Полководец Бауржан Момышулы – был казахом, который достиг наивысшей военной карьеры во время Второй мировой войны. Известно, что при жизни ему не дали из-за его строптивого характера ни звания генерала, ни звания Героя Советского Союза.
Эти записи – глубоко личные. Рассказ ведётся от имени Шапиги Мусиной - падчерицы Бауржана Момышулы и дочери Гайникамал Баубековой. Рассказ Шапиги Мусиной передает нам ее дочь Лейла Танаева, стало быть внучка Бауржана Момышулы.
Шапига Мусина — сценарист, режиссер, бывший председатель правления Ассоциации женщин-кинематографистов Казахстана, автор сценария к фильму «Отчим» о Бауржане Момышулы.
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
Известная актриса Гайникамал Баубекова вышла замуж за Бауржана Момышулы в 1961 году. Однако история их любви началась задолго до этого...
— Аташка и моя мама, — рассказывает Шапига Мусина, — познакомились, когда маме было 17 лет, в Алма-Ате. Это было еще до войны, Бауржан уже тогда был офицером — высоким, подтянутым, с горящими глазами, в военной форме, и очень популярный среди девушек.
Моя мама тогда начинала карьеру актрисы, а Бауржана отправляли на Дальний Восток, и мама не смогла с ним уехать: у нее была дома работа, карьера, она
Тогда моя мама ездила по фронту в составе концертной бригады, которую собрал ЦК Компартии Казахстана и возглавил писатель Габиден Мустафин для поддержания духа солдат в трудный период войны. И, когда она узнавала, что Момышулы воюет где-то, она просилась туда, а Бауржан, узнав, что она неподалеку, садился на свой мотоцикл и ехал к ней, просто чтобы увидеться, подержать ее руку и сразу же уехать обратно к своим солдатам, и наутро снова идти в атаку.
После войны Момышулы был несколько раз женат, но его первой настоящей любовью была моя мама. После войны маму направили работать в семипалатинский театр, где она попала в окружение молодых поэтов, писателей и актеров, среди которых был мой отец Шахан Мусин.
Это был молодой талантливый поэт и драматург, который уже пострадал от сталинских репрессий 1937 года. На момент замужества моей мамы и отца он был в очередной раз отпущен из тюрьмы, но в 1948 году, когда родилась я, он был снова арестован и отправлен в ссылку в Сибирь. Эта была так называемая вторая волна сталинских репрессий.
Когда мне исполнилось три месяца, мама собрала меня и поехала в ссылку за отцом. В 1950 году родился мой брат Кимель. Отец вернулся из ссылки в 1954 году, но полную реабилитацию он получил сравнительно недавно. В течение долгого времени он не мог найти работу, считался «врагом народа».
В то время мы жили в доме, бывшем общежитии для артистов. Мама была беременна младшей сестрой, мы жили в одной комнате с бабушкой, сестренкой папы, братишкой мамы, со своей женой, племянниками. У нас был огромный дубовый стол, покрашенный белой краской, и мы с бабушкой спали на этом столе. Кто-то спал под столом, кто-то на сундуке, папа с мамой спали за шифоньером. В углу за ширмой спал братишка мамы со своей женой.
Так жила не только наша семья, но и все, кто жил в этом общежитии. Но дети были счастливы, бегали по длинному коридору, гоняясь друг за другом и за кошками. И когда наконец нам дали отдельную трехкомнатную квартиру, папа уже работал в театре и у семьи наладилась жизнь, — мама ушла к Бауржану Момышулы.
Развод моих родителей был скандальным, Момышулы объявили выговор по партийной линии с занесением в его личное дело. Его вызывали на партийное собрание в Союзе писателей с требованием объяснения, где он сказал: «Партийный билет мне дали люди, а любовь мне дал Бог». Аташка и мама прожили вместе 12 лет, до самой смерти моей мамы.
КОСА НА КАМЕНЬ
Первая встреча с Бауржаном Момышулы меня очень испугала. Я увидела сердитого старика с насупленными бровями и с торчащими дыбом усами. Сквозь брови и усы как будто яростно сверкали молнии! Это его настроение было вызвано тем, что ему пришлось оторваться от работы и открыть мне входную дверь, в которую я звонила уже в течение длительного времени.
Мама в это время была в ванной, и ничего не слышала. Но когда он увидел меня, 13-летнюю напуганную девочку, он слегка успокоился, молча повернулся и ушел в кабинет. Я осталась стоять на пороге и смотреть ему в спину.
В это время из ванной вышла мама, увидела меня, напуганную, засмеялась, обняла и ушла на кухню. Через некоторое время Бауржан пришел на кухню, и мы пошли обедать. Я продолжала испуганно таращить на него глаза, и он вдруг, поняв, что напугал меня, заулыбался, подошел ко мне и поцеловал меня, задевая
Впоследствии мы с Бауржан-аташкой стали друзьями, но становление нашей дружбы было тяжелым, непростым. У него был довольно сложный характер, он требовал беспрекословного подчинения, а я была подростком, и по сравнению с отцом, который был очень мягким, Момышулы казался даже грубым, жестким каким-то. Он, например, мог выгнать из дома человека, который пришел к нему с личной просьбой посодействовать за него, хотя потом мог помочь человеку, который этого не ожидает. Он особенно помогал участникам войны.
И конечно, что мне помогло в развитии наших отношений — это мое уважение к нему. Он был интересным, неординарным человеком. У него был необычный взгляд на обычные, казалось бы, вещи. Он, например, сказал мне: «Дочуля, надо уметь читать газеты между строк». Я тогда не поняла, что это значит, и спросила: «Как это, ведь там нет букв?» Он засмеялся и сказал: «Ладно, ты еще маленькая, не понимаешь этого».
Нас еще объединяла мама. Она болела, и, чтоб облегчить ее долю, мне приходилось стирать, готовить; и он видел всё это и ценил. У него была бессонница, и часто он не спал ночами: писал, просматривал архивы. В последнее время он много пил — его одолевали воспоминания, иногда он сидел, что-то напевая, и было такое ощущение, что его что-то мучило. Мы боялись оставлять его одного. Я думаю, он пил потому, что его преследовало чувство разочарования: он понял, что воевал за другую страну. Он видел, что в стране процветают чиновники, клеветники, воры, а ведь он воевал за другие идеалы…
И вот по ночам мы сидели с ним на кухне, он рассказывал мне массу разных историй: его воспоминания, фронтовые истории, о своем счастливом детстве. Он был единственным сыном в семье, но мать у него умерла, когда он был совсем маленьким, он это всё описывает в книге «Наша семья».
Потом отец Бауржана женился на младшей сестре своей жены, и в основном его воспитывала его старшая сестра, которую мы все называли Музей-апа. Она одевалась, как в музее: кундик, кимешек. Она чтила традиции, имела хорошее чувство юмора. Она занимала пост «главной старухи аула», помогала аульчанам советом, принимала решения в вопросах семей, мирила поссорившихся супругов, журила аульное начальство, которое к ней прислушивалось и уважало ее. Высокий кимешек придавал ей больше роста и больше авторитета.
Бауржан-аташка был максималистом, как и я, и если у меня был максимализм подростковый, то у него это было частью характера. Поэтому, как говорится, коса на камень нашла. Но со временем я повзрослела; если у нас и были стычки по мелочам, то в больших и серьезных вопросах мы с ним были едины, это укрепляло наше уважение друг к другу. Он стал видеть во мне личность, которая имеет собственное суждение.
«Я ПОРУЧАЮ ТЕБЕ ДОЧЬ, А ТЕБЯ ПОРУЧАЮ ВСЕВЫШНЕМУ»
Когда я была молодой, Бауржан-аташка подарил мне пишущую машинку, его немецкий трофей. Я тогда писала, и он читал мои стихи, прозу. Ему нравилось, он считал меня человеком способным, и, когда моя мама отговаривала меня от того, чтобы идти в искусство, говорила, что путь тернистый, Бауржан сказал: «Молодой человек выбирает себе путь, судьбу — не мешай ей».
Мама оказалась права, что путь в искусство в советское время — тернист. Характер у меня был не подарок, могла хлопнуть дверью. Я ходила в Алма-Ате на подготовительные курсы сценаристов, режиссеров при киностудии «Казахфильм», чтобы поступить во ВГИК (Всесоюзный государственный институт кинематографистов) в Москве, единственный в своем роде институт в Советском Союзе, где обучались специалисты кино, и поступить туда было практически невозможно: конкурс был огромный.
И когда приехала комиссия из ВГИКа, начальник отдела кадров, с которым я перед этим поссорилась и хлопнула дверью, пошел в комиссию и начал
«Ну почему я, молодая 19-летняя женщина, должна думать так же, как начальник отдела кадров, 50-летний человек?» — подумала я, и сказала аташке, что он против меня строит козни. И тогда он пошел со мной в Госкино Казахстана, когда председателем был Камал Смаилов. К этому времени они уже знали друг друга, это было после того, как был снят знаменитый фильм «За нами Москва».
Бауржана уважали, и, когда мы пришли на студию вдвоем, все сразу выбежали навстречу, пригласили нас вовнутрь. И тогда аташка сказал свои знаменитые слова: «Баламды саған тапсырдым, сені құдайға тапсырдым» («Я поручаю тебе дочь, а тебя поручаю Всевышнему»). Это означало, что Камал Смаилов должен сам посмотреть, справедлива ли клевета, почему они должны верить какому-то начальнику и подрезать талант. И, благодаря этому, мою кандидатуру все-таки включили в список конкурсантов, и я поехала поступать. И после соревнования с другими я поступила в мастерскую Рома. Бауржан-аташка гордился, что я его не подвела. Он понимал, что иногда молодому человеку просто нужна поддержка и помощь.
«КУБИНСКИЙ РЕМОНТ»
В 1960 году Бауржан Момышулы поехал на Кубу по приглашению правительства Кубы. Как известно, Момышулы был кумиром для Эрнеста Че Гевары и Фиделя Кастро и «Волоколамское шоссе» было одной из любимых книг команданте Че и Кастро. В это время Фидель Кастро был в Москве, Че Гевара уже уехал совершать революции в других странах, и Бауржана встречал Рауль Кастро. Момышулы решил пригласить молодых кубинских повстанцев к себе домой в Алма-Ату, погостить у полковника. Никто не предполагал, что они примут приглашение, и, когда они приехали в Алма-Ату, это было неожиданностью.
За два-три месяца до этого нам позвонили из ЦК партии, сказав, что приедут кубинские гости. Поговорили с мамой и спросили, где и как мы намерены принять гостей. В то время мы жили в большом старом доме на четвертом этаже, на углу улиц Фурманова и Комсомольской.
Дом был старый, с высокими потолками, скрипучими полами, с протекающей
Увидев, в каком состоянии квартира, они предложили переехать в новую квартиру. Мама обрадовалась, а Бауржан-аташка категорически отказался, сказав, что его устраивает и эта квартира. Он сказал: «Если кому-то и стыдно за полковника, пусть сам и принимает кубинцев где хочет».
К тому времени у него уже была большая обида на советское правительство: его выдвигали на звание Героя Советского Союза, но отказали. По слухам, Сталин отказал. Также отказали Кошкарбаеву, который в числе первых поднял советский флаг над Рейхстагом и которого Момышулы выдвигал на звание Героя.
Мама тогда позвонила помощнику Кунаева. Расстроенная, говорит: «Вот, Бауке никуда не переедет, ругается. Не знаю, что делать. Сами приезжайте и договаривайтесь». Приехали какие-то люди в костюмах, стали его уговаривать, а Бауржан-аташка их выгнал из дома — не просто так, а матом, сказав, что пыль в глаза он не собирается пускать. Он любил материться, как любой военный человек, и матерился смачно.
Потом Димаш Ахметович Кунаев сам позвонил к нам домой и поговорил с Бауржаном. Бауке очень уважал Димаша Ахметовича. Но, несмотря ни на что, аташка категорически отказался переезжать. И тогда договорились, что они эту квартиру отремонтируют, приведут ее в божеский вид, а на время ремонта Бауржан со своей семьей будет жить в гостинице на улице Калинина, директором которой был как раз Кошкарбаев, с которым они были друзьями.
Мне это очень понравилось, потому что не надо было готовить, убирать, завтрак-обед приносили в номер, а ужинать мы ходили в ресторан.
Бауржан-аташка любил ходить в рестораны, любил, когда его узнавали, когда с ним здоровались. Иногда он мог выбрать самую полную даму и пригласить ее на танец! Я, будучи подростком, ужасно нервничала, мне не нравилось ходить с ним, как всем молодым людям не нравится ходить со стариками. Мне было неудобно, что он так себя ведет.
И вот после окончания ремонта мы вернулись домой, и через некоторое время приехали кубинцы — молодые ребята-революционеры, среди этой делегации были бородатые и совсем юные солдаты, все в военной зеленой форме, с приятными лицам.
Квартиру отремонтировали: залатали крышу, перестелили полы, повесили хрустальные люстры, появилась новая мебель, ковры. Столы были накрыты как фуршет, люди брали еду в тарелки, напитки в бокалы, ходили, общались. Были переводчики, в основном все в серых костюмах, похожие на сотрудников КГБ.
Приехали советские военные писатели, среди них был Борис Полевой. Аташка в бытовых вопросах ничего не понимал, не вмешивался, после ремонта он просто посмотрел вокруг, ничего не сказал, сел на свой любимый стул на кухне между столом и холодильником и закурил сигарету.
СМЕРТЬ БАУРЖАНА
Бауржан Момышулы умер 10 июня 1982 года, когда было празднование 250-летия присоединения Казахстана к России. Если само присоединение Казахстана к России было договором политическим, то при коммунистическом режиме этот праздник стал идеологическим.
В республике готовились к празднованию, и власти скрыли факт смерти Момышулы, побоявшись, что это может помешать провести праздник и внести
Дело дошло до того, что кто-то из пассажиров поезда Алматы — Москва, проезжая мимо Шымкента и Жамбыла, выкрикивал из окон поезда: «Бауржан өлді! Бауржан өлді!»(«Бауржан умер!») И тогда народ потянулся в Алматы, но не для того, чтобы праздновать официальный праздник, а для того, чтобы проститься с героем.
Гражданская панихида была назначена на 10 часов утра в здании Театра юного зрителя, которое находилось на Коммунистическом проспекте (Абылай-хана). Поток людей был огромен, и похоронная процессия, с орденами, награждениями, солдатами с винтовками, — вся эта процессия была практически смята, так как толпа людей хлынула с плачем, криком, рыданиями, пели поминальные песни, и похороны превратились в народное прощание.
Бауржану позволялось говорить правду, у него всегда было собственное мнение. Он не воспитывал никого, не говорил, как что делать, никого ничему не учил — он просто сам был примером. Его взгляд на жизнь, мышление — всё исходило из его поступков и поведения.
