Традиционалистским обществам присуща нетерпимость, которая подчас перерастает в мракобесие, говорит российский писатель Олжас Жанайдаров, постановку по пьесе которого недавно отменили в Казахстане, усмотрев в ней «гей-пропаганду». Корреспондент Азаттыка поговорил с московским автором во время его приезда в Казахстан о творчестве, корнях и жизни в воюющей стране.
Недавно вокруг спектакля по одной из пьес Олжаса Жанайдарова, «Душа подушки», в Казахстане случился скандал. Объединение «Казахстанский союз родителей» увидело «пропаганду гомосексуализма» в театральной постановке, рассказывающей о дружбе мальчика-аллергика и гипоаллергенной подушки, и начало активно писать об этом в соцсетях. В результате театральная студия «Четвёртая стена» из Семея была вынуждена отменить спектакль, «чтобы обезопасить детей, защитить их от возможных психологических травм, буллинга».
Азаттык спросил Олжаса Жанайдарова об отмене спектакля, истории других его пьес, атмосфере в России и проектах на исторической родине.
Олжас Жанайдаров
писатель, сценарист, педагог, победитель драматургических конкурсов в России, основатель казахстанского фестиваля современной драматургии Drama.kz. 43 года. Родился в Алматы, живёт в Москве. В российскую столицу он переехал с родителями, будучи ребёнком, ещё до развала СССР. Получил экономическое образование, но посвятил себя литературе. Автор свыше десятка пьес, которые ставятся в основном в России.
«ИДЕОЛОГИЕЙ СТАНОВИТСЯ ИДЕЯ НЕТЕРПИМОСТИ»
Пётр Троценко: В начале октября театральную студию «Четвёртая стена» из Семея обвинили в «пропаганде гомосексуализма» за спектакль «Душа подушки». Десять лет назад в России «Душа подушки» тоже попала в похожую историю, но специальная экспертиза не нашла в пьесе ничего такого, что можно было бы запретить. Почему люди пытаются рассмотреть в вашей пьесе то, чего нет?
Олжас Жанайдаров: В любом обществе существует прослойка так называемых традиционалистов, консерваторов, которые в определённый момент превращаются в мракобесов. Это люди очень озабочены моралью, но понимают её однобоко и превратно. Такие люди существуют, и в этом нет ничего ни плохого, ни хорошего. Это данность. Общество разнородное. Другое дело, когда эти люди получают определённое влияние и поддержку государства, когда их немножко извращённые идеи обретают силу государственной идеологии. Это, конечно, показатель нездоровья общества.
В истории с моей пьесой в Семее мне кажется показательным то, что никто не поддержал обвинения «Казахстанского союза родителей». Наоборот, и театральные деятели, и зрители — все выразили поддержку театральной студии «Четвёртая стена». И я, пользуясь случаем, тоже выражаю поддержку режиссёру Инне Семененко и детям, которые занимаются в этой студии.
Пётр Троценко: Вам не кажется, что в последние годы число людей, которые пытаются рассмотреть крамолу там, где её нет, выросло в разы? В первую очередь, возможно, из-за того, что транслируется в СМИ и телевизионных ток-шоу. Я имею в виду российские медиа, которые влияют и на информационное поле Казахстана.
Олжас Жанайдаров: К сожалению, в последние годы так и происходит. Продолжая тему моей пьесы, «Душа подушки» — о толерантности, об инаковости. Если уж и извлекать из неё какие-то взрослые смыслы, то лучше обратить внимание на отношение общества к людям, которые отличаются от других.
В основу этой пьесы я заложил свой собственный опыт: когда моя семья переехала из Казахстана в Россию, я стал представителем национального меньшинства. Я был единственным казахом, единственным ребёнком из Центральной Азии в классе, во дворе, и мне всё время приходилось доказывать, что я имею право на нормальное положение. Думаю, что каждый из нас сталкивался с элементами детской непосредственности и жестокости. И в своей пьесе я хотел выразить поддержку детям, подросткам, которые отличаются от большинства. Например, ты другой национальности, или ты — человек с лишним весом, или ты — рыжий, или у тебя ментальные особенности.
Эта пьеса о том, что к таким людям нужно относиться терпимо, с пониманием и не пытаться их переделать. Эта пьеса о том, как важно остаться самим собой. Возможно, именно поэтому она так цепляет: толерантность не популярна в традиционных обществах. Идеологией становится идея нетерпимости.
«ДЖУТ». ПЬЕСА О КАЗАХСКОЙ ТРАГЕДИИ ДЛЯ РОССИЙСКОГО ЗРИТЕЛЯ
Пётр Троценко: Как зрительская аудитория приняла другую вашу пьесу, «Джут», и вообще тему голодомора? Тоже ведь сложное произведение.
Олжас Жанайдаров: Люди воспринимают эту пьесу, этот спектакль с пониманием и даже с благодарностью. Я написал её 10 лет назад, причём сначала ориентировался на российского зрителя и читателя. В результате «Джут» победил в нескольких конкурсах, а театральные профессионалы мне потом говорили, что эта тема была для них открытием, они даже не знали, какая огромная трагедия произошла в Казахстане.
Пётр Троценко: Не было ли критики ваш адрес по этому поводу, что вы дискредитируете Советский Союз и созидательные идеи коммунизма? Мол, автор врёт, на самом деле всё было хорошо!
Олжас Жанайдаров: Десять лет назад, как мне кажется, в России относились получше к такого рода произведениям. Как бы сейчас восприняли, я не знаю.
Пётр Троценко: Получается, сейчас пьеса в России не ставится?
Олжас Жанайдаров: Я точно знаю, что она была поставлена в Уфе, в Башкирском драматическом театре. Режиссёр потом мне говорил, что он ухватился за «Джут», потому что в Башкирии происходило то же самое, им эта тема очень близка.
Пётр Троценко: А как в Казахстане отреагировали?
Олжас Жанайдаров: Это моя самая популярная пьеса в Казахстане на сегодняшний день, и чаще всего я слышал положительные отзывы. В детстве мне о голоде рассказывали папа и дедушка. Деду, когда он пережил эти события, было года три-четыре, он потерял родителей, но его спасли, подкармливали, не дали погибнуть. Десять лет назад в современной казахстанской литературе о джуте было очень мало написано, а в театре так вообще ничего не было. И мне захотелось восполнить этот пробел, чтобы люди, зрители могли больше узнать об этой трагедии. Конечно, пьеса получилась драматичная, тяжёлая, зрители часто плачут на спектаклях, но потом подходят, благодарят. На спектакли водят подростков, школьные классы, потому что это часть истории, которую нельзя замалчивать.
О ТВОРЧЕСТВЕ В РОССИИ ПОСЛЕ НАЧАЛА ВОЙНЫ: «СТАЛО СЛОЖНЕЕ»
Пётр Троценко: Вы сейчас постоянно живёте в Казахстане или приезжаете сюда время от времени?
Олжас Жанайдаров: Я живу в Москве. У меня есть обязательства личного, семейного характера, и я не имею возможности переехать. Хотя, конечно, я часто слышу, что в Казахстане меня ждут и что здесь для меня найдётся место. Последние лет восемь я работаю и в российской театральной сфере, и в казахстанской. В Казахстан приезжаю довольно часто, провожу фестивали, другие проекты возникают, но постоянно я пока здесь не живу.
Пётр Троценко: И как вам, творческому человеку, работается в современной России?
Олжас Жанайдаров: С одной стороны, стало сложнее, потому что даже высказывания в художественной форме подпадают под статьи Уголовного кодекса. И многие авторы, многие театральные деятели, понимая это, уехали из страны. Такое уж время наступило, к сожалению.
Но лично меня ничего не ограничивает, я могу писать о том, о чём хочу. Другое дело, что дальше? Пьесу можно написать для себя, для друзей, для какого-то круга лиц. Но вряд ли она будет поставлена в российском театре. Вот, например, независимый фестиваль драматургии «Любимовка» ушёл из России, потому что пьесы-высказывания, которые там читают, в России показывать не могут, а подвергаться цензуре фестиваль не хочет. И теперь «Любимовку» проводят в других странах, где эти пьесы можно читать. Со спектаклями всё обстоит хуже, потому что это уже представление, это уже зритель, там ограничений ещё больше.
Пётр Троценко: Насколько вообще можно так жить и работать в плане всех этих ограничений?
Олжас Жанайдаров: Понятно, что есть вещи, которые ты не можешь высказывать открыто, просто в силу вопросов безопасности. Мне сейчас больше интересно преподавание, потому что это возможность продолжать делать то, что тебе нравится, только под другим углом (Жанайдаров преподаёт драматургию в Школе-студии и в Высшей школе сценических искусств. — Ред.). Понимаете, есть время для высказываний, а есть время для разговоров с близкими по духу людьми. И этом смысле преподавание стало для меня отдушиной. Наверное, я так для себя решаю этот вопрос.
Что касается творчества, то в своих пьесах я затрагиваю разные темы, есть пьесы о человеческих взаимоотношениях, об отношениях между родителями и детьми. И там я могу высказываться как хочу. Просто сейчас одни темы я откладываю, на других сосредотачиваюсь, понимая, какая сейчас обстановка.
Пётр Троценко: На почве политических взглядов ссорятся близкие люди, распадаются семьи, родственники перестают общаться друг с другом. Вам интересно было бы описать такую особенность семейных отношений?
Олжас Жанайдаров: Конечно, вся эта ситуация разделяет не только общество, но и семьи. Это действительно можно описать, даже сделать тонко, чтобы не только об этом была пьеса. Мне кажется, даже это как-то сильнее может прозвучать. Когда всё это произошло, было какое-то время прямых высказываний, было важно зафиксировать это, как оно есть, здесь и сейчас. А сейчас время проходит и можно выбирать другие инструменты для того, чтобы описать эту ситуацию, в том числе и через оптику семейных взаимоотношений.
«Я ВСЁ ВРЕМЯ ОБРАЩАЮСЬ К ТЕМЕ МИГРАНТОВ, ПОТОМУ ЧТО САМ ПО СУТИ ТАКОЙ ЖЕ МИГРАНТ»
Пётр Троценко: Вы работаете в России, но в своих пьесах часто обращаетесь к теме Казахстана. Почему для вас это важно?
Олжас Жанайдаров: Моя семья переехала в Россию, когда мне было семь лет, с раннего детства у меня было внутрироссийское окружение, московские друзья. Читал я в основном русскую литературу, изучал русскую историю. Литературную деятельность начинал как прозаик, до какого-то времени писал о том, что происходит в Москве, в России. Но когда я перешёл в драматургию, моей второй пьесой стала пьеса «Беруши» («Бiр, екi, уш»), про двух братьев из Казахстана, которых так же, как и меня, родители в детстве перевезли в Москву. Они выросли в России, но всё равно понимают, что они — казахи.
Поэтому, с одной стороны, эта пьеса о потере каких-то корней, с другой — попытка возобновить отношения со своей исторической родиной. В этой пьесе я выразил всю свою двойственную идентичность. Ведь кто я такой на самом деле? Россиянин? Казах, живущий в России? Я разговариваю и пишу на русском языке. Я автор российской драматургии. Но я люблю Казахстан, с удовольствием сюда возвращаюсь, переживаю за страну, за то, как она будет развиваться дальше. Именно после этой пьесы я понял, что мне интересен казахстанский контекст.
Затем появилась пьеса «Джут», мне было важно написать на эту тему, это был семейный долг, авторский, литературный. Потом у меня есть пьеса «Магазин» — это история про мигранток из Центральной Азии, которые приезжают в Москву и попадают в трудовое рабство. Она написана на основе реальной истории, которая произошла в 2012 году. Ещё у меня есть пьеса «Алдар», о юристе из Казахстана, который защищает права мигрантов в Москве. Так или иначе, но я всё время обращаюсь к теме мигрантов, потому что сам по сути такой же мигрант.
КОММЕНТАРИИ