Когда КГБ в марте 1981 года разрешил открытие Ленинградского рок-клуба, он, вероятно, не подозревал, что это небольшое «альтернативное» место станет синонимом бурных перемен, которые пришли в Советский Союз несколько лет спустя.
Яркие воспоминания об апреле 1988 года навсегда остались в сердце певца Клауса Майне.
За десятилетие до этого Майне и его коллеги по группе Scorpions покорили Америку; а в 1988 году германский коллектив прибыл со своим «декадентским» западным роком в самое сердце Советского Союза.
И группа очень понравилась местным.
«Они совершенно помешались, — говорит Майне. — Это во многом было похоже на битломанию».
Scorpions ворвались в Россию на волне открытости, вдохновленной перестройкой и разрядкой отношений с Западом. Музыканты планировали дать пять концертов в Москве и пять в Ленинграде (ныне Санкт-Петербург). Но отыграли все 10 концертов в Ленинграде — из-за опасений, что присутствие рок-группы в советской столице может вызвать там хаос.
Второй по величине город СССР встретил музыкантов с распростертыми объятиями. Концерты проходили в спортивном комплексе, и каждую ночь группу ждала полная арена, рассчитанная на 15 тысяч зрителей. По словам Майне, после выступлений музыкантам иногда приходилось полагаться на помощь наблюдателей из КГБ, чтобы пройти мимо «сотен фанатов, ожидающих перед отелем или окружающих машины».
Учитывая безумную атмосферу пребывания в Ленинграде, участникам Scorpions не удалось посмотреть город и достопримечательности. Но получилось организовать одно культурное мероприятие, которое надолго врезалось в память.
«В один день местный промоутер или кто-то еще повел нас в этот андеграундный клуб», — рассказывает Майне. Группа «понятия не имела», чего ожидать.
«Я думаю, что это был выходной день. Нам пришлось проехать через ворота или арку, чтобы попасть в какой-то внутренний двор, — вспоминает Майне. — Это было не на главной улице. Не было парадного входа… и никаких указателей снаружи».
Когда музыканты вошли в здание, которое выглядело с улицы самым обычным образом, то были поражены. Они оказались в ярком рок-клубе в самом центре города, считающегося колыбелью большевистской революции.
«Нам было очень интересно видеть и слышать, как российские группы играют в таком клубе, — говорит Майне. — Он был очень маленьким. Я думаю, зал мог вместить 150 человек или около того, может быть, даже меньше… Очень крошечная сцена, я думаю. Ленин на заднем плане и флаг с серпом и молотом. Это было очень в духе СССР».Погрузившись в атмосферу и увидев выступления ленинградских музыкантов, Scorpions тоже вышли на сцену.
«Конечно, мы хотели подняться туда, провести небольшую сессию и исполнить, может быть, пару песен и просто присоединиться к местной сцене», — говорит Майне, который вспоминает, как играл их классические хиты Blackout и The Zoo в тесном зале.
«Была всего одна или две, может быть, три песни. Это всё, что мы исполнили. Все стояли рядом друг с другом, это была такая крохотная сцена. Но это было замечательно и в каком-то смысле особенно».
Этот «особенный» момент случился в Ленинградском рок-клубе, средоточии музыкальной тусовки, которая кипела здесь десятилетиями.
Когда Майне и его коллеги по группе вышли на сцену в малом зале клуба в 1988 году, это «альтернативное» место стало синонимом бурных перемен, охвативших всю страну.
По иронии судьбы именно КГБ, как считается, в конечном итоге санкционировал создание этого клуба, который открылся 40 лет назад, в марте 1981 года.
До появления клуба рок-концерты в Ленинграде представляли собой небольшие выступления в полуподвальных помещениях или квартирах (так называемые квартирники). Крошечная и неукротимая андеграундная сцена постепенно превратилась в зарождающуюся контркультуру, которая стала раздражать власти.
«НЕСОВЕТСКАЯ ЖИЗНЬ»
«Молодые люди жили по-настоящему свободной и "несоветской" жизнью», — говорит Дмитрий Конрадт, знаменитый фотограф, снимавший андерграундные тусовки в Ленинграде с начала 1970-х годов.
Конрадт вспоминает, что сложившаяся там среда «привлекала не только музыкантов, но и в целом творческих людей».
«У меня было сильное чувство, что в эстетике этого "движения" есть что-то очень радикальное, поэтому я очень хотел как-то это запечатлеть», — сообщил он в интервью по электронной почте.
Благодаря усилиям продюсера-новатора Юрия Морозова, работавшего звукорежиссером в государственном музыкальном объединении «Мелодия», некоторым из андеграундных музыкантов удалось сделать качественные контрафактные записи, которые можно было распространять подпольно.
Многие группы, которые фотографировал Конрадт, такие как «Аквариум», «Кино» и «Поп-механика», вышли из этой творческой тусовки.
Ленинградская рок-сцена была настоящей тусовкой с ее неформальным духом. Это был вызов советской ортодоксии. Музыканты переняли «опасную» западную музыку и адаптировали ее под русские тексты, в которых были социальные и политические комментарии, вызывающие гнев официальных лиц.
Несмотря на существовавшие тогда запреты даже на небольшие музыкальные мероприятия, власти пошли на невероятный шаг, позволив Ленинградскому рок-клубу открыться и действовать в качестве места проведения рок-выступлений.
Возможно, власти полагали, что, выведя неоднозначных артистов и музыкантов из квартир и подвалов в более публичное пространство, за ними будет проще следить.
Но они получили больше, чем рассчитывали.
«Когда рок-клуб открылся, музыканты, наконец, получили возможность играть, не опасаясь задержаний, а фанаты могли увидеть выступления своих героев, — объясняет Конрадт. — Вскоре желающих прийти в рок-клуб стало больше, чем он мог вместить».
«Многие на самом деле боялись, что власти успешно взяли под свой контроль рок-движение и что скоро оно придет в упадок. Но год или два спустя стало понятно, что движение ширится», — отмечает Конрадт, отмечая, что «контроль давался было всё труднее и труднее».
«Официальные государственные СМИ, казалось, не обращали никакого внимания. Но для меня было очевидно, что это движение было, безусловно, самым важным и самым волнующим событием, происходившим в моем городе».
«ЧИСТЫЙ РОК»
Вскоре о Ленинградском рок-клубе заговорили за пределами СССР — благодаря молодой женщине из Калифорнии.
Начинающая американская поп-певица Джоанна Стингрей во время перерыва в своей музыкальной карьере приехала с сестрой из США в Советский Союз. Это было в 1984 году. После «трех скучных дней» в Москве в рамках официального маршрута Стингрей, по ее словам, решила отправиться в Ленинград. Она позвонила по номеру, который ей дали через подругу, чья старшая сестра вышла замуж за русского эмигранта.
Человеком, с которым она связалась, был Борис Гребенщиков, и их последующая встреча изменила ход ее жизни.
Стингрей ни слова не говорила по-русски. Но Гребенщиков, основатель группы «Аквариум», который к тому времени уже был известной на ленинградской музыкальной сцене личностью, нашел общий язык — язык рок-н-ролла.
«Большинство рокеров знали английский на определенном уровне, потому что все они находились под влиянием Beatles», — написала она Азаттыку в интервью по электронной почте.
Благодаря Гребенщикову Стингрей познакомилась с «группой сумасшедших пиратов», в том числе с Сергеем Курёхиным, участником «Аквариума», который создал влиятельный арт-проект «Поп-механика», и солистом группы «Кино» Виктором Цоем. Они познакомили ее с местной музыкальной сценой, а также с рок-клубом, где она завязала контакты с другими ленинградскими коллективами, такими как «Зоопарк» Майка Науменко, и откровенно политической группой «Телевизор».
Стингрей в своей карьере выступала на таких легендарных площадках, как нью-йоркский Club 54. Но то, что она увидела в России, не было похоже ни на что из того, с чем она сталкивалась прежде.
«Рок в Ленинграде был таким же, как и везде, — энергичным и мощным. Но ленинградский андеграундный рок обладал чистотой и честностью, — говорит Стингрей. — Они делали это просто потому, что чувствовали внутреннюю необходимость. Они не получали на этом денег, и им было наплевать».
Стингрей, которая недавно написала мемуары, говорит, что она была «загипнотизирована» увиденным в Ленинграде и «решила проводить в России как можно больше времени», приезжать каждые несколько месяцев и путешествовать по стране по туристической визе.
Она быстро стала необычной и заметной фигурой на местной рок-сцене, где познакомилась со своим первым мужем, гитаристом «Кино» Юрием Каспаряном.
Со временем, по ее словам, она решила донести эту музыку, вдохновляющую Ленинград, до более широкой аудитории.
«Я хотела убедить американцев в том, что за железным занавесом происходит что-то крутое, с чем мы можем отождествлять себя», — говорит она.
С помощью Гребенщикова Стингрей создала альбом LP Red Wave — пластинку с песнями четырех ведущих ленинградских андеграундных групп: «Аквариума», «Кино», «Алисы» и «Странных игр».
Это был сложный проект, но Стингрей удалось собрать записи и сделать альбом за пределами страны.
«Я проявила изобретательность и нашла способ убрать вставки из ботинок, чтобы спрятать там тексты песен, и наклеить ленту на заднюю молнию моей кожаной куртки», — говорит она, добавляя, что ей «на самом деле немного помогли некоторые консульства других стран в Ленинграде, которые были очень увлечены группами».
Альбом Red Wave, сопровождаемый самодельными видеоклипами для продвижения, вызвал настоящий фурор на Западе. Он был выпущен небольшим лейблом, готовым закрыть глаза на туманный статус авторских прав и рискнуть, понимая, что в стране Советов альбом может вызвать недовольство.
Альбом не стал самым продаваемым, но привлек внимание влиятельной аудитории. Дэвид Боуи сказал, что «хотел бы помочь», например, снабдить музыкантов инструментами и оборудованием более высокого качества. Об альбоме заговорили, и примеру Боуи последовали другие музыкальные светила.
«С 1986 года западные группы начали приезжать играть в Россию, — говорит Стингрей, которая сейчас живет в Калифорнии. Она вернулась домой в 1996 году. — UB40, Билли Джоэл и Pink Floyd встретились с ребятами и были ими очарованы. Крис Кросс из Ultravox встретил некоторых ребят, вышел на сцену и сыграл на концерте "Поп-механики"».
По словам Стингрей, альбом Red Wave привлек международное внимание, и это, возможно, способствовало тому, что перед талантливыми ленинградскими музыкантами стали открываться новые двери, они стали ездить с выступлениями по стране. И не только.
«После альбома Red Wave русские захотели поскорее вывести весь андеграундный рок на поверхность, — говорит она. — В конце 80-х — начале 90-х известные группы редко бывали в Ленинграде. Теперь они могли гастролировать по всей России и даже по Европе».
Политический климат в 1980-х немного смягчился, и ленинградские рокеры почувствовали свободу. Они транслировали бурлящее недовольство своего поколения, и этот голос становился всё громче.
Виктор Цой в 1987 году спел свою песню «Перемен» в культовом фильме «Асса». Она захватила общественное воображение и стала призывом к реформам.
Через год, когда в Ленинградском рок-клубе выступили Scorpions, местная андеграундная сцена находилась на пике популярности. Тем не менее это место всё еще воспринималось как очаг культурного инакомыслия и творческой активности.
«Нам было очень интересно увидеть это и стать частью этого», — говорит Клаус Майне о выступлении своей группы в клубе, которое он описывает как «безумное время».
«И увидеть, как фанаты перед этой маленькой крошечной сценой, словно сойдя с ума, наслаждались западной рок-музыкой», — рассказывает он.
Клаусу Майне и его коллегам по группе также удалось наладить «какое-то общение» с музыкантами, которых они там встретили. Гитаристы Рудольф Шенкер и Матиас Ябс подражали Боуи, передав некоторым местным исполнителям гитарные струны более высокого качества, найти которые в то время в Советском Союзе было трудно.
Их встречи с другими музыкантами в России также убедили Майне в том, что что-то в стране «витало в воздухе»:
«Они были не просто рок-н-роллом и "Эй, детка, давай рок и хорошо проведем время". Они были гораздо более политичными, чем мы. Мы были просто рок-группой с Запада».
Культурный перелом, очевидцами которого стали Scorpions в Ленинграде в 1988 году, быстро захватывал пространство. Когда год спустя группа вернулась в СССР для участия в легендарном Московском международном фестивале мира, страна была уже совсем другой, и «декадентский» рок-н-ролл прочно вошел в культурный мейнстрим.
«За этот год… мы могли увидеть изменения, — отмечает Майне. — Ветер перемен дул нам в лицо. Это можно было почувствовать».
Это было особенно заметно на олимпийском стадионе в Москве, где перед 100-тысячной аудиторией выступали, кроме Scorpions, Бон Джови и Оззи Осборн. Это событие до сих пор считается переломным моментом эпохи поздней перестройки. Майне говорит, что осознавал историческую важность этого события, поскольку целое поколение, взращенное на андеграундном роке Ленинграда и других мест, внезапно сплотилось, превратившись в одно целое.
«Для меня самая большая перемена произошла, когда мы увидели на стадионе всю власть — все службы безопасности, солдат Красной армии, военных, — говорит он. — Мы начали играть. Они повернулись. Они стали частью фанатов. Они прославляли рок-н-ролл, и они прославляли этот вестерн-рок… так же сильно, как и фанаты. Они бросали свои фуражки в воздух, они были часть аудитории. И нам казалось, что мир меняется на наших глазах».
ЗАГОВОР?
Майне был настолько вдохновлен стремительными событиями, которые он увидел во время своей второй поездки в Россию, что написал песню Wind Of Change. Эта мощная песня стала саундтреком к важнейшим событиям, потрясшим Восточную Европу в последующие несколько лет.
Влияние групп, вышедших из Ленинградского рок-клуба, создавало такую пьянящую атмосферу, в которую погрузился Майне в 1989 году, что ходили упорные слухи, будто к музыкантам имело отношение ЦРУ. Некоторые даже предположили, что американская спецслужба писала песни для Виктора Цоя в рамках заговора по дестабилизации коммунистической системы.
Стингрей отвергает идею о том, что такие, как Цой, могли каким-то образом вступить в сговор с западными спецслужбами в попытке свергнуть советский режим. Она предполагает, что такие теории заговора, возможно, уходят корнями в параноидальную пропаганду, созданную старой советской гвардией, которая долгое время пропагандировала идею о том, что рок-музыка была «подрывным и декадентским злом с Запада».
Майне тоже оказался в центре теории заговора.
Популярный подкаст недавно произвел фурор, продвигая идею о том, что Wind Of Change также мог быть написан ЦРУ как инструмент мягкой силы, нацеленной на уничтожение Советского Союза.
Майне смеется над этой идеей, называя ее «одной из самых диких теорий заговора, которую когда-либо доводилось слышать».
«Если бы за этим было ЦРУ, то оно выбрало неподходящее время, — говорит он. — Было бы намного лучше, если бы мы сыграли эту песню на Московском фестивале мира перед таким большим количеством людей и половиной мира, которые смотрели по телевизору».
В некотором смысле, однако, он, кажется, воодушевлен мыслью о том, что так много людей всё еще верят в способность рок-н-ролла приводить к социальным изменениям.
«Кто-то приходит к вам и говорит, что ваша песня была просто пропагандой и все было ради того, чтобы положить конец коммунизму, остановить эту систему, — рассуждает он. — И моей первой мыслью было: если музыка может это сделать, то это просто доказывает силу музыки».
КОММЕНТАРИИ