«Диалоги» — проект Азаттыка, посвященный современной журналистике. Это серия интервью с журналистами, которые рассуждают о тонкостях профессии, о взаимоотношениях средств массовой информации с властью и обществом, о сложностях своей работы и социально-политических событиях.
Азаттык: Почему ты уехал в Россию?
Вячеслав Половинко: Я понял, что здесь мне больше некуда стремиться. В казахстанской журналистике межвидовая конкуренция, если можно так выразиться, распространена очень условно. Здесь журналисты не пытаются быть лучше, чем их коллеги. Они все стараются работать примерно на одном уровне. А те, кто так или иначе выделяются, либо конкурируют сами с собой, либо с другими персонажами не из казахстанской журналистики.
Азаттык: Вот сейчас обидно было. Я имею в виду «отсутствие межвидовой конкуренции». Ты хочешь сказать, что казахстанская журналистика — эдакое болотце?
Вячеслав Половинко: Болотце — это когда ничего не происходит, а здесь скорее равномерное развитие. У казахстанской журналистики, при том что она активно развивается в своих собственных рамках, есть три проблемы. Первая — то, что она берет многое от той же самой российской журналистики, но не до конца. Предположим, когда начала выходить та же «Медуза», некоторые СМИ взяли себе стилистику, жанры.
Азаттык: Да, карточки взяли, всякие объяснялки, пытались рассказать о сложном просто.
Вячеслав Половинко: Но особенность «Медузы» не в том, что у нее есть карточки, а в том, что у нее нет никаких моральных авторитетов. Поэтому у них рубрика «Шапито» (легкие и веселые новости, в которых обычно фигурируют забавные случаи из жизни животных, актеров, политиков и так далее. — Ред.) может выйти про Путина. Ты можешь представить себе какую-нибудь милую новость о «елбасы» нашем великолепном? Или о президенте Токаеве? То есть можно увидеть новость, что президент Токаев сфотографировался в красной куртке, но она не будет докручена. Только фотожабы и мемы.
Вторая проблема казахстанской журналистики — отсутствие иронии. Всё делается на максимально серьезных щах. В «Новой газете» (привожу пример, потому что там работаю) мы готовы веселиться над каждой темой, кроме совсем уж серьезных. Мы понимаем, что, если не добавлять какой-то живости в текст, его никто не прочитает. У тебя в тексте должно быть что-то такое, что делает его открытым. А в казахстанской журналистике, за исключением некоторых даже не СМИ, а публикаций, ты не видишь настроения самого журналиста. Журналист в Казахстане — это ретранслятор, который передает точку зрения своих персонажей и госорганов. А его самого при этом в тексте не бывает, потому что принято считать: если журналист в тексте присутствует, то это плохая работа.
Третья проблема казахстанской журналистики заключается в том, что она замкнута в себе. И это даже видно по региону: грубо говоря, в Алматы всех интересует то, что происходит в Алматы.
Азаттык: В новостной журналистике это называется правилом 60 миль, когда потенциальных читателей мало интересует то, что находится от них дальше этого расстояния.
Вячеслав Половинко: Да, но это делает любую журналистику глубоко провинциальной. Я, конечно, не говорю, что всё надо сравнивать с условной Москвой или условным Нью-Йорком.
Азаттык: Ну и там очень много СМИ, которые не выходят за пределы своих агломераций.
Вячеслав Половинко: Но в той же Москве очень много федеральных СМИ. И Москва в этом смысле более впитывает в себя новости из других регионов. Я бы сравнил лучшие образцы казахстанской журналистики с петербургской. Не только по качеству, но и по отношению к географии описания. Питер пишет только про Питер, Алматы в подавляющем большинстве случаев пишет только про Алматы, Астана — только про Астану. Какие-то региональные истории пробиваются, только если это какой-то совсем уж трэш. Если история будет не какая-то супертрэшовая, то ее, скорее всего, не захотят брать сами алматинские журналисты.
Азаттык: Так надо еще и суметь рассказать про нее интересно.
Вячеслав Половинко: Во-первых, интересно рассказать, во-вторых, самому заинтересоваться. А что может заинтересовать, например, в той же самой Караганде? Ну убили кого-то и расчленили — отлично, поедем туда, напишем. А если это коррупционное расследование про карагандинские госструктуры, то никто, конечно, не поедет, потому что работать придется много, а какой от этой статьи будет эффект — непонятно. А помимо этого, нужно будет отправить сто тысяч запросов, потом начнут звонить чиновники, потом редактор скажет: а давай снимем статью… И журналист думает: да я лучше останусь в Алматы и напишу о том, как столкнулись два автобуса.
Азаттык: Большая проблема в сложности взаимодействия с чиновниками. Если я еду в регион за материалом, то более чем уверен, что никто из чиновников не будет со мной говорить. Хотя я пишу репортажи, а не занимаюсь коррупционными расследованиями.
Вячеслав Половинко: С одной стороны, чиновников так вымуштровали, с другой — не нужно снимать ответственности с самого журналистского сообщества, которое никогда радикально не возмущалось, когда все эти вещи предпринимались. В рамках этой реальности и живет казахстанская журналистика. Причем довольно активно развивается в направлении компромиссной журналистики.
Но у казахстанской журналистики есть еще одна большая беда: мало платят. Можно быть сверхмотивированным и хотеть изменить мир, но, когда ты перебиваешься от зарплаты до зарплаты и не знаешь, чем тебе платить за кредит, сложно желать изменения мира.
Азаттык: Вспомнилась история. Когда критик, публицист и многодетный отец Василий Розанов сотрудничал с изданиями, в которых не печатались уважающие себя журналисты (дело было в начале XX века), он говорил в свое оправдание: «Детишкам на молочишко». В общем, готов был печататься где угодно, лишь бы платили.
Вячеслав Половинко: Ну вот на детишкам молочишко надо зарабатывать, а казахстанская журналистика не всегда дает такие возможности. Ты не можешь чувствовать себя спокойно и комфортно в финансовом плане, если не работаешь в каком-то суперкрупном государственном СМИ, где много можно подтянуть на госзаказах. Да и то до самих журналистов далеко не всегда доходит та сумма, которая была бы достойной компенсацией за то, что они делают. Как это поменять — не очень понятно. Рекламный рынок в Казахстане небольшой, система донатов не развита.
Азаттык: Ну у нас «Vласть» пытается так существовать и вроде бы собирают.
Вячеслав Половинко: Честь им и хвала. Ребята — молодцы просто.
Азаттык: В Казахстане ведь просто меньше людей, нас 18 миллионов. Соответственно, меньше журналистов, меньше потенциальных читателей, рынок рекламы беднее.
Вячеслав Половинко: Разговор о том, что нас меньше, — это тоже часть компромисса. Нас меньше — поэтому мы будем делать хуже?
Азаттык: Я не могу отвечать за всю казахстанскую журналистику, но нередко бывает, что у нормальных СМИ нет возможности для рывка, и они попросту занимаются выживанием. И мы это знаем на примере как региональных СМИ, так и республиканских, которые пытаются быть независимыми.
Вячеслав Половинко: Проблемы выживания, отсутствия мотивации… Это всё приводит к тому, что казахстанская журналистика неяркая. Вот тебе задачка на воспоминание: вспомни хоть один материал в казахстанской журналистике за последние три-четыре года, который бы отложился в твоей памяти.
Азаттык: Не могу назвать ни материала, ни автора.
Ты пытаешься найти в казахстанской журналистике что-то, что тебе хотелось почитать, но не находишь.
Вячеслав Половинко: Вот. Материалы здесь не являются ценностью сами по себе. Материал — это как исполненное обязательство журналиста по трудовому договору. А так, чтобы публикация вспоминалась хотя бы через месяц, — такого, к сожалению, нет. Ты пытаешься найти в казахстанской журналистике что-то, что тебе хотелось почитать, но не находишь. Потому что, начиная с заголовка и заканчивая вторым абзацем, после которого ты уходишь с текста, не находишь для себя ни одной зацепки — ни интересного героя, ни интересного описания, ни креативного подхода к подаче. И думаешь: ну и зачем мне это читать, если журналист сам в это не вложился?
Какое бы нейтральное прилагательное ни выбрал для казахстанской журналистики и описания того, что в ней происходит, это всё равно получается обидно. Репортажи в казахстанской журналистике, как правило, плоские. В них нет объема, нет атмосферы происходящего. Ты не отождествляешь себя ни с автором, ни с героем, потому что про героя чаще всего написано три строчки, а остальное — его цитаты. Да, этому не учат, но этому можно учиться на текстах Костюченко, Азара (Елена Костюченко и Илья Азар — российские журналисты, репортеры «Новой газеты». — Ред.). Если по каким-то идеологическим причинам не нравится российская журналистика, можно учиться на зарубежных СМИ. Это миф, что New York Times или Washington Post пишут максимально сухо. Но история еще в том, что казахстанские журналисты практически не читают зарубежные СМИ, иногда по очень банальным причинам — за подписку нужно платить. Стоит ли говорить о том, что в казахстанской журналистике нет направлений? Худо-бедно есть экономическая журналистика, кое-как существует спортивная журналистика. Вот и всё. Политической журналистики в Казахстане фактически нет. Она была вымарана одной из первых. Культурной журналистики, за исключением пары-тройки рецензентов, тоже нет.
Азаттык: А что же тогда есть?
Вячеслав Половинко: В 99 процентах случаев казахстанская журналистика — новостная. А когда ты хочешь почитать хорошие истории, тебе приходится «уходить» в другую страну. В этом проблема. Потому что самим журналистам не интересно делать эти истории, потому что сами журналисты не хотят вкладывать в них свой собственный ресурс. Не хотят тратить время, не хотят упускать деньги, которые они бы заработали, сделав за это время несколько заметок поменьше и попроще.
Азаттык: Многие читатели и журналисты могут расценить твои слова про казахстанскую журналистику как снобизм: Слава уехал из Казахстана и теперь смотрит на казахстанскую прессу с высоты кремлевских башен, стремительно забывая о том, откуда вышел он сам.
Вячеслав Половинко: А я и не забываю, откуда я вышел. Более того, одним из своих достижений в «Новой газете» я считаю тот факт, что мы стали внимательнее следить за казахстанской повесткой и читать больше казахстанских СМИ. Другой вопрос: должен ли я с патриотическим чувством и ностальгической ноткой вспоминать какие-то вещи, которые меня не устраивали ни тогда, ни сейчас? Мой ключевой тезис заключается в том, что казахстанская журналистика не является плохой, она просто другая по сравнению с зарубежной. У казахстанской журналистики нет задачи поменять мир, есть задача выжить. У журналистов упал уровень сопротивления. Если вспомнить даже нулевые годы, тогда журналисты еще как-то брыкались в ответ на государственный нажим. Сейчас возмущение редко идет дальше постов в Facebook’e. Я, конечно, никого не призываю выходить на митинги, но должна быть более четкая позиция, более принципиальный подход к взаимоотношению с государством.
В российской журналистике со всем количеством ужаса, который внутри этой самой журналистики творится (я имею в виду ту же самую пропаганду), всё-таки есть ощущение некоей причастности к сообществу. А здесь — каждый сам за себя.
Азаттык: Принимает ли российская журналистика казахстанских журналистов? Не сталкиваешься ли ты с негативным восприятием и столичным снобизмом?
Вячеслав Половинко: Когда я приехал в Москву — а я уезжал, чтобы найти для себя новую мотивацию и конкуренцию, — то понял, что даже в рамках «Новой газеты», не говоря уже про журналистику вообще, я не вхожу даже в топ-50 журналистов. И это достаточно сильно подстегнуло к тому, чтобы попытаться ассимилироваться в этой журналистике и стать своим. Стал ли я им за четыре года? По моим собственным ощущениям — нет. Я понял, что, если ты находишься в стороне ото всех, становится проще работать. Российская журналистика и российские журналисты легко готовы принять тебя в свою компанию, если ты доказываешь, что чего-то стоишь. Что ты приехал вгрызться зубами в профессию и пытаться раскидать всех вокруг, чтобы пойти вперед. У казахстанцев, кстати, есть большое конкурентное преимущество, потому что в целом казахстанцы работоспособнее и трудолюбивее, чем россияне.
Азаттык: На чём основывается этот довод?
Вячеслав Половинко: На личных наблюдениях. Находясь в России, российский журналист чувствует себя в некоторой степени пресыщенно и спокойно, потому что это его дом. Когда приезжает казахстанский журналист, он вынужден доказывать больше остальных, он должен в два раза усерднее работать. И это создает в том числе историю о том, что казахстанцы, или, как все говорят в России, казахи, — очень пробивные. Потому что они просто работают.
Азаттык: Какой ты видишь казахстанскую журналистику через десять лет?
Вячеслав Половинко: Сначала отвечу, какой я хотел бы ее видеть. Я точно хотел бы ее видеть увлекательной. Чтобы СМИ, куда приходит работать журналист, предлагало интересные темы и интересные жанры для самого журналиста. Чтобы через десять лет зарубежный журналист мог открыть какую-нибудь казахстанскую фичер-стори, смотрел и думал: блин, да это же круто, а вот это я могу взять себе на вооружение.
Но, скорее всего, через десять лет ничего не поменяется, потому что это не слишком большой срок в историческом плане. Конечно, бывает так, что за десять лет в стране меняется всё, но про Казахстан я бы не делал таких прогнозов. То, что было в 2012-м, будет и в 2022-м; что происходит в 2021-м, будет и в 2031-м. Но если за это время казахстанская журналистика сумеет стать более увлекательной, я буду очень рад.
КОММЕНТАРИИ