Согласно официальным российским социологическим опросам, большинство россиян (68 %) поддерживает так называемую «специальную операцию», которую российские войска проводят в Украине. Даже с поправкой на неполную репрезентативность и достоверность подобных опросов уровень поддержки агрессии, которую демонстрирует российское общество, по мнению экспертов, высок и пропаганда достигает своих целей.
Об особенностях российского общественного сознания корреспонденту Русской редакции Азаттыка — Север.Реалии — рассказал филолог, философ, профессор теории культуры и русской литературы университета Эмори Михаил Эпштейн. Нынешнее состояние российского общества он определяет термином «шизофашизм».
Север.Реалии: Вы пишете, что сегодняшнее состояние российского общества можно определить термином «шизофренический фашизм». Этот термин вы ведь впервые употребили уже несколько лет назад?
Михаил Эпштейн: Да, вскоре после событий 2014 года, после аннексии Крыма. А в 2017 году в «Снобе» у меня была статья про шизофашизм, а в своем «Проективном словаре гуманитарных наук», в разделе «Политика», я дал определение этого понятия как относящегося к современной России. А сейчас мне подумалось, что действительность настолько подтверждает то, что в этом понятии скрыто, что пора к нему вернуться.
Север.Реалии: Сейчас всем хочется понять, что происходит с человеком в той ситуации, в которой мы все оказались? Очень важна рефлексия — почему это с нами происходит? И почему это произошло не с кем-нибудь, а именно с нами?
Михаил Эпштейн: Это действительно кажется трудно объяснимым, если исходить из прозрачности человеческого разума, в котором одно полушарие собеседует с другим, одна идея соответствует другой. Но если представить себе, что человек, с одной стороны, может быть романтиком, а с другой — подлецом и разбойником, что для него это и взаимоисключающие, и взаимодополняющие признаки, то мы имеем дело с шизофренией. Стоит добавить еще одну парадоксальную черту: откровенность лжи, или ложь без обмана. Когда нам, например, говорят, что «продвижение российской армии замедляется трусливым поведением украинских националистов», то понятно, что это ложь, как и рассказы про распятого мальчика.
Вот они сейчас говорят: «А где вы были восемь лет?» — но все эти восемь лет это были донбасские территории, завоеванные бандитами-сепаратистами, где они сами убивали людей, и 14 тысяч погибших жителей — это, в основном, их жертвы, в том числе жертвы подвальных пыток. Кстати, те же самые люди, что сейчас требуют отомстить за Донбасс, ничуть не ужaсаются тому, как действовала российская армия в войне с чеченским сепаратизмом: только с 1999 году, то есть уже при Путине, — насчитывается, по разным оценкам, от 30 тысяч до 100 тысяч жертв. Тех сепаратистов уничтожать было можно и нужно, а Украина почему-то должна мириться с тем, что ее территорию захватили всякие Моторолы и Стрелковы. Вряд ли здравомыслящий человек может поверить этой пропаганде, да она и сама не очень заботится о правдоподобии. Но пропаганда должна строиться на неких идеальных образцах, а, с другой стороны, представлять их так, чтобы они располагали к насилию, разрушению и убийству.
Север.Реалии: Почему же она все-таки успешна?
Михаил Эпштейн: В России многие любят, когда им лгут, в отличие, например, от американцев. Американцы могут быть не слишком умны и дальновидны, но, обнаружив, что им лгут, они приходят в неистовство. А для многих россиян это естественно и даже лестно — значит, их уважают, считают за людей, впихивая им «возвышенный обман». Путин заявляет: «Шайка наркоманов и неонацистов в Киеве взяла в заложники украинский народ». Очевидно, он судит по своей кремлевской шайке, взявшей в заложники русский народ. Ведь понятно, что нет никаких нацистов в украинском руководстве, а бандеровцев в годы Второй мировой волновала независимость Украины и от тоталитарного СССР, и от тоталитарной Германии. Многие из них выбрали Германию: они не страдали столетиями под ее игом, как «малороссы» в составе России и СССР.
Когда сейчас говорят: «Мы сражаемся против украинского фашизма», трудно не понять, что это ложь: президент — еврей, еврейские общины Украины молятся на Зеленского, на украинскую власть… Но людям нравится, когда им лгут, ибо они могут сохранить некое моральное достоинство и дать выход самым гнусным инстинктам разрушения, убийства и национального превосходства. Путин получает двойной выигрыш: мы идеалисты и вместе с тем нам не писана никакая мораль — и смело вперед по двум линиям, которые сходятся в том, что сейчас происходит!
Север.Реалии: Вы пишете, что с точки зрения психологии человеческое сознание делится на три части: в каждом из нас есть что-то звериное, животное, есть человеческое и есть духовное, высшее. И вы говорите о катастрофическом недостатке у российского человека именно средней, человеческой составляющей…
Михаил Эпштейн: Да, это мысль философа Сергея Аскольдова. Но это, конечно, не ко всем россиянам относится. Например, я потрясен тем, как много сейчас в России участников антивоенного движения. Это самые светлые люди в истории страны. Может быть, из-за этих праведников и будет хоть какая-то пощада Содому.
Михаил Эпштейн пишет о раздвоении в народном сознании, цитируя классика. «Одним из первых эту поразительную черту народного двоедушия подметил А. Пушкин. В повести "Дубровский" Архип-кузнец поджигает барское поместье, ничуть не жалея гибнущих там людей, — и вместе с тем, с опасностью для жизни, влезает на горящие балки и спасает кошку».
Север.Реалии: Это очень характерный пример. Котиков, собачек мы всем миром будем спасать, но помочь человеку — это гораздо сложнее.
Михаил Эпштейн: Российские солдаты сейчас убивают мирных жителей, женщин, детей. И в этой ситуации с российским православием тоже всё ставится под знак вопроса. Ну какое православие, если оно молчит и даже благословляет на убийство православных братьев? Собственно, разрыв с православием обозначился три года назад, когда в МПЦ перестали поминать Вселенского патриарха, который предоставил автокефалию Украинской церкви.
Север.Реалии: Вы сказали, что наши люди любят, когда им лгут. Но почему? Откуда возникла эта любовь?! Почему при слове лжи у одних людей в глазах темно от гнева, а другие терпят, радуются и бешено нападают на тех, кто пытается разоблачить эту ложь?
Михаил Эпштейн: Четко объяснить не могу, потому что это и есть то, что называется абсурдом. Если его объяснить, он таковым перестанет быть. Но мне кажется, что такое постоянное двоение имеет исторические причины. Ведь Россия, в отличие от Украины, вышла не из лона европейского, как Киевская Русь. Московское княжество вышло из лона Орды. Как оно выжило? Как оно поднялось? Ложь была заложена в том, что русские князья ходили на поклон к ханам, добывали себе ярлыки на княжение, при этом истребляли собственный народ и братьев-славян. В 2008 году был такой телевизионный марафон: имя какого великого человека должно восприниматься как символ России? Там Сталин побеждал, Пушкина, кажется, даже не было в первой десятке. Потом срочно решили найти Сталину замену, потому что было бы все-таки не совсем прилично. И нашли Александра Невского, который и был объявлен «именем России». Что сделал этот величайший русский человек? Александр Невский, как известно, ходил с походами не только против рыцарей на льду, но и против тех русских земель, которые были свободолюбивы, как сейчас Украина, хотели быть с Западом. Он истреблял Новгород. Вообще чуть ли не половина набегов ордынцев на русские земли происходили по почину и при участии самих русских князей.
Север.Реалии: Ах вот откуда вы ведете противостояние с Западом.
Михаил Эпштейн: Россия всегда строила себя как антимир по отношению к Западу. Сначала Орда была антимиром, потом Россия, освободившись от ига Орды, сама взяла на себя эту роль. В начале это противостояние шло по линии Третьего Рима — у нас единственно правая вера, вы живете во грехе, вы еретики, раскольники. Потом это сменилось коммунистической идеологией, которая вела войну с буржуазным, капиталистическим Западом. Но главным и по сути самоцельным было само противостояние. Россия никогда своей цивилизации не изобретала, она себя определяла прежде всего по отношению к Западу, как его отрицание. И вот сейчас обнаружилось, что никакая идеология: ни православно-мессианская, ни коммунистическая — уже не нужна. Остается Орда, то есть голая ненависть к оседлым народам, которые строят цивилизацию на своей собственной земле, тогда как кочевым народам, ордынцам, нужна лишь новая земля. Это им как дыхание — завоевать чужую землю. Кочевая ментальность.
Север.Реалии: А какой смысл в этих войнах?
Михаил Эпштейн: В сущности, за что воевать? В России — такой же капитализм, как на Западе, Украина — такое же православное государство, как и Россия. Отбросив все мотивы своего прежнего противостояния Западу, Россия возвращается в состояние своего материнского государства — Орды. Древнейший инстинкт уже без всякого камуфляжа. У воинов Чингисхана стрела поражала цель на расстоянии 400 шагов (даже прославленный английский longbow бил только на 300). С этим луком они и прошли от Тихого океана до берегов Атлантического. Если представить великого хана, оснащенного абсолютным оружием, то вопросы идеологические, религиозные и вообще причинно-следственные отпадают. Хан, ханство, ханствовать, по-хански... сам этот корень в своих производных говорит за себя. Спрашивать, почему Орда расширяется, это всё равно что спрашивать, почему масло масляное. Орде безразлична любая религия и идеология, ей нужно только ордынствовать: как можно больше Орды, всегда и везде! Зачем какие-то идеологии — мы можем победить мир одной только угрозой его уничтожения. Мы будем всё время ласкать пальцем эту красную кнопочку на глазах всего мира. Расступайся, Орда идет!
Север.Реалии: Получается, что русские в 1480 году свергли монголо-татарское иго, победили чудовище, но сами превратились в него же.
Михаил Эпштейн: Да, при этом шизофрения еще усилилась после петровских реформ. С одной стороны, образованная элита, сословие, выросшее на западной культуре; с другой — десятки миллионов рабов, которые ничего человеческого в себе не имеют, ими можно торговать. Это же была такая социальная шизофрения внутри общества. Таким образом, это не просто анти-Запад, это антиразум, это построение альтернативной Вселенной из антивещества. Конечно, при достаточно большом массивном соприкосновении с веществом, с цивилизацией, с Западом оно может взорвать себя и взорвать цивилизацию.
Север.Реалии: То есть это очень опасная вещь. И в одном пакете идет ненависть к Западу и ненависть к свободе. Но у части российского общества, благодаря которой и существует великая русская культура, литература, у нее, наверное, нет этой ордынской психологии, как вы считаете?
Михаил Эпштейн: Пока Русь, Московия была замкнута в себе, в ней ничего собственно культурного в секулярном смысле не рождалось. Это была средневековая цивилизация, где не было ни художественной литературы, ни искусств, ни науки — и это во времена Галилея и Ньютона. Когда прорубили «окно в Европу», цель была чисто прагматическая — позаимствовать у Запада ту технику и, прежде всего, военную, которая позволит более эффективно бороться с самим Западом. Вот цель Петра — бороться со шведами, бороться с Европой, для этого заимствуя лучшее у Европы. Но это западничество перелилось через край и все-таки пошло по линии самоценного развития науки, культуры. В XVIII веке пришел классицизм, потом сентиментализм, романтизм и пошло-поехало — Пушкин, Толстой, Достоевский, Менделеев… Все это плоды усвоения, переработки западной литературы и науки. Конечно, Россия в XIX веке достигла величия как культурная держава, но она не вполне осознала, что всё это плоды западной цивилизации, которую она пересадила на свою почву. Чаадаев писал в 1836 году в первом философическом письме: «Мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли…»
Север.Реалии: Вёе чаще сегодня вспоминается Чаадаев.
Михаил Эпштейн: Да. И посреди этого «ничего» вдруг появилось что-то важное, нужное для мира. Потом опять страна закрылась вследствие большевистской революции, опять наступила изоляция. И хотя ограбили и присвоили полмира, создали социалистический лагерь, но потом опять истощились, ослабли — и опять перестройка, опять возьмем у Запада, опять откроемся. А чуть поднакопили за постсоветские десятилетия — опять захлопнулись. Это цивилизация, которая на собственной почве, отгораживаясь от Запада, увы, ничего не может построить, кроме техники человеконенавистничества и человекоубийства. Всё лучшее в ней — это пересаженные плоды западной цивилизации, которые правителям нужны в основном для того, чтобы поднять технику, науку и, главным образом, технику разрушения. Что путинская держава сделала за те 20 лет, что он находился у власти? Почти каждый день объявлялось: запущена такая-то ракета, построено такое-то сверхоружие, проведены такие-то испытания. Больше ничего! При этом, как всякая гибельная поросль, растущая на краю бездны, русская интеллигенция, русское просвещение заслуживает глубочайшего преклонения, потому что оно выживает в невыносимых условиях. Это придает ей какую-то самоубийственную яркость, самоубийственную силу.
Север.Реалии: 65 процентов одобряют вторжение в Украину. А что в этой ситуации делать людям, которые живут с открытыми глазами? Как им сохраниться, не сойти с ума и дождаться лучших времен?
Михаил Эпштейн: Я не знаю. Я думаю, что лучшим исходом для России было бы стать множеством маленьких Россий. У меня в 1990 году, еще до распада Советского Союза, вышел текст «О Россиях». Он даже был воспринят как манифест российского регионализма — многокультурности или многогосударственности. Тогда еще Советский Союз существовал, но мне казалось, что не только он, но и Россия должна стать настоящей федерацией, даже конфедерацией, может быть, ассоциацией русских земель наподобие Европейского союза, чтобы была Московская Русь, Рязанско-Владимирская, Курско-Орловская, Юго-Восточная и Северо-Западная Русь… И чтобы они дружески общались между собой, чтобы они были соразмерны тем национальным государствам, которые составляют Европейский союз. Потому что нет и не может быть никакого разговора между СССР или нынешней РФ и Латвией, Польшей, Францией. Они просто несоизмеримы. Ведь что делает Путин? У меня всё время такое ощущение, что он в свое время был завербован Германией и делает всё для разрушения России изнутри, как в свое время Ленин. Может быть, он сам этого не осознает, может быть, это была какая-то очень глубокая вербовка, подсознательная, потому что всё, что он делает, ведет к распаду России. Он это делает изнутри, делает хитро, искусно, как будто «от противного», ради расширения России.
Север.Реалии: В чем же тогда выход?
Михаил Эпштейн: Я думаю, что если Россия останется, то как содружество полунезависимых республик. Они будут разные по своим политическим устройствам и режимам, некоторые будут более деспотичны, некоторые, в центре, более демократичны, но вряд ли унитарная Россия сохранится в нынешнем территориальном объеме.
Север.Реалии: Соединенные Штаты России…
Михаил Эпштейн: Интересны последние работы Солженицына про обустройство страны. С одной стороны, он призывает к земству, к самоуправлению; с другой — проповедует, чтобы, да, пусть не будет Советского Союза, но пусть объединятся Россия, Беларусь, Украина, Казахстан или Северный Казахстан. Как будто он не понимает, что идея империи и идея земства совершенно несовместимы. И когда земское самоуправление стало развиваться в России после отмены крепостного права, после реформ Александра II, оно всё больше вступало в оппозицию к имперской власти. И закончилось тем, что земства были упразднены большевиками, возродившими уже на другой идеологической основе Российскую империю под названием Советский Союз.
Север.Реалии: У Вас было эссе «Почему Россия такая несчастная? — спросил студент». Так почему?
Михаил Эпштейн: Я преподаю в университете русскую литературу, культуру, религию, философию. Что мы проходим, допустим, по ХХ веку? Замятина, Платонова, Булгакова, Зощенко, Солженицына — классику. И, прочитав всё это, студенты яснее, чем мы сами, видят общий знаменатель: что русские люди абсолютно несчастные, страдающие в любом историческом варианте. А раньше у Гоголя, Достоевского, Чехова — тоже все страдают. И вот они спрашивают: «Почему Россия такая несчастная? Такая огромная страна. Что мешает ей быть счастливой?» Мой ответ — территориальное проклятие. Есть ресурсное проклятие, о котором говорят экономисты: земля такая богатая, что можно ничего не делать, а просто торговать недрами своей матери-родины, продавать их налево и направо. И есть еще более страшное проклятие — территориальное, связанное с наследием кочевья и экспансии. Потому что так раздвинуты пределы этой страны, что никто не чувствует себя хозяином своей территории, которую нужно возделывать, которая к тебе переходит от твоих предков, которую ты оставишь потомкам, вложив всего себя в этот маленький кусочек земли. Ощущение такое, как у кочевников, что кто-то придет, нагрянет, отнимет, поэтому вкладывать себя не стоит, это всё равно будет отнято, растащено, перейдет к другому.
Север.Реалии: То есть всё дело в пространстве, которое невозможно переварить?
Михаил Эпштейн: Жуть пространства Пушкин передал еще в «Бесах» — пустоты, пожирающей все живое и теплое: «Страшно, страшно поневоле средь неведомых равнин!» Это ощущение затерянности и опасности не исчезает в России. Александр Блок писал: «Что бы ни сделал человек в России, его всегда прежде всего жалко». Люди в этом пространстве никто, потому что само это пространство — ничто, пустота. Чтобы ее возделывать, ее нужно прежде всего разделить на какие-то территории, которые можно освоить, обиходить. В 2006 году я путешествовал на Селигер — чудесное озеро, жемчужина. А рядом город Осташков — архитектурное убожество. Всё, что сделано людьми, — убожество по сравнению с тем, что сделано природой на этой земле. В этих деревнях почти никого не осталось, кроме старух и беспробудных пьяниц. Одно живое место — это поселок таджиков, которые работают на какой-то стройке, уже соорудили себе мечеть, — это единственное деятельное место, трудовое.
Выходим на берег Селигера, и перед нами такая невероятная красота! Причем красота мирная, тихая, созерцательная — какая там война! А рядом церковь, голая, зияющая: нет купола, вместо фундамента коровы свой помет отложили уже за несколько поколений. Всё абсолютно разрушено. И Осташков тоже — чувствуется, как не любили строители то, что они делали. Это приличный городок по стандартам русской провинции, но какое же это все-таки убожество! Какую можно было бы красоту создать на берегах потрясающего Селигера! Я думаю, что в этом дело, что эта земля остается кочевой, в ней господствует кочевая психология. Мы не властны ее возделать, потому что она ничья.
России никогда не удалось полюбить саму себя, полюбить своих. Когда итальянцы, поляки слышат свою родную речь где-то в чужой стране, они подходят друг к другу, приветливо общаются, а русские за границей разбегаются, едва заслышат свою же родную речь. Потому что это чужой человек, это потенциальная угроза. А вдруг он станет к тебе приставать, вымогать что-то. Нет никакого доверия, любви, уважения друг к другу, а это самое трудное. Заповедь-то как говорит? — возлюби ближнего, как самого себя, то есть любовь к себе берется как точка отправления, а любовь к ближнему как точка прибытия. Но если ты не любишь себя, ты не можешь полюбить другого. И вот эта страшная внутренняя ненависть к себе диктует ненависть ко всему миру, панфобию, тотальную саморазрушительную ненависть.
Север.Реалии: Откуда она? На протяжении последних 100 лет многие катастрофы, которые происходили в России, — рукотворные. Исключая Великую Отечественную войну, особенно если не углубляться в ее истоки. Но то, как относились к своим воинам, сколько положили во время войны, — читаем у Астафьева, Никулина — это уму непостижимо. И до сих пор ведь не похоронили их. Ходим по костям.
Михаил Эпштейн: Да, положили 30–40 миллионов. Ведь какой метод был? Минное поле — мы его закроем своими телами. Полководец Жуков — мастер истребления своих же воинов, погубил их больше, чем врагов. И его любят, обожают. Интересно, что добрых царей ненавидят, а злых уважают. Сталина любили, сейчас Путина, а, например, Горбачева не любят. Хрущева, который был тоже достаточно жуткий, но как-то подобрее на фоне Сталина, не любили. Александра II не любили.
Север.Реалии: И всё же была же в истории России развилка, когда она могла пойти совсем другим путем. Была Киевская Русь, это европейская Русь.
Михаил Эпштейн: Так Россия — не она. Московский улус — это часть Золотой Орды. Ну просто им случилось говорить на том же языке, что и в Киевской Руси, и исповедовать ту же веру. А на самом деле это совершенно другое государственное начало. Киевская Русь — часть европейской цивилизации. Потом монголы всё это истребили, Киевская Русь не поднялась — поднялась только в последние 30 лет, уже как Украина. А победил Московский улус, провозгласивший себя сначала Третьим Римом, потом Третьим Интернационалом.
Север.Реалии: И он сейчас пошел на отложившуюся Киевскую Русь?
Михаил Эпштейн: Да, в том числе. Сначала он занял всё евразийское пространство, теперь от него что-то отломилось, он хочет вернуть этот кусок себе. Тут не обойтись без евразийства, в частности без сочинений Александра Дугина. Какая высшая цель России, по Дугину? Какая высшая миссия? Завершить ход мировой истории и вернуть мир в состоянии ничто. Вы не поверите, так он и провозглашает. И попытки воплотить эту идеологию в жизнь мы сегодня и наблюдаем.
С 2008 году, после захвата грузинских территорий, стала возникать еще одна — неоимперская Россия, и этот тренд был усилен в 2014 году, с захватом Крыма. И вот теперь Россия переходит в новую фазу, которую с 24 февраля 2022 года можно обозначить как «изгойскую». Эта страна, точнее, ее преступная верхушка самым бандитским образом нарушает международный закон, идет против всего мира — и мир отворачивается от нее, оставляя в изоляции на огромной территории обреченной на запустение.
Север.Реалии: Сможет ли мир выстоять сегодня?
Михаил Эпштейн: Лучший исход — это, конечно, то, случилось со Сталиным ровно 69 лет назад. Грешно ли молиться за гибель преступника, врага человечества? В православии есть и такая молитва: «Христе Боже нас: погуби Крестом Твоим борющего нас...»
А вообще в последние дни во мне звучат слова, памятные еще по послевоенному детству:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!
Именно это сейчас и происходит с Украиной, только нашествие Орды — не с запада, а с востока, как и в эпоху Киевской Руси.
КОММЕНТАРИИ