает, ходит сама. Слушает телевизор и всегда задает один и тот же вопрос: «Ну что там по мне, никто не прислал ответы на запросы? Со мной ничего? Ведь я же тоже воевала».
Но на запросы, отправленные в разные инстанции, пришли лишь письма с одинаковым содержанием: «Сделан запрос и будет сообщено дополнительно».
