«Если ты не опытный сапер, ты можешь пойти на задание, но не вернуться», — шутит Андрей, командир взвода украинских саперов.
Позывной Андрея — «Портос», в честь одного из трех мушкетеров из романа французского писателя Александра Дюма. Мы встречаемся с Андреем на базе отдыха в Донецкой области. На улице уже темнеет. Мы беседуем с ним поздно, потому что днем саперы выполняли боевые задания в районе Бахмута, города на востоке Украины.
Работы для саперов более чем достаточно. Заминирован практически каждый метр линии фронта.
Андрей пошел в армию в марте 2022 года, сразу после начала полномасштабного российского вторжения. У него не было никакого военного опыта.
«Я жил в Португалии с 2009 по 2013 год, — вспоминает он. — Вернулся в Украину после рождения дочери. Мы с женой решили, что хотим, чтобы дочь училась здесь, в Украине, чтобы она думала на том же языке, на котором думаем мы».
В Португалии Андрей работал каменщиком. Он был удивлен, что в этой западноевропейской стране многие рабочие не имеют образования, а некоторые совершенно неграмотные.
«Когда человек получал зарплату и должен был расписаться за нее, некоторые из них просто ставили крестик», — говорит он.
Вскоре после возвращения Андрея домой в Украине свергли пророссийского президента Виктора Януковича. Россия аннексировала Крым и развязала первую фазу войны на востоке Украины. В 2022 году началось полномасштабное вторжение.
«Я не сразу попал на передовую», — рассказывает Андрей.
Сначала он прошел базовую военную подготовку, затем обучался на сапера, выполняя различные военно-инженерные задачи, учился разминированию.
«Я попал на передовую в июле 2022 года. Тогда и началась моя военная карьера», — отмечает Андрей.
Андрей и его подразделение выдержали одни из самых тяжелых боев на востоке Украины, защищая Бахмут и Соледар так долго, как только могли. Эти города были захвачены российскими военными с большими потерями с их стороны. Сегодня Андрей находится к югу от Бахмута.
«То, что вы видите в фильмах о войне, — это сказки. В реальности все совсем иначе, — говорит Андрей. — Конфликт — это то, что меняется каждую минуту, каждую секунду. Невозможно быть готовым ко всему».
Сапер говорит, что на первое задание шел без страха: «Возможно, если бы я знал, что там будет, я бы боялся».
«Я почувствовал страх после первых боевых миссий, — расказывает Андрей. — Иногда выезд на задание был запланирован на 11 ночи, поэтому машина приезжала в темноте. Как говорится, ожидание смерти хуже самой смерти».
Страх закрался, когда возвращались с боевого задания, говорит Андрей.
«Возвращаешься в точку эвакуации, где спокойнее, и начинаешь думать, где ты только что был и что делал. Да, вот тогда и появляется страх», — объясняет он.
Андрей вспоминает операцию по разминированию местности под Бахмутом. Это была одной из самых опасных миссий его команды.
«Российские войска штурмовали позицию, и нам поручили войти и заминировать ее. Мы выполнили свою задачу [по установке мин] и вернулись на свои позиции. На следующий день приехал командир батальона и сказал, что эту работу должна выполнять группа специального назначения. То есть нас не готовили к таким задачам», — рассказывает Андрей.
После этой операции, по словам Андрея, он и его команда «стали считать себя хорошими солдатами».
Сапер говорит, что самое сложное в бою — «видеть рядом раненого брата, когда ты не можешь ему помочь».
Пожив бок о бок с братьями по оружию «ты привязываешься», отмечает Андрей. «А потом, когда теряешь этого человека и не можешь помочь, становится очень страшно. Не знаешь, что потом сказать его семье. Это самый большой страх — чувствовать себя беспомощным и неспособным спасти близкого друга», — считает он.
Следующим вечером мы отправляемся с Андреем и его командой на учебный полигон за линией фронта, где несколько небольших групп стреляют по мишеням и имитируют штурмовые задания. Андрей достает заряды для гранатометов, различные типы мин и FPV-дрон с бомбой, который не смог достичь цели. Он раскладывает всё, чтобы продемонстрировать, как обезвреживаются опасные «игрушки».
«Если вы видите, что нет никаких звуковых сигналов или мигающих огней, то вы можете приблизиться к дрону на свой страх и риск и осмотреть его», — объясняет Андрей.
По правилам, к любому начиненному оружием дрону лучше не приближаться. В идеале его следует уничтожить дистанционно. Но при наличии достаточного опыта можно попытаться сохранить дрон для своих военных.
«Первое, что нужно сделать, — это отключить его основную батарею. Второе — осмотреть взрывчатку и найти детонатор. Затем вы осторожно отсоединяете детонатор от боеприпаса», — объясняет Андрей.
«Если вы видите дополнительную батарею, вы пытаетесь ее дезактивировать. Только после этого мы извлекаем боеприпасы, которые будут уничтожены. Если удастся разминировать дрон, он отправится к нашим друзьям-пилотам на запчасти», — говорит Андрей.
Затем бойцы кладут тротиловый заряд поверх боеприпасов и устанавливают дистанционно управляемые детонаторы.
Мы прячемся, затем слышим: «Огонь, в окоп!» Камни падают вниз, и поднимается облако пыли. Взрыв произошел меньше чем в 30 метрах, но можно почувствовать, как взрывная волна бьет вам в грудь. В воздухе витает запах взрывчатки.
Не менее сложная задача — обезвредить противотанковую мину. Часто российские войска закладывают крупную мину под мелкой, противопехотной. Когда сапер пытается обезвредить верхнюю, срабатывает нижняя.
Если есть опасность, что спрятанное снизу устройство может оказаться противотанковой миной, применяется специальная техника для дистанционного перемещения объекта, которую демонстрирует Андрей. Мы снова возвращаемся в убежище. От нашей позиции в окопе к мине тянется веревка. Военный резким рывком веревки срывает мину с места, и по всему полигону раздается взрыв.
Используя этот метод, сапер не пострадает. Однако есть много уловок, к которым прибегают российские войска, чтобы нанести максимальный урон саперам.
«Один из наших солдат приспособил дверной звонок в качестве детонатора. Не знаю, о чем он думал, но он решил повесить этот дверной звонок на дерево, — вспоминает Андрей. — Затем украинцам пришлось отступить с этой позиции. Российские войска ворвались туда, и один из вражеских солдат — Бог знает, о чем он думал — нажал кнопку. Взрывное устройство было связано с колоколом, и половина его группы погибла в результате взрыва».
Одним из самых опасных эпизодов в практике Андрея стала работа с российской миной ПОМ-3. Сбрасываемое с воздуха устройство оснащено сейсмическим датчиком, достаточно чувствительным, чтобы взорваться, если кто-то войдет в радиус его поражения.
«Мы разминировали территорию в одном районе. Все шло гладко. Затем наш водитель заметил парашют с одной из этих мин. Затем он сделал еще несколько шагов и крикнул, что, кажется, видит мину ПОМ-3. Все замерли, потому что она уже должна была взорваться, — говорит Андрей. — Наверное, у мины разрядилась батарея. Она должна была самоликвидироваться, но не сработала. Мы решили стрелять в нее из пулемета с безопасного расстояния. Она не взорвалась, а просто развалилась на куски.
«Позже нам дали задание отправиться на это же поле, чтобы подобрать упавший беспилотник, — продолжает Андрей. — Мы искали безопасную зону, чтобы зайти на это поле, но повсюду валялись пустые контейнеры от мин ПОМ-3. Было совершенно ясно, что эти мины разбросаны по всей местности. Мы сообщили об этом командиру, и он отменил задание. Он решил, что жизнь сапера не стоит беспилотника».
«Есть мнение, что саперы — это одноразовые войска», — полушутя говорит Андрей.
Рассуждая о психологической поддержке, Андрей отмечает: «Ваша военная семья, братья, с которыми вы живете, — это ваша главная сеть. Без них всё очень быстро стало бы невыносимым. В нашей команде семь человек. Мы все живем вместе под одной крышей. Есть ребята постарше и помоложе, но мы все поддерживаем друг друга. Потом моя поддержка — это жена. Потом моя дочь, которая звонит мне и говорит: "Папа, ты всегда можешь позвонить. В любое время звони мне, говори со мной"».
