Время от времени украинская сторона публикует как списки российских военнопленных, так и интервью, проведенные с некоторыми из них. Так Татаро-башкирская редакция Азаттыка — «Idel.Реалии» — узнала, что среди пленных есть и житель Мордовии Вадим (имя изменено), который родился и вырос в отдаленном селе Парапино. Редакция направила в регион корреспондента, чтобы узнать, как живет это село в эти дни и, главное, почему его жители оказываются на передовой войны России с Украиной. По признанию односельчан Вадима, юноши идут на контрактную службу из-за тяжелого финансового положения. Попавший в украинский плен представитель народа мокша — если верить российской стороне — пошел защищать русскоязычных украинцев от «киевского нацистского режима». Однако ирония ситуации оказалась в том, что как раз положение родного языка Вадима — мокшанского — в Парапино, да и в Мордовии в целом, плачевное, если его сравнить с тем, как русский функционировал до войны на юге и востоке Украины.
Вадим был одним из немногих военнопленных, который согласился говорить с «Idel.Реалии». В силу того, что собеседник как военнопленный мог находиться под давлением со стороны Вооруженных сил Украины, корреспондент сосредоточился на вопросах, которые напрямую не связаны с войной, а касаются условий и предпосылок, из-за которых Вадим и оказался в нынешней ситуации.
Вадим родом из Парапино — это мордовское село почти со стопроцентным мокшанским населением.
Мокшане — один из титульных народов поволжской республики, язык которых наряду с русским и эрзянским является государственным в национальном образовании. Но в ходе беседы выяснилось, что у Вадима не так хорошо с родным языком. Этот вопрос был крайне важным, потому как российская сторона заявляет о том, что одной из целей вторжения в Украину является ее «денацификация» и якобы «спасение» русскоязычных, то есть определенной этнической группы, от давления украинского большинства.
— Говорю на родном мокшанском более или менее. На нем говорил только с родителями, сестры говорят по-русски, но понимают родной. С первого по девятый классы изучал мордовский язык и мордовскую литературу, — поделился юноша, родившийся два десятка лет тому назад.
На вопрос о том, почему тогда он на нем говорит «более или менее», а не свободно, сначала отвечает издалека.
— Скорее всего, потому, что я с большинством людей говорю только по-русски. И со временем язык выветривается из головы, — делится он.
Позднее юноша объясняет языковой переход своих односельчан тем, что «большинству затруднительно переходить с языка на язык».
Молодой человек считает, что к этому российское государство имеет прямое отношение, так как оно создает условия, при которых люди «в своей родной стране говорят чисто по-русски», а во владении ими родным власть не сильно заинтересовано.
«Idel.Реалии» многократно сообщали, что мордовские власти игнорируют суть многочисленных обращений граждан, которые просят власти создать гимназию в Саранске с эрзянским языком обучения. Власти формально отвечают гражданам, однако ничего по сути обращений не пишут, рассказывая о мерах, предпринимаемых руководством субъекта для развития эрзянского и мокшанского языков.
Вадим признаётся, что мокшанский язык пока еще как-то сохраняется в деревнях, а в городах ситуация гораздо хуже.
Военнослужащий раскрывает и причину: родной преподается исключительно как предмет, даже если в деревне проживают только мокшане, все остальные предметы дети изучают на русском.
Сам Вадим до войны не слышал о том, что Москва обвиняла Киев в лишении украинцев юга и востока страны родного русского языка.
«Вообще, меня отправили на учения», — неожиданно добавляет он.
По словам Вадима, он не знал, что попадет в Украину и будет воевать, контракт он заключил еще осенью прошлого года.
У молодого человека уже была возможность связаться со своими родными. Как рассказывает Вадим, он воспользовался этой возможностью и предупредил родню, чтобы не доверяли информации из воинской части.
— Как нам сказали, некоторых уже списали из частей, как будто их не было, — намекает он на то, что российская сторона фальсифицирует данные.
Вадим также сетует на то, что примерно с 2014 года сильно изменилось благосостояние в его селе — стало хуже. До 2014 года в его селе в экономическом плане люди жили «нормально», говорит он.
— Потом пошли инфляции с большими процентами. То есть если раньше на 1000 рублей можно было купить целую корзину, то сейчас я не знаю. По крайней мере, вот сейчас я даже не знаю, что можно купить за 1000 рублей. Хлеб, молоко и яйца, наверное, — заключает Вадим.
СЛОЖНОДОСТУПНОЕ СЕЛО
Вадим в плену, и вполне может быть, что он высказывается под давлением. Именно поэтому корреспондент «Idel.Реалии» направился на малую родину молодого человека, чтобы убедиться воочию, как живет село Парапино.
Приехав в столицу Мордовии, добираемся до автостанции — оттуда на автобусе едем в районный центр Ковылкино, расположенный в 108 километрах от Саранска. Ковылкино также известно и своим мокшанским названием — Лашма Ош.
Водитель автобуса советует доехать от Ковылкино до Парапино на такси, так как удобного общественного транспорта просто нет. Дорога туда занимает около 15–20 минут и обходится в 150 рублей.
Водитель такси интересуется, не к знахарке ли Валентине мы едем. Выяснилось, что в Парапино со всей России ездят «лечиться заговорами мордовской ведуньи». От такого предложения решили не отказываться — едем к ней.
По российским меркам Парапино — довольно большое село, по данным местных властей, здесь проживает около полутора тысяч человек. Пока добирались до села, таксист рассказал о сегодняшних «совершенно безрадужных реалиях жизни» в российской провинции.
— Понастроили кругом свинарников. Дышать тошно… Молодежь в основном на заработки ездит в Москву. Только там можно хоть что-то заработать. Да, как и везде… И из Ульяновска многие ездят на заработки. Мужчины — в охрану или на стройку, а женщины — в магазины продавцами устраиваются, — делится водитель.
Про войну люди здесь говорят неохотно. На вопрос, есть ли в селе молодые люди, решившие поехать в Украину, чтобы воевать в рядах российской армии, таксист отвечает уклончиво.
— Не спрашивайте лучше. Кому нужна эта война, — выдает он.
После этого таксист и вовсе перестает говорить. Ехали мы молча, пока не остановились у дома с красными воротами уже в Парапино.
Рядом с домом ландшафт украшал небольшой искусственный водоем. Ворота были открыты. Двор знахарки усыпан фигурками из гипса — здесь и русалка, и гномы, и дикие звери. На пороге ни души — лишь предупреждающее объявление о необходимости соблюдать чистоту и надевать бахилы. Нас приветливо встречает женщина средних лет, в очках и платке.
— Заходите-заходите, не бойтесь, — приглашает в дом Валентина.
Тему разговора она тут же задает сама: «Скорее бы эта война закончилось. Ничего хорошего от нее. Сколько мальчиков-ребят гибнет. Наш один в плену там».
ШЕПОТОМ О ВОЙНЕ
Женщина почти шепотом продолжает.
— Двоих, знаю, отпустили… Одному челюсть отбили, а нашему, парапинскому, все почки отбили, — вздыхает Валентина. На вопрос, откуда она знает про отбитые почки, отвечает, что в селе все так говорят.
А парапинцы между собой и вправду часто обсуждают истории об издевательствах над пленными русскими солдатами в Украине. Поэтому Валентина уверена, что такое происходит.
— Несколько лет назад ко мне за 150 километров отсюда привозили лечить мальчишку, заикался он. А недавно мать его прислала видео с его похорон. Ох, эта война, зачем она… Мать того солдата рассказала, что медаль ей на 9 мая дали. И что? Сына нет, на медаль теперь глядеть будет, — негодует женщина.
По словам Валентины, ей известно, что мать пленного из Парапино обращалась во все инстанции, но везде ответ один: «Радуйся, что жив. Вернется, ждать надо».
Знахарка знакома с бабушкой пленного солдата — она видела «ее давеча у церкви». Но пока новостей от солдата нет. «Я каждый день молюсь за нашего парня. Он должен вернуться здоровым», — надеется Валентина.
Уже после возвращения из Мордовии нам удается дозвониться до бабушки пленного солдата.
— Я не хотела бы говорить на эту тему. Мы ждем сейчас вестей, может, обстановка поменяется, может, всё наладится в мире, — с надеждой в голосе говорит Татьяна.
В Парапино все знают семью Вадима–солдата. Семья многодетная. «Вроде как четверо детей, денег не хватало», — признаются местные жители. Люди считают, что Вадим поехал воевать в Украину из-за финансовых проблем.
«Мать пленного солдата в разговоре как-то обмолвилась, зачем это всё нужно было, лучше бы хлеб черный ели», — отмечают соседи семьи Вадима.
ДЕНАЦИФИКАЦИЯ
В одном из административных зданий села Парапино находится весь «белый свет», как выражаются местные: и школа, и детский садик, и сельский клуб, и местная поселковая администрация. О том, что Парапино — село, где более 98 процентов населения составляют представители народа мокша, говорит лишь вывеска на здании местной школы. Она оформлена на двух языках — мокшанском и русском.
Рядом с административным зданием замечаем явно взволнованных людей. Две женщины спешно говорили о чем-то на мокшанском. Из разговора стало ясно, что сегодня чьи-то похороны. Одна из женщин оказалась подсобным работником в сельской администрации. Она рассказывает, что в селе сегодня повесился 72-летний мужчина, который в последнее время жил один и болел раком. В этот момент мимо школы проезжает белый автобус с надписью: «Медицинская служба. Женское здоровье». Местные жительницы отмечают, что «городские врачи что-то зачастили» в село.
Интересуемся у сотрудницы администрации, говорят ли дети в селе на мокшанском. Она уточняет, что директор школы — русская, поэтому «национальный вопрос в общеобразовательном процессе поставлен шатко».
— Мы на своем калякаем, а она не понимает, о чем мы говорим. Не нравится ей, когда мы говорим на мокшанском, когда она не понимает нас. Думает, что нехорошее калякаем. Дети наши в эту школу ходят, детский сад здесь теперь тоже на русском языке. Да и откуда им знать родной язык? Если и в школе, да и дома на мокшанском почти не разговаривают, — констатирует собеседница.
Тут опять уместно напомнить, что официальная Москва рассматривает даже постепенное внедрение украинского языка в образовательный процесс на востоке Украины дискриминацией и даже насильственной ассимиляцией. Но это в Украине, а в России даже слово «ассимиляция» может привести к различным ярлыкам, а активизм — и вовсе к статье.
НЕПОНЯТНАЯ ВОЙНА И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ
В беседе с женщинами затрагиваем тему контрактников, воюющих в Украине. На вопрос, известны ли им случаи заключения молодыми людьми контрактов на военную службу, одна из них отвечает: «Слышали. И к нам приходили письма на почту, что вот можно контракт заключать. В день рождения сыну прям пришло. Я вот ему показала, но я спокойна, мои дети не поедут туда», — подчеркивает одна из собеседниц. Тут же она вспоминает про пленного односельчанина.
— Один наш солдат в плену сейчас. Почему они туда идут? Из-за денег, конечно, — уверенно говорит женщина.
Война за «русское» будущее для части украинского общества кажется для местных чем-то непонятным. Они говорят, что не понимают, за что борется Россия. По их словам, информация по государственному телевидению представляется им не очень ясной. Например, они не знают, почему украинскую власть по телевизору постоянно называют «нацистским режимом».
Бабушку-мокшанку, которую мы встречаем на улице, больше беспокоит то, что ее внуки и внучки не знают родного мокшанского языка.
— У меня дети уже взрослые, а внучки и внуки по-русски калякают, — с сожалением признаёт женщина. — Мокшанский язык совсем потерять, что-ли? Но у меня сноха русская, сын мордвин. И калякают, и живут в Рузаевке, и по-русски разговаривают. Мокшанский язык не надо терять. Не надо оставлять свой язык. Теперь в школу ходят — все по-русски калякают, в садик ходят, и там тоже только по-русски.
Жительница Парапино добавляет, что молодежи в селе сейчас тяжело обустроиться. Если рабочие места и есть, то платят мало, отмечает женщина. Поэтому-то, по ее словам, некоторые и заключают контракт и уезжают воевать в Украину. «Семьи оставляют и едут. Из-за денег всё. Квартиру снимают, дети маленькие».
Еще одна проблема, которая волнует местных жителей, — дороги. Женщина рассказывает, что в этом году обещали проложить дорогу до памятника, но не уточнили, о каком памятнике идет речь.
— Ремонтируют частями или по большей части просто ямы латают, — добавляет сотрудница администрации.
В то же время открытого недовольства властью нет — в сельском клубе говорят, что «депутаты всё равно стараются что-то делать».
Но проблемы тут не только с дорогами. С началом войны в Украине в парапинских продуктовых магазинах, как признаются местные жители, заметно выросли цены. В одном из них мы обнаружили бананы за 135 рублей, мандарины — за 245 рублей, молоко — 60 рублей, пачка сливочного масла — 150 рублей, яйца — 80 рублей, хлеб — 30 рублей. Так что Вадим был прав насчет 1000 рублей — пока в деревне хлеб, молоко и яйца можно за них купить. А вот как будет к тому времени, когда он вернется, уже трудно сказать.
Ранее «Idel.Реалии» писали о том, как реализуется госнацполитика в России и Украине. В Украине на языках национальных меньшинств функционируют университеты, эти группы создают свои партии. На юге и востоке Украины до войны жизнь преимущественно протекала на русском языке. В России же между переписями 2002 и 2010 годов наблюдалась отрицательная динамика по количеству носителей языков коренных нерусских народов, причем не только в Поволжье, но и на Северном Кавказе.
