Живущие в таджикской глубинке семьи месяцами, а то и годами, не видят отцов и мужей, которые уезжают на заработки в Россию, чтобы прокормить близких.

Солнце плавно уходит за горизонт, его яркие лучи падают на футбольное поле в поселке Будиён Хатлонской области на юге Таджикистана. Мальчишки и молодые люди ловят момент, наслаждаясь одним из последних погожих осенних вечеров перед наступающими холодами. Некоторые забрались на верхушку разбитого водовоза, который словно врылся в землю и служит трибуной для зрителей футбольного матча.

Кажется, посмотреть на это зрелище собралась едва ли не половина детей из этого села. Вскоре многие из них вернулись в свои дома — дома без отцов.

Отцы-добытчики живут в России месяцами, а порой годами. В эту страну, когда-то контролировавшую советскую империю, отдаленным уголком которой был Таджикистан, таджикские рабочие едут в массовом порядке в надежде заработать, чтобы прокормить оставшиеся на родине семьи.

Почти треть ВВП Таджикистана зависит от денежных переводов из России. Некоторые таджики обзаводятся там новыми женами, распростившись с бывшими женами и детьми.

Автор этих строк приехал в Будиён, чтобы посетить дом 67-летнего фермера, выращивающего хлопок, и имама местной мечети Абдухолика Гадоева.

Лицо Гадоева испещрено глубокими морщинами. Оно кажется живой летописью пережитых отцом девятерых детей трудностей, — гражданская война в 1990-х годах, годы плохих урожаев, недавняя потеря одного из пяти его сыновей в возрасте 24 лет. Его улыбка, несет гостю в доме умиротворяющее тепло. Гадоев — старейшина Будиёна. Его слово считается здесь решающим.

— Этот человек пользуется огромным авторитетом, — сказал друг семьи Азам, двое сыновей которого уехали в Москву и который каждый день заходит навестить Гадоева после полуденной молитвы. Как и другие таджикские мужчины его возраста, он свободно говорит по-русски, но с сильным акцентом.

Из Душанбе в Будиён меня привез 31-летний сын Гадоева, Бахтиёр, государственный служащий, работающий в таджикской столице и мечтающий о карьере в журналистике. Это была двухчасовая поездка по стокилометровому отрезку дороги, по обе стороны которой трудились китайские рабочие, нанятые строительными конгломератами из Китая, которые выиграли контракты на обновление инфраструктуры Таджикистана. Зачастую такие контракты выполняются на средства, взятые у Китая в кредит. Местные жители говорят, что правительство не переживает по поводу своих возможностей обслуживать долг, пока у власти находится авторитарный правитель президент Эмомали Рахмон, возглавляющий страну больше 28 лет.

Дом Гадоева полон детей, бегающих по саду и играющих с тем немногим, что у них есть, под зорким оком ярко одетых, но смущающихся перед объективами молодых матерей — дочерей Гадоева и их соседок.

Дом состоит из восьми отдельных комнат, вход в них со стороны сада. Комнаты в основной части дома украшены яркими шторами разных цветов, тканевыми полотнами на стенах и расшитыми коврами. Мебель есть только в гостиной: два кресла, диван и огромный плазменный телевизор.

Как и в большинстве домов в Будиёне, здесь нет водопровода, но телевизор — главный атрибут. Российские каналы транслируют развлекательные передачи и взгляд Москвы на мировую политику.

В центре гостиной — низкий столик с подушками вокруг. Именно на этих подушках мы и сидели — Абдухолик Гадоев, его сын Бахтиёр, друзья Гадоева Азам и Исмаил, — запуская руки в вазы со свежими фруктами, различными таджикскими сладостями и огромное блюдо с пловом. Всё, что было на столе, выращено в этих краях и приготовлено женами и дочерьми мужчин.

Пока мы ели, они работали на близлежащих хлопковых полях, прочесывая гектары полей и собирая хлопковые коробочки, за которые они потом выручат деньги. Необычайно жаркое лето, даже по меркам юга Таджикистана, в этом году иссушило хлопок и стало причиной очередного неурожайного года. Гадоев высказал опасения, что климат поменялся навсегда.

Но благодаря его большой семье этот кишлак процветает.

Он показал, как на хлопковых полях его дочь работает вместе с другими женщинами. Их дети выбежали на дорогу, чтобы увести забредших на наш путь коров.

Гадоев провел меня в дом одного из своих сыновей и с гордостью приоткрыл занавеску, чтобы показать «единственный работающий душ в Будиёне». На той же улице мы остановились у другого из четырех братьев Бахтиёра, который занят строительством своего дома вместе с рабочими. Он перемешивал цемент с глиной, который будет залит внутри его двора. На небольшом участке земли рядом с его домом около двух десятков женщин в платках, защищающих их головы от солнца, сидели на тюках сена. Они обрезали веничное сорго ножами и отбирали семена, которые пойдут на корм для животных, смеялись и шутили во время работы.

Казалось, у каждого здесь своя работа.

Женщины трудятся на полях и заботятся о детях, в то время как от отцов семейств ожидалась помощь в постройке дома и обеспечение тех, кто в нем живет. Почти все мужчины уже либо съездили, либо планируют поездку в Россию, где зарплата продавца в размере 20 тысяч рублей (310 долларов США) в месяц в три раза выше, чем получает Бахтиёр, работая на правительство в Душанбе.

В сельских районах Таджикистана огромное количество детей растет без отцов. У многих нет телефонов и хорошей одежды, но они энергичны, любознательны и счастливы. Снаружи дома, принадлежащего сыну Исмаила, где очищенные растения сорго, привезенные с полей, стояли у стен, а в огороде росли баклажаны, картофель, морковь и всё то, на чем стоит сельская жизнь; двое детей сидели на высоких стульчиках, пока их мать готовила на плите возле дома.

Когда Исмаил взял на руки одного из детей и поцеловал его в щеку, он объяснил, что отец мальчика уехал в Россию три месяца назад. Дети слишком малы, чтобы понимать это, а также причину внезапного исчезновения их отца. Когда он вернется — неизвестно.

Прощаться с Гадоевым и его семьей было тяжело. Он несколько раз сказал, что надеялся на то, что я останусь ночевать.

Но у меня были встречи в Душанбе, и я пообещал приехать снова. Гадоев и двое его сыновей заверили меня, что для меня двери их домов всегда открыты и я должен приехать с семьей погостить. В свою очередь, и я пригласил их посетить Англию, зная при этом, что немногим из них может представиться такой шанс.

В пути по ухабистой дороге обратно в Душанбе, с одной остановкой лишь потому, что нашего водителя тормознул полицейский для проверки, я удивлялся гостеприимству в Будиёне.

Я был очень тронут отношением ко мне как к старому другу, без каких-либо ожиданий чего-то взамен. В самом деле, трудно представить, чтобы такого они могли потребовать, когда все знают, что мы вряд ли встретимся снова. Я также понял, что, несмотря на скромный быт, жители Будиёна не были несчастными.

В этой идиллической картинке жизни Будиёна, которую мне довелось увидеть, — дети и работа приносили взрослым радость. Смех и оживление никогда не угасали.

Вернувшись в Душанбе вечером, я увидел совсем другой аспект семейных отношений в Таджикистане.

Я ходил по городу с жительницей Таджикистана с западным образованием, работающей в международной строительной компании, и мы собирались посмотреть на второй по высоте флагшток.

Когда мы шли по зебре возле президентского дворца, на горизонте появился белый Range Rover, несущийся в нашем направлении. Мне пришлось пробежать последние несколько метров, когда я понял, что его водитель не собирался притормозить.

— Почему он не останавливается? Это же пешеходный переход, — спросил я собеседницу.

— Потому что он чей-то сын, — ответила она.

Она указала на номерной знак промчавшейся машины. Четыре единицы — 1111 — означали, что автомобиль принадлежал члену семьи министра железных дорог Таджикистана, пояснила она. Семерки зарезервированы для семьи президента, а другие номера для других высокопоставленных чиновников.

Милиция знает, чем чревата остановка таких машин за нарушение закона.

Перевела с английского языка Алиса Вальсамаки.