В марте прошлого года в Москву для переговоров прибыла палестинская делегация. Она состояла из членов группировки ХАМАС, которую Соединённые Штаты и Европейский союз признали террористической организацией. На встрече, по сообщению МИД России, была затронута «неизменная позиция России в поддержку справедливого решения палестинской проблемы».
«При рассмотрении вопроса восстановления палестинского национального единства российская сторона выразила готовность и дальше оказывать содействие в преодолении разногласий и сближении позиций ведущих палестинских политических сил и движений на платформе Организации освобождения Палестины», — говорилось в сообщении министерства.
Связи России с ХАМАС хорошо задокументированы, как и её связи с главным покровителем группировки, Ираном. Для некоторых наблюдателей и комментаторов продолжающегося кровопролития в Израиле это стало поводом обвинять Москву в непосредственном участии в эскалации насилия.
Это неверно, считает Ханна Нотте, берлинский аналитик Центра исследований нераспространения Джеймса Мартина и эксперт по российской политике на Ближнем Востоке.
Сближение России с Ираном принесло пользу Москве в её войне в Украине: Тегеран поставляет дроны-камикадзе и другое оборудование в помощь российским силам, стремящимся сдержать медленное украинское контрнаступление. Но было бы большой натяжкой экстраполировать это и утверждать, что Россия поддерживает кровавое нападение ХАМАС, поскольку это грозит прямым разрывом отношений с Израилем, чьи связи с Москвой хоть и вялые, но определённо не враждебные, считает аналитик.
В телефонном интервью Азаттыку 9 октября Нотте разъясняет нюансы, касающиеся роли России на Ближнем Востоке.
Азаттык: Вы скептически относитесь к предположениям о том, что в нападении могла сыграть некую роль Россия? Есть ли признаки того, что она может иметь к этому прямое или косвенное отношение?
Нотте: За последние годы поступали отдельные сообщения (и это ещё до войны в Украине) о том, что в руках ХАМАС оказались системы российского производства: противотанковые ракеты, ручные, зенитные ракеты. Это произошло много лет назад, и в то время Израиль предполагал, что оружие попало в руки ХАМАС через Иран. Я никогда не видела признаков прямых крупных поставок оружия из России ХАМАС, не говоря уже о том, чтобы ХАМАС обучали российские военные.
В контексте этой атаки я тоже пока не видела доказательств того, что это российское оружие или что русские обучали ХАМАС. Так что прямой роли я здесь не вижу. Конечно, отношения России и ХАМАС уходят далеко в прошлое. Их пригласили в Москву, кажется, в 2006 году, после того как они выиграли выборы на палестинских территориях, и с тех пор делегации приезжали регулярно.
Россия в последние годы была весьма активна в роли посредника между различными палестинскими группировками. Она никогда не признавала ХАМАС террористической организацией и всегда утверждала, что различные фракции должны стремиться к единству. Это своего рода ниша, которую заняла Россия, потому что в последние несколько лет она довольно часто сетовала на то, что американцы монополизируют мирный процесс, особенно во времена администрации Трампа и «Сделки столетия» (спорного предложения мирного урегулирования эпохи Трампа. — Ред.). Поэтому они хотели занять эту нишу, гордясь тем, что общаются со всеми палестинскими фракциями.
Россия была активна на палестинской стороне, это сложилось исторически. Советский Союз занимал весьма пропалестинскую позицию. Российский [МИД] исторически занимал довольно пропалестинскую позицию или придерживались очень, как там это называют, беспристрастного подхода к конфликту. Отношения уходят далеко в прошлое. Это правда. Но я не думаю, что из этого можно сделать вывод о наличии прямой военной поддержки.
Есть ещё один вопрос: сыграла ли Россия косвенную роль? Я бы сказала, что из-за войны в Украине, из-за серьёзного ухудшения отношений между Россией и Западом и, следовательно, изменения отношений между Россией и Ираном Москва в целом расширяет возможности Ирана в регионе. Тегеран осмелел. Он предоставляет дроны и другую поддержку России. Вероятно, получает что-то взамен.
Россия стала меньше интересоваться восстановлением СВПД (ядерной сделки с Ираном 2015 года. — Ред.). Они стали более снисходительными к Ирану. Это общее чувство «смелости», возможно, играет роль в том, что мы видим сейчас. Так что связь с Россией, с войной в Украине есть, но скорее косвенная.
Азаттык: Какую выгоду Россия может получить от всего этого?
Нотте: Здесь у меня тоже некоторая раздвоенность чувств. С одной стороны, безусловно, правда, что усиление нестабильности, напряжённости и насилия на Ближнем Востоке сейчас в целом выгодно России. Если они смогут способствовать кризисам и нестабильности в других местах и отвлекать внимание западных государств, в первую очередь Соединённых Штатов, от Украины и восточного фланга НАТО, это сейчас выгодно в более широкой геополитической игре.
Если побочным продуктом того, что мы наблюдаем сейчас, является срыв израильско-саудовских переговоров о нормализации, я думаю, это также приветствуют в Москве, потому что израильско-саудовские отношения — это игра американцев.
Что касается потенциально негативных последствий, я воспринимаю российскую внешнюю политику на Ближнем Востоке как направленную на поощрение тщательно выверенной нестабильности, нестабильности низкого уровня. Если это перерастёт в более крупную войну, израильско-иранскую конфронтацию, которая затем вполне может охватить Ливан и Сирию, я не понимаю, как это может быть выгодно России.
У неё есть военно-морские базы и авиабазы в Сирии, которые для них очень важны; с этих баз они проецируют влияние в восточное Средиземноморье. Эти базы важны как логистический центр, позволяющий русским продолжать свои операции в Африке и Сахеле. ЧВК «Вагнер» (российская группа наёмников, основанная покойным Евгением Пригожиным. — Ред.) сохраняет присутствие в Африке. Поэтому Сирия важна. Если она будет дестабилизирована в результате более масштабной войны, у России может не достать военной мощи, чтобы справиться с ситуацией. Поэтому я не уверена, что большая война отвечает их интересам. Им выгоднее более выверенная эскалация.
Азаттык: Это мой следующий вопрос: есть ли у России достаточно возможностей, чтобы справиться с более масштабной региональной войной, когда её основные военные инвестиции сейчас связаны с Украиной? Могут ли они жонглировать двумя мячами одновременно?
Нотте: Это хороший вопрос. Будет зависеть от того, какое участие России потребуется. Они сохранили в Сирии свои базы и большую часть военной техники. Этого достаточно, чтобы держать ситуацию под контролем. За последние годы в стране практически прекратились крупные боевые действия. Единственное, там всё ещё есть 800–900 американских солдат на северо-востоке, и последние шесть месяцев русские всё более интенсивно их затрагивают, потому что, думаю, в среднесрочной перспективе Россия пытается вынудить американцев покинуть сирийскую территорию.
Но большая война? Это другая игра. По моему мнению, нет никаких сомнений в том, что российско-иранские отношения качественно изменились. Но всё же я не думаю, что Россия хочет идти ва-банк с Ираном, разрушить отношения с Израилем и странами Персидского залива. Если начнётся более масштабная война и американцы жёстко выступят на стороне Израиля, что будет вполне ожидаемо... Они уже отправили авианосец в восточное Средиземноморье, и нет сомнений, что США примут участие в этой более крупной войне. Тогда возникает вопрос: придётся ли России выбирать сторону? Будет ли у неё иной выбор, кроме как и дальше смещаться на иранскую орбиту? Возможно, им придётся. Я не уверена, что они этого хотят.
Азаттык: Поговорим об отношениях Москвы с Израилем. Президент Украины Владимир Зеленский выразил солидарность с Израилем. Как бы вы охарактеризовали отношения сейчас?
Нотте: Возможно, как вялые, но улучшившиеся с тех пор, как [премьер-министр Биньямин] Нетаньягу пришёл к власти в декабре. [Раньше] они были более прохладными, особенно если учитывать реакцию Израиля на нападение в Буче; он довольно жёстко критиковал Россию. Но Израиль [на сегодняшний день] не поставлял летальное оружие Украине. Думаю, в Москве это ценят и хотят, чтобы так оно было и впредь.
Так что напряжённость была, но всё ещё существуют довольно значительные торговые отношения. В Израиле есть большая русская диаспора, она была ещё до войны в Украине, но с началом конфликта стала ещё больше.
С позиции Израиля самое главное — это устранение конфликтов в небе над Сирией. Это основная причина, почему израильтяне были так осторожны, не присоединились к санкциям и не оказали летальную поддержку Украине. Так что отношения более сложные, чем раньше, но личные связи между [Нетаньягу] и Путиным в некоторой степени помогают. Они ладят.
Я думаю, России важно удержать израильтян от однозначного перехода на сторону Киева, и это ещё одна причина, почему лично я не думаю, что русские напрямую поддержали ХАМАС. Потому что если это так, то израильтяне рано или поздно узнают. Я не думаю, что Россия пошла бы на такой риск.
КОММЕНТАРИИ