68-летний диссидент и поэт Арон Атабек, приговоренный к 18 годам лишения свободы после Шаныракских событий в 2006 году и освобожденный «по состоянию здоровья» через 15 лет заключения, скончался в больнице после нескольких недель комы, менее чем через два месяца после того, как покинул стены тюрьмы.
По словам главы правозащитной группы «Ар.Рух.Хак» Бахытжан Торегожиной, защитой прав Атабека в тюрьме она активно начала заниматься девять лет назад. Вместе с единомышленниками и другими правозащитниками информировала общественность и международное сообщество о положении диссидента в тюрьме, оказывала помощь и пыталась добиться его освобождения.
Увидеться с поэтом, с которым она не была знакома лично, ей так и не удалось…
«ПИЩУ ПОДАВАЛИ НА ЛОПАТЕ ЧЕРЕЗ ОКОШКО»
Азаттык: Когда вы начали заниматься делом Арона Атабека?
Бахытжан Торегожина: Активно мы, правозащитники, начали заниматься с 2012 года. Арон Атабек тогда находился в Каражале в условиях карцерного типа. До нас дошла информация, что он в знак протеста брюки сжег, потому что ему подавали пищу на лопате через окошко. Тогда мы обратили внимание на его условия содержания, начали переписку с уголовно-исполнительной системой, наняли адвокатов.
После этого признали, что его условия содержания не соответствуют нормам. Их улучшили, но он продолжал протестовать, так как считал себя невиновным все эти годы и выступал против любых условий, которые создавала УИС. После очередного конфликта его отправили в Аркалык, где он находился почти полтора года и где его выводили на прогулки с мешком на голове. Он сам возмущался, и мы обжаловали его перевод как несправедливый, по надуманным причинам.
Его перевели в Павлодар. Он всё время содержался в условиях камерного типа, хотя по приговору должен был находиться в таких местах заключения, как обычная колония, барачного типа, где он мог бы общаться. Мы начали выяснять почему. Оказалось, что есть распоряжение председателя УИС, именно в отношении Арона Едигеева, чтобы он был изолирован полностью. Я это решение просила неоднократно, они мне его не предоставили, заявив, что оно «секретное».
Поэтому Арон отбывал наказание не по приговору, а как политический зэк, в отношении которого есть специальное решение.
В Павлодаре у него ухудшилось состояние здоровья, он мне писал, что у него болят нога и голова. Я неоднократно писала в УИС, чтобы ему предоставили надлежащее лечение. Приходили врачи, но он отказывался, говоря, что не доверяет им.
Потом, после настоятельных обращений, была отремонтирована его камера и поставлен унитаз, потому что у него нога не сгибалась. Так как камера была подвального типа, там было очень сыро, не попадал свет, ему поменяли камеру на более подходящую.
Он очень долго находился в условиях одиночного содержания, мы опять писали жалобы. Поднимали его проблему в ООН, когда ездили правозащитники и Казахстан отчитывался по пыткам и жестокому обращению. Его перевели в четырехместную камеру для того, чтобы он не потерял коммуникативность. Он там находился полтора-два месяца. Потом опять оказался в одиночной.
Он болел и не верил врачам, поэтому мы с правозащитницей Еленой Семеновой уговаривали его на осмотр в частной клинике. Он вначале дал согласие, потом отказался. Когда ему стало совсем плохо, он сильно потерял в весе, его госпитализировали в Павлодаре.
Он писал нам письма, в основном свои стихотворения, которые просил публиковать. С 2012-го, почти 10 лет, мы каждую неделю посылали книги, газеты. Я постоянно в интернете собирала ему деньги на его личный счет в павлодарской тюрьме. Ему было положено два МРП в месяц. Что он мог в тюремном магазине на эти МРП [купить]? Может, печенье, конфет — не знаю. Несколько раз организовывала посылки по 14 килограммов. Мы ему посылали урюк, изюм, продукты, витамины. Была помощь от американских казахов, они выслали очень большую посылку с витаминами. Что-то было передано, что-то нет.
Азаттык: Допускали ли в тюрьму лекарства?
Бакытжан Торегожина: Допускали. У него болела нога, так что в основном это был «Фастумгель». В последнее время он жаловался на желудок и на кишечник. Посылали деньги Елене Семеновой, она там на месте покупала необходимое лекарство и как гуманитарную помощь ему заносила.
Мы обращались в комитет ООН относительно его здоровья, ненадлежащего медицинского лечения, длительных условий одиночного содержания. Они рекомендовали Казахстану пересмотреть условия. Это было лет пять-шесть назад назад.
Международное сообщество реагирует на смерть Арона Атабека
Азаттык: Как происходило ваше общение с Ароном Атабеком?
Бакытжан Торегожина: Все эти 10 лет почти каждую неделю мы посылали газеты: «Жас Алаш», «Дат» и российскую «Новую газету», информацию из интернета, публикации Азаттыка, других изданий, где о нем писали. Мы делали это, чтобы поддержать его моральный дух.
Очень много людей помогало. Посылали книги. Издали две его книги. Одна была издана Альфией Никипбековой в Лондоне. Называется, по-моему, «Резонанс» — на английском языке. Вторую на собственные деньги издал Сабыржан Мукашев — «Лирические стихи Арона Атабека». Эти книги раздавали, не продавали. Отправили ему в тюрьму. Он очень обрадовался. Его стихи публиковались на сайтах «Проза.Ру» и «Стихи.Ру».
Все эти годы с ним была павлодарская правозащитница Елена Семенова. Очень помогал журналист Казис Тогузбаев, он постоянно освещал проблемы Арона и то, как идет общественно-политическая, публичная поддержка. Очень помогал друг Арона Бахтияр Аманжол, композитор. Он постоянно посылал бандероли, носки, какие-то личные вещи, мыло, бритвы.
«МЕНЯ ГОСУДАРСТВО ПОСАДИЛО, ПУСТЬ ОНО МЕНЯ И ОСВОБОЖДАЕТ»
Азаттык: Почему Арон Атабек не воспользовался возможностью условно-досрочного освобождения?
Бакытжан Торегожина: Атабек требовал полной реабилитации. Он ещё 2018 году имел право на УДО. Как раз двое из других четверых [осужденных по этому делу] были освобождены. Арон отказался, сказал: «Так как меня государство посадило, пусть оно меня и освобождает».
Когда подошёл срок УДО, там был материальный убыток, который надо было заплатить. Там была пожарная машина подожжена. Это было около 1,8 миллиона тенге. Несколько общественных деятелей собрали деньги, погасили, и у Арона было право на УДО. Но он этим не воспользовался.
Азаттык: Вы также добивались выдачи ему пенсии?
Бакытжан Торегожина: Да, она ему была положена в 63 года. Колония была не против. Но нужно была его согласие. Он отказался писать, сказал, что от Назарбаева ему не нужны никакие подачки. Пенсия так и осталась невыплаченной.
На Западе, если у тебя подошёл срок УДО, ходатайство от осужденного не просят, просто положено в срок, и тебя выкидывают из тюрьмы, потому что бюджет не может содержать людей, которым положена свобода. У нас, к сожалению, требуют ходатайство, которое осужденные воспринимают как признание вины. Вот почему Макс Бокаев тоже отказывался писать.
Если бы это было на Западе, ему подошёл срок 63 года, положена пенсия — никакого тебе ходатайства, самое главное, что человек жив. Ему автоматически государство открывает счёт и начисляет пенсию. А у нас почему-то нужно, чтобы человек обязательно просил «дайте мне, пожалуйста, пенсию» или «дайте мне, пожалуйста, условно-досрочно освободиться».
Этот подход ещё с советских времён унижает граждан, когда они должны постоянно социальную помощь просить, пенсию, УДО. И сильные люди, как Арон, как Макс, не хотят унижаться и выпрашивать.
Путь Арона Атабека: Желтоксан, Москва, Шанырак, тюрьма
Азаттык: Почему вы на протяжении всех этих лет защищали Атабека?
Бакытжан Торегожина: Я лично с ним незнакома. Видела его в Шаныраке в 2006 году, когда происходили события, но издалека. Я видела поджог полицейского, видела, что Арон вообще не имел отношения к этому. Он стоял спиной, когда подожгли. И когда увидел, что человек горит, снял пиджак, начал тушить.
Я его просто видела. Со многими из тех, кого я защищаю, я незнакома. Допустим, с Джакишевым тоже, я его до сих пор не видела. [Вадима] Курамшина видела один раз. 90 процентов людей, которых я публично поддерживаю и защищаю, я не знаю.
Я защищаю политические права. В 2012 году, когда мы составили первый список политических в Казахстане, в него был включён Арон как гражданин, который преследуется за свои убеждения. Как и Макс Бокаев, как и Владимир Козлов. Они тоже преследовались за политические убеждения и требования перемен в стране.
Я занимаюсь именно соблюдением политических прав, того, что все граждане имеют право выражать свое мнение, принимать участие в мирных митингах, требовать от своего правительства соблюдения законов, написанных им самим. Должно быть социальное равенство, честные выборы, ротация власти. Я занимаюсь гражданами, которые пытаются развивать это право, но со стороны государства преследуются, их осуждают, лишают свободы. Я, как правозащитник, стараюсь их поддержать, чтобы они понимали, что они не забыты там, в тюрьме.
«ЧЕЛОВЕК-ГЛЫБА»
Азаттык: Вы не виделись с Атабеком после освобождения?
Бакытжан Торегожина: Я посчитала, что он немножко должен прийти в себя, потому что 15 лет сидел в одиночной камере. Многие пишут, что пять лет. Нет, он все 15 лет сидел в одиночной камере. Иногда его переводили, но это не считается.
Он долго сидел. К большому вниманию людей он был не готов, есть понятие «психологическая реабилитация». Я это понимала. Подумала, что вот он немножко придёт в себя, войдёт в нашу жизнь, соберётся с духом, привыкнет и можно будет организовать встречу. Я хотела пригласить тех людей, которые помогали, адвокатов, хотела, чтобы была тёплая встреча. Но получилось так, как получилось. К сожалению, я его не увидела.
То интервью, которое он дал Азаттыку, — это реквием. Я вам в этом плане очень благодарна, что вы попали к нему и смогли взять у него фактически последнее интервью в его жизни. Он прекрасно понимал, что уходит.
Он был очень умным, у него были энциклопедические знания, он сидел в тюрьме, библиотеки ему были недоступны, интернет — недоступен, но в своих публикациях вспоминал писателей, цитировал их мысли, потому что всё это помнил.
Я поражаюсь глубине его знаний, широте. Он был не только человеком чести. Это был человек-глыба, в том числе по объёму знаний и человеческих ценностей.
В подготовке статьи участвовала корреспондент Азаттыка Маншук Асаутай.
КОММЕНТАРИИ