ВЫРОСШИЕ В БЫТОВОМ НАСИЛИИ
В семь лет Анель (имя изменено, женщина предпочла анонимно рассказать о событиях в своей жизни) переехала из дома бабушки к маме, папе, брату и сестре. Тогда Анель узнала о семейной «особенности». Если папа не возвращался домой к семи вечера, значит, надо было готовить сумки, сапоги и одежду заранее, чтобы после прихода пьяного отца дети успели убежать к соседям.
— С мордобоями [случаев] было меньше, конечно, а издевательства над членами семьи в месяц два раза где-то. По отношению к детям физического насилия не было, но по отношению к супруге было. Он нас не бил. Ночью просто мог поставить на ноги и задавать вопросы. Если он поздно возвращался с работы, надо было уже готовить сумки, вещи, сапоги. В таком «ожидании чуда» прошло всё детство, — делится воспоминаниями Анель.
По отношению к детям физического насилия не было, но по отношению к супруге было. Он нас не бил. Ночью просто мог поставить на ноги и задавать вопросы.
Мать Анель постоянно испытывала физическое насилие от пьяного мужа, но долгие годы терпела. У троих детей выбора не было.
— Жили-то в маленьком поселке; чтобы не выносить мусор из избы, мама молчала. Мама сама тоже комплексовала по этому поводу. Кроме нас и соседей, к которым мы убегали, об этих случаях никто не знал. Я чувствую, что это повлияло на мой характер сегодня, — говорит собеседница Азаттыка.
Анель рассказывает, что не захотела выходить замуж. Сегодня она — мать двоих детей, рожденных вне брака. По ее словам, бывали случаи, когда она поднимала руку на своих дочерей, и в этом она видит параллель со своим детством.
Виктория Бин, психолог и клинический консультант, специализирующийся на депрессивных и тревожных расстройствах, анализируя семьи с повторяющимися случаями бытового насилия, говорит, что дети в таких семьях также будут себя вести агрессивно в своих будущих отношениях, что и происходит в случае семейной истории Анель.
— Они же всё это видят, они же наблюдают за родителями. Во-первых, они травмируются эмоционально; во-вторых, они перенимают поведение. Это [агрессивное поведение с близкими] не начинается ни с того ни с сего. Вероятность высока, если у «агрессора» в семье было насилие любое — эмоциональное, физическое, вербальное. Вероятность, что он себя так же будет вести, — высока. Предпосылки должны были быть, — говорит Виктория Бин.
По статистике Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), каждая третья женщина в мире испытывала физическое или сексуальное насилие. Факторами, которые повышают риск присутствия насилия в отношениях, по информации ВОЗ, являются низкий уровень образованности, жестокое обращение с нынешним «агрессором» в детстве, потребление алкоголя, измены, общественные нормы, которые предоставляют привилегии или приписывают более высокий статус одному полу.
МЕРЫ НЕ ЭФФЕКТИВНЫ?
За 2016 год по всему Казахстану поступила 4401 жалоба о привлечении к уголовной ответственности по статье «Умышленное причинение легкого вреда здоровью», в том же году 2892 человека было привлечено за неповиновение установленным ограничениям и повторные факты бытового насилия. Остается догадываться, сколько семей в подобных случаях не обращались в полицию. В июле 2017 года статьи «Побои» и «Умышленное причинение легкого вреда здоровью» были перемещены в кодекс об административных правонарушениях. МВД, предлагая декриминализировать побои, ссылалось в начале года на ухудшение ситуации с профилактикой бытового насилия.
Насилие по смягчающим обстоятельствам (Видео Азаттыка, 5 октября 2017 года)
Для обвиняемых в бытовом насилии в законодательстве предусмотрены такие меры, как защитное предписание, установление особых требований к поведению и запрет на приближение. Все меры направлены на исключение контактов конфликтующих сторон. Однако это вряд ли можно назвать эффективной мерой.
Ирина Унжакова, депутат мажилиса парламента и член комиссии по делам женщин и семейно-демографической политике, указала на непродуманность процессов после того, как «агрессор» понесет административное наказание:
— Какой у нас сегодня ход: жертву изъять, куда-то там поместить. И вот этот вот разрыв, который мы устраиваем (вот этих сюда, других туда на период погашения конфликта), — это эффективная мера, но не более того. И настает время, когда нужно возвращаться домой. Соответственно, нам нужно работать и с мужчинами, которые не справляются со своей агрессией. Это такие же члены нашего общества, а не какие-то там... В конфликте всегда участвуют две стороны, — говорит Ирина Унжакова.
Алибек Мусабаев, старший инспектор отдела по организации деятельности участковых инспекторов полиции Астаны, который в своей повседневной работе сталкивается с жалобами на бытовое насилие, тоже отмечает, что меры в отношении правонарушителей далеко не всегда приносят эффект.
–— У всех тех рычагов, которые мы можем применить при рассмотрении материалов семейного бытового насилия, не всё то, что мы можем применить, — эффективно. Не всегда бывает так, что нарушитель-агрессор понял что-то для себя. Мы очень часто встречаемся с этим. К примеру, если судья назначит штраф, то, после того как они выйдут из судебного заседания, ему приходится платить из семейного бюджета. Если даже двое-трое суток административного ареста, наоборот, после того как он выйдет, он будет более обозлен, агрессивен. В следующий раз он может на этом не остановиться и наказать [женщину] за то, что он сидел. Если и идет примирение, то оно чаще всего тоже неэффективно: через какое-то время обратно скандал, побои и так далее, — рассказывает Алибек Мусабаев.
ИДЕЯ СОЗДАНИЯ «ИНСТИТУТА СУДЕБНЫХ ПСИХОЛОГОВ»
Алибек Мусабаев выдвигает предложение создать «институт судебных психологов», чтобы разрешать внутрисемейные конфликты и избегать повторений случаев бытового насилия.
— Вместо того чтобы судья выносил какой-то вердикт в виде штрафа или ареста, он может обязать и нарушителя, и потерпевшую сторону на посещение семейных психологов. Или если потерпевшая сторона не хочет доводить дело до суда, то можно направлять их к психологу по постановлению участкового инспектора. Если же они не посещают, то, соответственно, будет приказ к административной ответственности. При посещении психолога он уже будет выносить свое решение — судебное заключение, — говорит Алибек Мусабаев.
Виктория Бин, оценивая идею, считает, что убедить сторону, применяющую насилие, посещать психолога будет сложно:
— Если «агрессор» согласен пойти к психологу, то будет правильнее пойти вдвоем на семейное консультирование. Но, к сожалению, в большинстве случаев «агрессор» не согласен пойти к психологу. Еще очень важно, чтобы был не любой психолог, а именно работающий со случаями бытового насилия, к любому — не получится.
В функционирующем в Астане кризисном центре говорят, что у них есть опция совместного с «агрессором» посещения психолога, но таких случаев, по словам работников кризисного центра (основными посетителями которого становятся женщины и дети), — единицы.
— Если мужчина соглашается, через примирение приходит, прощение просит, только тогда есть такая услуга. А так в основном нет, — говорит Айым Алпысова, специалист по социальной работе кризисного центра в Астане.
Гульзада Сержан, сооснователь казахстанской феминистской инициативной группы Feminita, считает, что работа кризисных центров решает не проблему, а ее последствия. Проблема же, по ее мнению, заключается в гендерном неравенстве в обществе.
— Я считаю, бытовое насилие — следствие гендерного неравенства. Пока будет неравенство, бытовое насилие будет продолжаться и женские НПО, которые помогают жертвам, так и будут продолжать помогать. Нужно править причину, а не год за годом ужасаться от последствий, — комментирует Гульзада Сержан.
По информации генеральной прокуратуры Казахстана, в прошлом году в стране от семейного насилия погибли 36 женщин и один ребенок.
