Для Ержанова аул Каратас — такой же генеральный образ-лейтмотив, как для Уильяма Фолкнера вымышленный округ Йокнапатофа. Еще с ранних студенческих работ режиссер выстраивал повествование вокруг этого населенного пункта, и все его работы, в принципе, можно объединить в тематический сборник «Хроника Каратаса».
Причем хроника в медицинском смысле слова.
Сюжет новой ленты разворачивается вокруг молодого акима, который приезжает в Каратас с молодой беременной женой и сразу узнаёт, что жители аула постоянно и массово умирают от неизвестной болезни. Главный врач аула утверждает, что это грипп. На борьбу с заразой уходит 90 процентов от выделенного аулу государственного бюджета, но это не помогает. Новоприбывший аким считает, что болезнь неверно диагностирована, врач продолжает настаивать, что это грипп, и лечит население при помощи оригинальной методики. Которая, помимо вакцины, включает в себя песни и пляски в исполнении зараженных. Потому что это «наши традиции».
Снял полнометражную ленту Ержанов всего за шесть тысяч долларов, выделенных фондом «Сорос — Казахстан». Фильм впервые был представлен на кинофестивале в Роттердаме и завоевал приз NETPAC (сеть по продвижению азиатского кино).
Неподготовленному зрителю «Чума» может показаться очень странной. Примерно в той же степени, в которой неподготовленному человеку может показаться странным Казахстан. Люди умирают, коррупция расцветает, властные институты неэффективны — однако весь аул живет подготовкой к грандиозной выставке, предпочитая игнорировать очевидное. То есть всё максимально прозрачно, и могло бы даже показаться творческим трюизмом, но от лобовой прямолинейности метафор Ержанова спасает совершенно условная манера художественного повествования. Изобразительно в фильме нет ничего, чтобы можно было соотнести с нынешней казахстанской реальностью. В ночном ауле бродят люди в отрепье и полуафриканских, полувенецианских масках; «чумной доктор» с птичьим клювом прямиком из средневековой Европы водит за собой караван единоверцев; Сизиф катит свой шар, а руководство аула поглощает за трапезой библейско-фламандскую рыбу из деревянной утвари.
И при этом, намеренно, жестко отрицая традиции реализма, Ержанов парадоксально пришел к документализму. К правде жизни (или смерти, если учитывать контекст фильма). После «Чумы в ауле Каратас» совершенно очевидно, что реализм, даже с приставкой «гипер», как художественный метод полностью исчерпал себя. Во всяком случае, в Каратасе. Современного каратасца не проберешь ни обличением коррупции на весь экран, ни натуралистичными убийствами младенцев. Всё это можно увидеть в новостях по телевизору, это стало нормой жизни, обыденностью. Традициями стало.
В 1963 году Шакен Айманов входил в состав жюри Московского международного кинофестиваля, и, когда его спросили, что он думает о конкурсном фильме Феллини «8 ½», он образно ответил, что итальянская картина отличается от всех других претендентов примерно как реактивный самолет от деревянной телеги. То же самое можно сказать и о «Чуме в ауле Каратас» в контексте всего остального современного казахстанского кинематографа. Позолоченные «Байтереки» и статуарные батыры на конях, заполонившие официозное казахстанское кино, слеплены в реалистической манере — никто не скажет, что это визуально они грешат против действительности. Они реалистичны, и при этом совершено неправдоподобны. Потому что лживы. «Чума» целиком и полностью фантасмагорична, но правдива от первого до финального кадра. Потому что честна. Никто не может сказать, что «у нас такого нет», отрицать существование инфернального аула, в котором живут мифические люди в древнегреческих тогах и масках дель-арте, — сама по себе нелепость на грани бреда.
Этого, разумеется, у нас нет. Это само по себе и есть мы.
По сути, Ержанов сделал революцию в казахстанском кинематографе, квантовый скачок отечественного искусства, осуществил слом существовавшей десятилетиями художественной парадигмы. И, вопреки расхожим мнениям, режиссер никого теперь не изобличает. Ему известно не меньше, чем другим: в своем Отечестве порока не бывает.
