– Госпожа Накипбекова, немало было написано в постсоветской казахстанской прессе о «трио Бековых», о том, как вы «покоряли Запад своим талантом», какие у вас творческие планы и так далее. Но в большинстве этих материалов информация об истории вашего так называемого культурного диссидентства довольно скудна.
Я предлагаю побеседовать именно о том, что произошло ровно 30 лет тому назад в семье Накипбековых. Как так получилось, что три молодые творческие личности приняли такое рискованное и отважное решение - эмигрировать и остаться на Западе? Что вас не устраивало в брежневском Советском Союзе или, точнее, в кунаевской Казахской ССР?
– Мне нравится, что ваше радио интересуется этим вопросом, потому что нынешнее поколение не помнит не только 1980-е, но и 1990-е годы. Поэтому в Лондоне, когда встречаюсь с казахами, родители студентов со мной фотографируются: они помнят; а молодые люди – нет. Поэтому, конечно, я с удовольствием вспомню и вернусь в те времена. Даже думаю, о нас можно книгу писать, поскольку история нашей семьи – это история меняющегося Казахстана, при мне было семь министров культуры.
Нас, как и других, [на эмиграцию] толкнула невозможность жить в Советском Союзе - удушливая атмосфера в стране, закрытость границ. Речь идет не об уровне жизни, а именно о творческой свободе – мы, все художники, были готовы сидеть на хлебе и воде, только бы не мешали работать.
Мы были молоденькие, и наш труд широко эксплуатировали. Мы постоянно играли трио на правительственных концертах, и этим почти все и ограничивалось. Взрослых артистов (мы выступали с маститыми уже в те времена Ермеком Серкебаевым и Розой Джамановой), может быть, это устраивало. Но нас – нет. Могу себя даже сравнить с тем же Нуриевым или Барышниковым - приехав на Запад, они поняли, что отстали.
Хотя Кировский балет, Большой театр, приехав в 1950-е годы на Запад, всех ошеломили своим совершенством, но «убили» тем, что остались в 19-м веке. Они танцевали всё время принцев, когда на Западе уже давным-давно шел современный танец, современные формы. А у нас даже Бенджамин Бриттен считался каким-то суперсовременным композитором, когда он уже здесь (на Западе. – Радио Азаттык) давно был классиком.
Мы ничего не знали. Понимаете, музыкантам необходимо общение с коллегами из других стран, это в природе искусства. У нас были крылья как подрезанные. Мы не знали, кто мы, не знали настоящей цены своему таланту, потому что Советский Союз был тюрьмой народов.
«АЛЬФИЯ ОСТАЛАСЬ В ЛОНДОНЕ...»
– Обсуждали ли вы тогда политическую ситуацию в стране со своими коллегами?
– Нет, никогда. Мы были молоденькие студентки, мы политику не обсуждали. Но между собой говорили о том, что хорошо бы увидеть, как в Германии играют, какая там музыка сейчас. Нас временами включали в делегации. Были в моде в Советском Союзе эти бесконечные декады - декада Казахстана в Москве, декада Украины еще там где-то.
Это была показуха. Были артисты, оркестр народных инструментов, два певца, балет, мы и так далее. И это считалось всё. Мы хотели большего. Если нас включали в делегацию за границу, то в последнюю минуту вычеркивали. Мы ни разу не были нигде за то время, хотя столько лет были звездами в Советском Союзе.
Но и не это причина, что нам так хотелось (эмигрировать. – Радио Азаттык). Вся жизнь в стране была пропитана ложью. 200 миллионов сидели под замком. Хотя не всё в Советском Союзе было плохо. Была и потрясающая музыкальная культура, в лоне которой я и воспитывалась.
Но в целом власть была бездарная. Как и всякая бездарность, она закрывала дорогу талантам. Поэтому моя младшая сестра (Альфия – Радио Азаттык), приехав в Лондон, стала невозвращенкой. Она сыграла главную роль в нашей эмиграции.
– Когда это произошло?
– Это произошло в октябре 1981 года. Как это ни странно, точную дату не помню. Был октябрь, мы готовились к концертам. Прозвучал в нашей квартире звонок из министерства культуры, попросили маму прийти. Вернувшись домой, она сказала: «Альфия осталась в Лондоне...»
– Как вы восприняли эту новость?
– Мы не поверили. Потому что этого быть не могло.
– Она до этого не обсуждала свои планы?
– Нет, это не обсуждалось вообще. У нас впереди были концерты, к которым мы готовились. Как мы могли маму оставить? Я бы, например, не смогла. Старшая (Эльвира. – Радио Азаттык) вряд ли тоже. Альфия оказалась у нас такой. Это поступок героя. Как можно остаться без виолончели, без денег и без языка в чужой стране? Просто выйти ночью из гостиницы и не вернуться.
Было просто ужасно (не иметь никаких вестей. – Радио Азаттык), пока через полгода не приехал какой-то студент и не привез от нее письмо. Телефон выключили - в Казахстане в угоду России всегда делалось всё втрое больше, чем нужно. И поэтому суд какой-то устроили над нами в консерватории. Было очень много негативных моментов, которые мы хорошо помним. Даже помню фамилии людей, кто очень старался. Как-нибудь напишу об этом книгу.
– Кто из советских, казахстанских чиновников тех лет запомнился вам?
– В хорошем смысле или в плохом?
– И в том, и другом.
– В хорошем смысле был такой министр Базарбаев. Очень интеллигентный человек, который пришел в министерство культуры из литературного мира. Был такой министр культуры Еркимбеков. Тоже очень понимающий, тонкий человек. Были люди, которые понимали. Но в целом система-то была подчинена одному режиму. Из-за того что наша сестра осталась (в Великобритании. – Радио Азаттык), наша жизнь раздвоилась. Та жизнь резко закончилась. Мы закрыли главу. И нас вынудили уехать.
Нам со старшей сестрой пришлось покинуть Казахстан. Нас буквально выпихнули. Мы продержались полтора года (после эмиграции Альфии. – Радио Азаттык) и уехали.
Нас прозвали «культурными диссидентами». Я не считаю, что мы культурные диссиденты. Я считаю советскую власть культурной диссиденткой, вернее, бескультурной диссиденткой.
Русская музыкальная культура – великая культура, особенно в прошлом. Но коммунисты делали всё для того, чтобы русскую культуру от мировой оторвать. Так вот, это и есть диссидентство.
Шостакович не был диссидентом. Шнитке и Растропович не были диссидентами. Тем, кто сидел в Политбюро, обкомах и горкомах, хотелось видеть в них диссидентов. Но это было не так. Они просто были художниками.
– Где тогда находилась Эльвира?
– Эльвиру держали еще в Москве.
– До переезда в Лондон, как я понял, вы жили в Литве?
– Я уехала в Литву, а Эльвира в Москву, потому что больше некуда было ехать. Я уехала в Литву к мужу. Муж был там, мы всегда жили врозь, поскольку я была в числе казахского трио. Видите ли, для нас на первом плане было творчество, потом семья...
В Вильнюсе меня встретили с распростертыми объятиями, как это ни печально звучит для Казахстана. Я получила работу в консерватории и начала свою обычную деятельность – только уже без трио.
НОВЫЙ ПОВОРОТ
– Какова была ваша реакция, когда вы в первый раз после этих событий встретились с Альфией?
– Знаете, тогда уже Горбачев пришел к власти. Всё так медленно развивалось. Понадобились годы, чтобы гласность по-настоящему вошла в жизнь. В 1988 году, когда мои литовские друзья помогли получить заграничный паспорт, через два дня я оказалась в Лондоне.
Когда 27 декабря 1988 года я прилетела в Лондон, я подумала что сплю. Когда я вышла из самолета и ступила на эту землю, первая мысль, которая пронеслась вихрем, была: «Наконец-то я – дома». Встреча с Альфией была эмоциональной безумно, на следующий же день мы сели играть. Через месяц записали первый диск.
– Когда к вам в Лондоне присоединилась Эльвира?
– Эльвира еще долго билась в Москве, чтобы приехать. И она смогла прилететь в августе следующего, 1989, года. Моего сына держали в Москве, как залог того, что я вернусь. Ему было четыре года, он был на руках своей бабушки, то есть моей матери. И ему не позволяли уехать из страны.
– Как встречали Альфию в 1981 году в Великобритании?
– Она очень мало об этом говорит. Мы понимаем, что она не хотела шума, который она могла бы устроить, как Нуриев или еще кто-нибудь. Она за нас боялась. Любое ее интервью коснулось бы нас. Поэтому она старалась заниматься, играть концерты и не высказываться.
Конечно, она была сенсацией и мы были сенсацией, когда все воссоединились в 1989 году. Именно так, почему-то с политической точки зрения, под таким углом видели нас здесь в Великобритании. Альфия занималась своим любимым делом. Она не играла правительственные концерты, не играла одно и то же, она была творчески свободна.
– Как часто вы бываете в Казахстане?
– В последнее время в Казахстане я бываю часто. Был большой перерыв, до 1995 года в Казахстан мы не приезжали. Когда президент Назарбаев пришел к власти, он пригласил нас на концерт. Это был первый наш триумфальный приезд в Казахстан (после эмиграции. – Радио Азаттык).
– Это был правительственный концерт или ваш частный?
– Мы играли свой концерт в оперном театре. Президент с семьей и все любители музыки, в основном чиновники из правительства – все сидели в зале. Полный зал. С нами приехала съемочная группа Би-би-си, которая всё это снимала. После этого мы еще пару раз приезжали, потом опять был небольшой перерыв.
Теперь я каждый год приезжаю в Казахстан, потому что у меня сейчас своя миссия: я делаю гала-концерты, чтобы не воспринимали Казахстан как страну газа и нефти. Она такая же европейская страна, здесь такие же хорошие оркестры, такой же балет. Просто нет импресарио и некому всё это организовывать...
«Я БЫ ПОСТУПИЛА ТАК ЖЕ, КАК СТИНГ»
– Как вы думаете, в Казахстане царит такая же творческая свобода, как и в Европе?
– Я думаю, что, в принципе, теперь музыканты и художники гораздо свободнее - они могут уезжать, приезжать, получать приглашения и участвовать в конкурсах, не спрашивая чиновников. Есть, конечно, свои трудности. Но творческая свобода есть, все по-другому.
Казахстан исторически многому обязан Советскому Союзу. Европейская культура пришла в Казахстан и укоренилась. Это выделило Казахстан из всей Центральной Азии, не только советской. Вы когда-нибудь слышали про турецкую оперу или пакистанский балет?
Казахстан взял от России всё лучшее. Я думаю, что музыкальная школа русско-казахская очень сильная в Казахстане. Когда я приезжаю туда, я слушаю музыкантов высокого уровня. Поэтому молодым музыкантам дорога в мир открыта. Главное, чтобы они были востребованы там.
– Как насчет политической традиции?
– В смысле?
– По-вашему, Казахстан перенял самую лучшую политическую традицию от большевистской России 20-го века? Или всё-таки за последние 20 лет начал строить нечто другое?
– Общая ситуация в Казахстане ясна. С момента обретения независимости Казахстан достиг огромных успехов. Искусство в стране свободное, экономика не так стиснута, границы открыты для всех, для культуры и торговли. Права человека грубо не нарушаются. Я вижу такую картину.
– Недавно знаменитый британский рок-певец Стинг отменил свой концерт, который он планировал провести в Астане. Он объяснил это тем, что таким образом поддерживает протест нефтяников в Мангистауской области против тех неблагоприятных условий, в которых они живут и работают, и в знак солидарности отменяет свой концерт. Как вы оцениваете такой поступок?
– Я оцениваю положительно. Я понимаю его чувства солидарности и переживания. Он правильно сделал. Я бы поступила так же. Я бы сейчас сыграла в знак протеста в Караганде: жизненные условия у карагандинцев ужасные. Очень много случаев гибели шахтеров. Они работают на свой страх и риск. Это каменный век.
– Организаторами некоторых благотворительных концертов, на которые вас приглашают в Казахстан, выступают фонды и группы, тесно связанные с семьей президента Назарбаева и правительством Казахстана. Как вы думаете, на фоне общей социально-экономической ситуации в стране (некоторые факты вы сами привели только что) ваше участие в таких концертах не противоречит вашим жизненным принципам?
– Жизнь переплетена так сложно, что иногда трудно что-то оторвать. Приезжаешь играть по приглашению какого-то фонда, который мы не совсем понимаем - у нас нет людей, которые объяснят нам всё это. Слышим, что организовали, например, Фонд празднования 20-летия независимости Казахстана. Сейчас уже октябрь, а у меня до сих пор нет денег на «Казах-Гала» (традиционный, восьмой по счету концерт), именно по празднованию 20-летия Казахстана в Лондоне. Фонд есть, я слышу, его открыли, а почему-то денег нет.
Много разных фондов, иногда приглашают играть, так как мы играем для любителей музыки. Не думаю, что отказываться было бы хорошо.
Играть нужно, люди должны тебя слушать, пусть это будут чьи-то фонды. Тем более, если учесть организаторов концертов в Казахстане, которые пытаются любыми путями получить твой концерт бесплатно. В то же время на так называемых зарубежных звезд тратятся огромные суммы, это в последнее время стало модно. Видимо, взяли пример с Москвы, как обычно.
– Вы и ваши сестры рискнули карьерой и в некоторой степени даже жизнью ради того, чтобы уехать из СССР. Почувствовали ли вы свободу как творческую, так и человеческую на Западе? Что вам дали эмиграция и 30 лет жизни в Великобритании?
– Эмиграция вернула мне чувство собственного достоинства, которое грубо попиралось. Наш талант полностью реализовался без всяких купюр, творческое становление и внешние признаки успеха тоже налицо.
Нас постоянно приглашают по обе стороны Атлантики, мы записали тридцать дисков. В Советском Союзе мы прославились еще школьницами. Благодаря Западу я состоялась как личность, как музыкант. И второе никогда не произошло бы без первого.
Я считаю, что 30 лет жизни – это были хорошие годы. Здесь есть свои трудности, свои проблемы. Но не такие, как были там (в СССР. – Радио Азаттык). Там в те времена, когда мы жили, была просто безысходность. Всё насколько спланировано – ты не мог двинуться ни вправо, ни влево. Это была тюрьма. Поэтому, когда Альфия ровно 30 лет назад, как вы вспомнили, решила уехать, это был «прыжок к свободе» (люблю цитировать Нуриева). И свобода состоялась.
– Госпожа Накипбекова, спасибо большое за интервью.
