В 1992 году 25-летняя Кира Ударцева ехала из Алматы в Астану (тогда еще Акмола) и попала в автокатастрофу. С жуткими травмами Киру привезли в больницу ближайшего села — овцехоза имени Токаша Бокина (ныне поселок Акши Алматинской области), где сельский хирург ампутировал ей ногу, которую можно было сохранить. Кира вспоминает, что просила вызвать санавиацию, которая доставила бы ее в Алматы, но доктор, как она говорит, не поверил, что у девушки есть деньги на оплату транспортировки, и положился на собственные возможности, ампутировав ногу и упустив состояние жировой эмболии, когда частицы костного жира попадают в кровеносные сосуды, а оттуда — в головной мозг.
Две недели девушка находилась на грани жизни и смерти, еще год провела в больнице, пытаясь восстановить здоровье и заново научиться ходить. С тех пор она передвигается на протезе и помогает людям: ухаживает за одинокими стариками, организовывает сеансы дельфинотерапии для детей с церебральным параличом и аутизмом, помогает людям вставать на протезы после ампутации ног. А несколько лет назад Кира вместе с соратниками организовала проект «Дарим радость», направленный на помощь детям из онкологических клиник.
О ТОМ, КАК ПРАВИЛЬНО ДАРИТЬ РАДОСТЬ
Поймать Киру Ударцеву непросто: она практически не сидит на месте. Тем не менее мне удается до нее дозвониться, и Кира назначает встречу в студии детского фотографа Татьяны Бегайкиной, которая тоже занимается благотворительностью. В рамках этого проекта детям устраивают фотосессии с участием профессиональных фотографов, стилистов и визажистов, готовят целый ворох подарков и сюрпризов. Всё направлено на создание положительных эмоций.
Поговорить с Кирой удается не сразу: в студии полным ходом идет подготовка к фотосессии для пятилетней Раяны Амирхан из Туркестана.
У девочки нефробластома (рак почек высокой степени злокачественности. — Азаттык) с метастазами в легких, но в этот день Раяна не пациентка онкологической больницы, а принцесса. Ее наряжают в красивое белое платье, делают легкий макияж, надевают парик — из-за сеансов химиотерапии своих волос у Раяны почти не осталось. Образы для фотосессий дети выбирают сами, поэтому основная задача взрослых — сделать так, чтобы всё в точности совпадало с пожеланиями заказчиков.
Кира Ударцева суетится вместе со всеми: помогает девочке переодеться, откуда-то приносит парик, готовит коробки с подарками. Нам удается поговорить только в перерывах между этими хлопотами.
— Мы с врачами нарочно сделали анализы: после положительных эмоций лейкоциты у детей падают, тромбоциты поднимаются и вообще анализы становятся лучше, — говорит Кира. — Допустим, Нургилюша (еще одна девочка — участница проекта «Дарим радость». — Азаттык) попросила самокат, так она на этом самокате две недели с такой скоростью по коридору отделения гоняла, что за ней угнаться не могли. А ведь до этого у ребенка была апатия.
Тем временем Раяна преобразилась из феи в кондитера: нацепила шляпку и стала печь печенье под стрекот фотоаппаратов. Пристальное внимание такого количества взрослых девочку не смущало. Ей явно нравилось фотографироваться.
— Помимо фотосессий раз в неделю дети из онкологии ходят в дельфинарий за позитивными эмоциями — и с дельфинами пообниматься, и, если кому врачи разрешат, даже поплавать, — рассказывает Кира Ударцева.
По ее словам, курс дельфинотерапии обходится в 220 тысяч тенге на одного ребенка, но детям с аутизмом и ДЦП это необходимо.
— На наших глазах мальчик, который кое-как ходил на цыпочках, после третьего или четвертого сеанса иппотерапии встал на полную стопу и к маме побежал. Но это всё очень индивидуально: зависит от ребенка, обстановки в семье, от того, как его настраивают родители, — продолжает Кира.
Фотосессия подходит к концу, но сюрпризы для Раяны еще не закончились: девочке дарят соковыжималку (ребенку нужны витамины), планшет, чтобы смотреть в палате мультики, новое платье, большую связку разноцветных воздушных шаров и коробку авторских пряников от еще одной участницы проекта — Юлии Калмыковой.
— Сейчас очень много людей готовы помогать, — говорит Кира. — Слава богу, что появились соцсети! Я вышла на Facebook в 2015 году, когда занималась девочкой Сабиной, которая умирала от саркомы Юинга (злокачественная опухоль, поражающая кости. — Азаттык), и врачи дали ей три месяца жизни. Я попросила в Facebook’е помощи, поскольку сама материально уже не тянула этого ребенка. И откликнулось такое количество людей! Причем не только из Алматы. Мы организовывали для нее и полеты на воздушном шаре, и лошадок, и дельфинов, и на самолетике она летала. И фотосессии, кстати, именно с нее начались. В итоге ребенок прожил девять месяцев вместо отмеренных трех. Так постепенно и появился проект «Дарим радость». И ведь действительно дарим — вон сама мама рада больше, чем Раянка.
Сауле, мама Раяны, действительно казалась счастливой. Она улыбалась, снимала дочку на смартфон и показывала ей, что получилось.
— Конечно, всё это очень тяжело, — говорит Кира. — Броня-то есть, разумеется, но иногда пробивает. Знаешь, почему девчонка, которая воздушные шарики привезла, так долго сдачу несла? Она в коридоре ревела. А чего реветь-то? Кому твои слёзы помогут?
Наш разговор снова прерывается: маленькой Раяне нужно возвращаться в больницу. И беседа с Кирой продолжается уже в дороге.
О ПРОТЕЗАХ, АМПУТАЦИЯХ
Расположившись на переднем сиденье автомобиля, Кира рассказывает, как она начала заниматься благотворительностью:
— Много лет назад, когда я лежала в больнице, вышла ночью в коридор и увидела девочку лет 14, которая сидела и плакала. Оказывается, ее с 12 лет бабушка за бутылку водки мужикам продавала и ей все женское вырезали, а бабушка пришла и сказала: ну раз ты уже ничего не можешь, то я тебя не заберу. И мы с мамой взяли ее к себе домой, выходили, вылечили, выучили, а потом она начала искать родную мать. Она ведь верила, что матери нужна. Мать приехала с милицией, уверив их, что ее дочь находилась в притоне. В общем, девчонку забрали, и где она сейчас — неизвестно.
Продолжать разговор после такой истории непросто. На некоторое время все замолкают, Кира открывает окно — салон автомобиля моментально наполняется холодным воздухом с ощутимым запахом выхлопной гари. Водитель Саша, высокий молчаливый мужчина, коротко бросает: «Ты бы прикрыла окошко, а то простынешь».
— Саша — наш мозг, наша память и наша совесть, а еще ворчалка, — характеризует Кира водителя. — Мы с девчонками сравниваем наш проект с трамвайчиком: кто-то заходит, кто-то выходит, кто-то остается, кто-то нет. Но, судя по всему, Саша — вагоновожатый этого нашего трамвая. Вот скажи, зачем ему мотаться по городу, бензин свой тратить, куда-то бегать, что-то делать? У нас, по-моему, образовалась очень хорошая команда: те, кто остались, отдают себе отчет, для чего и для кого они это делают.
Дальше разговор заходит о протезном заводе, с которым Кира Ударцева активно сотрудничает — и как пациент, и как благотворительница, которая помогает заново ходить тем, кто потерял ноги.
— Когда человек сам не на протезе ходит, он даже не понимает, как это тяжело. А я-то без ноги, поэтому всё знаю не понаслышке — опыт 25 лет, его не пропьешь, — улыбается Кира. — Вот ты на своих ногах ходишь и не понимаешь, что у тебя амортизационный аппарат очень хороший. А ведь с плохим протезом и позвоночник уродуется — у меня с позвоночником давным-давно проблемы: две грыжи уже заработала.
Очень важно наладить на законодательном уровне координацию протезистов и врачей. Тогда и работоспособных и мобильных инвалидов станет в разы больше. Я вот инвалид, а сколько всего делала, делаю и буду делать. Так и другим надо шанс дать.
Сейчас Кира Ударцева помогает 15-летней Кате Нагинской — девочка каталась по тротуару на велосипеде, попала под мусоровоз, и ей ампутировали ногу. Она с пяти лет занимается чирлидингом (вид спорта, сочетающий гимнастику, танцы и акробатику. — Азаттык). Кира говорит, что Катю сразу же нужно ставить на дорогой протез, потому что возраст особенный и ребенок должен заниматься спортом. Но это получается не всегда.
— У нас нет взаимодействия ортопедов и хирургов-травматологов с протезным заводом, — говорит Кира Ударцева. — Прежде чем планово ампутировать руку или ногу человеку, нужно вызывать специалистов с протезного завода, посоветоваться с ними, на каком уровне и по какой методике производить ампутацию. Очень важно наладить на законодательном уровне координацию протезистов и врачей. Тогда и работоспособных и мобильных инвалидов станет в разы больше. Я вот инвалид, а сколько всего делала, делаю и буду делать. Так и другим надо шанс дать.
По словам Киры, она пыталась наладить взаимодействие врачей с протезным заводом: собрала 17 специалистов, предлагала им съездить на завод, где были готовы их принять, но никакого результата от этого разговора не последовало.
— Ты бы видел, какие культи делают наши хирурги! Вот недавний случай на протезном: когда сидит молоденькая девушка, пострадавшая в аварии, и плачет, потому что не может встать на протез, — возмущается Кира. — Культя должна быть гладкая, ровная, а у нее как попало и в середине — цветная капуста из мышц. И когда я объясняю, что ей предстоит реампутация: будут заново резать и закрывать культю правильно и грамотно кожным лоскутом и мышцами, она снова плачет, потому что снова наркоз, снова больница, снова операция, снова боль.
НА ЧТО ЖИВЕТ БЛАГОТВОРИТЕЛЬ?
Занятие благотворительностью не избавляет от недоброжелателей, которых у Киры Ударцевой хватает: кто-то просто звонит и интересуется, как и чем она зарабатывает, а кто-то сразу обращается в прокуратуру.
— Меня проверяли и в прокуратуре, и в разных органах; приезжали, смотрели, как я живу, что я имею, какие у меня счета, — саркастически рассказывает Кира. — А я живу с мамой в однокомнатной квартире, у меня единственная карточка Народного банка, что я там нажила? При моей пенсии по инвалидности в 43 тысячи тенге я себе ни в чём не отказываю. Да, я предприниматель, у меня есть небольшой отдельчик (четыре квадратных метра) по продаже косметики, но, к сожалению, экономическая ситуация в нашей стране такова, что денег хватает на аренду и зарплату продавцу. Вот в этом месяце я лично со своего отдела получила 30 тысяч тенге. Складываем их с пенсией, и получается 73 тысячи. Разгуляюсь!
С государством Кира Ударцева практически не взаимодействует — такое положение вещей ее вполне устраивает. «Государство не помогает, но и не мешает — и слава богу», — говорит она. Однако некоторые пожелания чиновникам крупного звена у Киры всё же есть.
Раз в три года государство дает нам один бесплатный протез! К концу второго года этот протез, как правило, требуется менять. Это сколько лет я на второй копить должна?
— Протезисты говорят, что человеку на год необходимо два-три протеза. Это же элементарные правила гигиены: один помыл, другой надел. У инвалидов за рубежом их несколько: один протез — для прогулок по городу, второй — для похода в горы, третий — в спортзал. А у меня один протез на все случаи жизни. При этом протез хорошего качества, которого хватит реально на год, может быть два, стоит от 600 тысяч до трех миллионов тенге. Плюс к нему нужен силиконовый чулок, чтобы культи в кровь не натирать. Чулок, в зависимости от качества, стоит от 95 до 186 тысяч тенге. Да, раз в три года государство дает нам один бесплатный протез! К концу второго года этот протез, как правило, требуется менять. Это сколько лет я на второй копить должна?
Кажется, разговоров осталось еще часов на пять, потому что уж слишком много тем, проблем и историй, которые еще можно обсудить, но Кире нужно ехать дальше по делам (то ли к спонсорам, то ли к пенсионерам, то ли еще куда — мало ли забот?). Прощаясь, она признается:
— Я вообще-то не люблю давать интервью и с тобой поговорила, только чтобы выступить в качестве мотиватора, чтобы люди это прочитали, оторвали свои задницы от диванов и сделали что-то хорошее. Тогда, может, и мир станет хоть немного, но лучше.
