Это уже выглядит и является, по сути, преемственностью: первым сообщил об условно-досрочном освобождении Владимира Козлова Евгений Жовтис, модерировал первую пресс-конференцию освобожденного Сергей Дуванов — и тот и другой сами в прошлом отсидели в колониях по уголовным статьям. Все были признаны международным сообществом политическими заключенными, все были внезапно освобождены по УДО, и даже медийное сопровождение выхода на свободу проходит так похоже, что создается устойчивый эффект дежавю.
Понятно, что сходство обусловлено одинаковой логикой власти в отношении своих непримиримых оппонентов. Несмотря на разные уголовные статьи, тут один алгоритм и механизм принятия решений. Но почему важным элементом в этой машине служит УДО? «Политических» в Казахстане, как правило, отпускают условно-досрочно, пока печальным исключением является лишь многолетний политический сиделец Арон Атабек.
Самое очевидное объяснение — известная забота официальной Астаны о своем международном имидже. Каждый политический узник — это пятно на репутации, гораздо большее и грязное, чем любая критика из уст оппозиционера на свободе. Чем больше узников совести — тем больше пятен, тем больше заявлений «обеспокоенности» от ОБСЕ, Евросоюза, Госдепа, «Международной амнистии» и множества правозащитных организаций, которые у нас-то ни во что не ставят, но которые обладают огромным международным авторитетом, с чем трудно не считаться, если вы не Туркменбаши.
Условно-досрочное как бы показывает миру и собственным гражданам незлобивый отходчивый характер казахстанской власти. Да, судим и сажаем, но и миловать умеем!
Но в гуманной юридической мере есть также и некая вынужденность, и обреченность игрока. Акорде, может быть, и вовсе не хочется никого сажать, но ведь терпеть критику оппонентов (и тем более акции протеста) не хочется еще больше. А громкие протестные события с резонансом на всю страну и мир следуют волнообразно, одни за другими: разобрались, разогнали, пересажали ДВК — случился Шанырак, утих Шанырак — грянул Жанаозен, затянулась рана Жанаозена — на голову свалились земельные митинги. Если сажать всех смутьянов и не выпускать досрочно, то концентрация политических в местах заключения стала бы критичной. В Турции Эрдоган в преддверии судов над причастными к июльскому путчу выпустил 38 тысяч заключенных, чтобы освободить места в тюрьмах, — в Казахстане перед каждым новым витком репрессий власть милует героев прошлых дел, чтобы не превысить лимит приличий. Это политика компенсации — у нас в тюрьмах тоже освобождаются места для свежих узников, только не в физическом смысле, а в моральном. По крайней мере, всё выглядит именно так.
Если в казахстанской тюрьме освобождается место политзаключенного — значит, на него появились новые кандидаты.
Симптоматично, что сообщивший общественности об освобождении Козлова Жовтис собственным освобождением в 2012 году был обязан в том числе Козлову. Его неожиданно выпустили из колонии через два месяца после жанаозенских событий, до того постоянно отказывая в УДО или даже не давая возможности подать ходатайство постоянными взысканиями. В последний раз Евгений Жовтис потерял надежду на условно-досрочное из-за «неправильного приема пищи», на временный отпуск — из-за карантина в связи с эпидемией гриппа. Слишком несерьезные формулировки для слишком серьезного учреждения. А потом в декабре 2011 года грянул Жанаозен, и уже в феврале 2012-го Жовтиса неожиданно освободили.
С Козловым история повторилась буквально. Сейчас многие говорят о том, что решение о нем было принято на фоне международной критики и переговоров министра иностранных дел Ерлана Идрисова с американским коллегой Джоном Керри, но такую критику и неприятные упоминания о преследовании оппозиции на разных международных встречах казахстанским властям приходится терпеть постоянно. Тем не менее год назад Козлова не просто не освободили, но перевели на более строгие условия содержания. Козлов был последним «жанаозенским» узником, остальных давно отпустили — это были активные участники событий с локальными экономическими требованиями, а не профессиональные политики, которые могли бы представлять для власти проблему после своего освобождения. А Козлов — политик, причем связанный в прошлом с самым ненавистным врагом Акорды Мухтаром Аблязовым. Ничто не обещало смягчения его участи. Так что же случилось?
Если в казахстанской тюрьме освобождается место политзаключенного — значит, на него появились новые кандидаты. Этому нас учит история. Капшагайский городской суд постановил выпустить Козлова 4 августа, а на следующий день, 5 августа, Атырауский областной суд оставил в силе решение об аресте участников земельных митингов Макса Бокаева и Талгата Аяна. Слишком линейная хронология, возможно, случайна, но тем наглядней получается — один день символизирует и подчеркивает принятие подобных решений в одном месте, и место это далеко от суда.
У Владимира Козлова, как до него у Евгения Жовтиса, а до того у Сергея Дуванова, появились политические преемники. Жовтис вышел на свободу через два месяца после Жанаозена, Козлов — через два месяца после земельных митингов. Плохой знак для Бокаева и Аяна. Судя по всему, приговор в отношении них уже вынесен. Кто-то наверху казахстанской вертикали любит симметрию.
В блогах на сайте Азаттык авторы выражают свою позицию, которая может не совпадать с позицией редакции.
