В результате межэтнических столкновений в Кордайском районе Жамбылской области в феврале 2020 года погибли 11 человек и десятки получили ранения. Год спустя Азаттык вернулся в местные сёла, где, в атмосфере видимого благополучия, трудно избавиться от ощущения, что оказался в миниатюрной Северной Корее.

В ночь на 8 февраля 2020 года в селах Масанчи, Булар-батыр, Аухатты и Сортобе произошел, пожалуй, самый жестокий межнациональный конфликт в истории современного Казахстана. Столкновения между казахами и дунганами в официальных сводках по-прежнему именуют «беспорядками на бытовой почве» и не признают межнациональный характер кровопролития.

Накануне поездки знакомые из Кордая предупреждают, что в районе существует негласное правило: сообщать в акимат о прибытии журналистов. Получаю совет передвигаться аккуратно и максимально незаметно, чтобы не попасться на глаза «чиновникам и сотрудникам КНБ». Совет кажется мне забавным, но совсем скоро я убеждаюсь, что мои знакомые, пожалуй, не преувеличивали.

Но обо всем по порядку.

«ИНТЕРНЕТ ХОРОШИЙ, ГАЗ ПРОВЕЛИ»

Во время прошлогодних погромов сильнее всего пострадало 20-тысячное село Масанчи. Примечательно, что толпа тогда громила только дома и магазины, не тронув расположенные неподалеку акимат и Дом культуры.

Вся жизнь Масанчи сосредоточена в его центральной части: здесь находятся рынки, магазины, кафе и государственные учреждения. На улицах местные жители, с которыми удается поговорить, твердят, что «жизнь идет своим чередом», а в селе сейчас «всё хорошо и спокойно».

На первый взгляд, так оно и есть: по дорогам снуют автомобили и мотороллеры, на небольших базарчиках идет бойкая торговля овощами и фруктами. На огородах уже начались работы: весна в этом году ранняя, и люди разбивают теплицы, чтобы сажать редиску и душистый лук-джусай.

В прошлом году, сразу же после беспорядков, власти Кордайского района активно взялись благоустраивать пострадавшие сёла: отремонтировали дороги, проложили оптоволоконный интернет, подвели к домам долгожданный природный газ. Строятся новые школы, забиваются скважины с чистой артезианской водой и возводятся дома для очередников и бюджетников.

О погромах напоминает разве что свежий ремонт пострадавших зданий и большое количество полицейских машин, которые до сих пор усиленно патрулируют улицы.

— Многие наше село не узнают, — говорит житель Масанчи и председатель местного совета аксакалов Дыдыр Двумаров. — Государство выделило на благоустройство огромные средства, В поселке открыли 13 скважин с водой, поставили водонапорные башни, в каждом доме есть горячая и холодная вода, когда газ подведут, будем жить как в городе.

В соседнем, населенном преимущественно казахами селе Каракемер буквально в двухстах метрах от Масанчи, схожая картина: благоустройство, свежий асфальт, новые дома, на строительство которых из бюджета выделили 217 миллионов тенге.

— Интернет хороший, газ провели, дороги отремонтировали, хорошо живем, слава Аллаху, ни с кем ни ругаемся. Мы с дунганами много лет по соседству живем, и среди каракемерских не было ни одного человека, который бы участвовал в беспорядках, — говорит жительница Каракемера по имени Алма.

То же самое, с небольшими вариациями, рассказывают и другие собеседники в Каракемере: живем дружно, работа есть, на жизнь хватает, спасибо государству за интернет, газ и мирное небо над головой.

Я долго брожу по селу, но вызвать местных на более доверительный разговор «за жизнь», без включенного диктофона мне не удается. Чуть более откровенными получаются беседы в Масанчи, Сортобе и Булар-батыре.

«НЕТ У ЛЮДЕЙ НАСТРОЕНИЯ ЗДЕСЬ ДОМА ПОКУПАТЬ»

По данным акимата Кордайского района, в результате прошлогодних погромов сгорели 63 здания, среди которых было много жилых домов, и к настоящему времени все они полностью восстановлены. 103 объекта, пострадавших незначительно, были отремонтированы силами предпринимателей, спонсоров и местных жителей.

— 54 значительно пострадавших объекта были полностью восстановлены за счет фондов «Самрук-Казына» и «Байтерек» — через благотворительный фонд «Щивон» было выделено 213 миллионов тенге. Данные объекты в сентябре 2020 года были полностью завершены, и люди имели возможность сразу заселиться в эти дома, — сообщает заместитель акима Кордайского района Ерлан Орумбаев.

Мне удается поговорить с 56-летним Хасой Джалоу. В результате погромов в Булар-батыре у него полностью сгорело два дома, от которых остались одни стены. В одном доме жил Хаса с женой, в другом — семья сына Ислама. Хаса Джалоу приглашает меня зайти и показывает то, что уже удалось восстановить.

— Когда начались погромы, мы с женой были в Кыргызстане, дома, слава богу, никого не было, — вспоминает Хаса Джалоу. — Когда узнали, хотели поехать обратно, но границу закрыли и никого не пускали в Казахстан. Здесь сгорело почти всё, кое-где даже и стены развалились от жара и воды. Вначале государство выделило 530 тысяч тенге, чтобы мы купили вещи первой необходимости. Полный ущерб оценили в пять миллионов 300 тысяч. После того как сняли 12 процентов НДС, получил четыре миллиона 700 тысяч тенге.

— Хватило этих денег? — спрашиваю.

— Нет, конечно. Люди помогли, соседи, сыновья. Всем миром собрали, кто что мог. К примеру, государство выделило на крышу всего 46 листов железа, тогда как на полное перекрытие нужно 212 листов.

— На что тогда хватило суммы, которую получили?

— На ремонт трех комнат хватило, и еще чтобы окна поставить и крышу над этими комнатами перекрыть, — говорит Хаса Джалоу. — А компенсацию за потерю имущества пока что не возместили. Три раза опись проводили — сначала кордайские следователи, потом из Тараза приезжали, потом была какая-то комиссия республиканского уровня. А заплатят или нет — не знаю.

Ислам, сын Хасы Джалоу, показывает свой дом: за его восстановление еще не брались, только крышу перекрыли. Комнаты завалены строительным мусором, автомобильной резиной и обуглившимися остатками вещей. Под ногами с неприятным хрустом крошатся какие-то обгоревшие осколки. Оказывается, это сервиз, который Исламу и его жене подарили на свадьбу.

«Совсем новый был, ни разу не пользовались», — говорит Ислам, задумчиво разглядывая остатки грязно-белого фарфора.

— Мы с женой ждем ребенка, сейчас она уехала в Алматы, а я всё время был здесь, помогал отцу дом восстанавливать, — говорит Ислам. — Пожар был феврале, а дом мы только в октябре достроили. Когда будем восстанавливать второй дом — пока не знаю, как деньги будут.

В Масанчи мне удается поговорить с еще одним погорельцем — Идрисом Бицаровым, директором казахской школы села Сортобе. У него во время беспорядков основная часть дома также сгорела буквально до кирпича и практически ничего из имущества спасти не удалось. Сейчас Бицаров занимается восстановлением.

— Осталась пристройка: зал и кухня, а так бы я без крыши над головой остался, — говорит Бицаров. — Я ведь 15 лет на квартире жил, деньги копил, чтобы этот дом построить. От государства в качестве компенсации получил миллион 700 тысяч тенге, немного железа на крышу и стройматериалы. Если бы не местное население, я бы даже и такой ремонт сделать не смог. С первых дней помогает наш местный благотворительный фонд. Сейчас потихоньку ремонтируемся, а что еще делать?! Осталась самая дорогая вещь — внутренняя отделка.

Февральские события прошлого года Идрис Бицаров вспоминает неохотно. Говорит, что в тот день была отчетная встреча акима Кордайского района, после чего участников встречи вызвали на срочное собрание, куда пришли сотрудники КНБ и прокуратуры. Сказали, чтобы все «шли домой, гасили свет и не выпускали детей на улицу». Идрис говорит, что дома были жена и невестка с внучкой. Он успел позвонить родственнику, который вывез его родных. Совсем скоро безлюдный дом уже был охвачен пожаром.

— Знаете, из-за чего мне обидно, — спрашивает меня Бицар на прощание. — Я директор казахской школы, 31 год работаю в сфере образования, 16 из них — директором. Говорят, у нас дети не владеют казахским языком. Я владею, жена владеет, дети мои прекрасно говорят по-казахски. Но ничего никому не докажешь.

А еще, говорят местные, сильно упали цены на недвижимость. Типичный дунганский дом — очень просторный, с высоким забором, крепкими воротами, большим двором и приусадебным участком в 15–20 соток чуть больше года назад мог продаваться по цене хорошей квартиры в Алматы.

— Можно было дома и за 50, и за 70 миллионов купить, — говорит мой собеседник, пожилой мужчина по имени Хафиз. — Сейчас продают за 15–20 миллионов. Но нет у людей настроения здесь дома покупать.

«УЕЗЖАЮТ РАБОТАТЬ В КЫРГЫЗСТАН, РОССИЮ, КАРАГАНДУ»

Дайте нам землю, любят говорить местные дунгане, и тогда мы нигде не пропадем, потому что умеем трудиться. С сельским хозяйством их жизнь действительно связана очень тесно. Когда я приезжал в Кордайский район в феврале прошлого года, мои собеседники-фермеры говорили, что не хотят заниматься земледелием в Казахстане: боялись, что кто-нибудь погубит урожай, а они останутся фактически нищими.

Земледельцы, с которыми удается встретиться в этот раз, соглашаются разговаривать только на условиях анонимности. Один просит называть его Айдиром и наотрез отказывается фотографироваться. По его словам, сельским хозяйством сейчас занимаются только те, у кого «нет другого выхода».

— Совсем не хочу здесь работать, — говорит Айдир. — В прошлом году сажал лук в Краснодарском крае. Многие ребята уезжают работать в Кыргызстан, в Россию, в Караганду, в Астану, лишь бы здесь не сажать. В прошлом году из ста процентов фермеров сельским хозяйством занимались процентов 20–30, не больше. Остальные даже не рисковали. В Жамбылской области сажали те, у кого было безвыходное положение, кому надо было как-то прожить. А те, у кого были мало-мальские запасы денег и еды, не стали. Нескольким фермерам, которые оставались работать в Жамбылской области, резали сетки, в которые был расфасован лук, били машины. Вы разве об этом не знали?

Житель Сортобе по имени Рашид зарабатывает на жизнь выращиванием лука. Говорит, что в 2020 году засевал лук в соседнем Шуском районе, потому что уверен, что, «если бы сажал в Кордае, мог бы остаться без урожая». С Рашидом солидарны и другие фермеры, с которыми я разговаривал: в Кордайском районе никто сажать не хочет, поскольку боятся, что им могут как-нибудь навредить или вовсе погубить урожай.

— В прошлом году владельцы земли сказали, чтобы мы не сажали у них, а искали себе другое место, — рассказывает Рашид. — Отказывали не только мне, но и другим фермерам, даже тем ребятам, которые уже деньги заплатили. Потом слухи пошли, что воду не дадут, и многие из-за этого не стали сажать. Все боялись.

— В этом году будете сажать?

— Будем, наверное, но совсем немного. Если раньше один человек по 20 гектаров засеивал, то сейчас мы собираемся вместе и делим эти самые 20 гектаров на четверых, чтобы в случае чего убытки были не такими большими. А вот мой брат в Адыгею уехал, сажает лук и картошку. Ему там нравится, говорит, что будет ездить туда каждый год.

По словам Рашида, чтобы на одном гектаре посадить, вырастить и собрать лук, нужно потратить примерно 1,5 миллиона тенге. 20 гектаров — соответственно около 25 миллионов.

— Мы, когда вкладываем, как делаем? Берем в рассрочку химию, удобрения, а когда продаем лук, то на эти деньги рассчитываемся со всеми, кому должны, — рассказывает Рашид. — Теперь понимаете, какие риски: лук посадим, деньги в долг возьмем, а если вдруг урожай не соберем, как отдавать будем? Да и кто нам может дать стопроцентную гарантию, что наш урожай не уничтожат?

Слова моих собеседников не совпадают с информацией, которую сообщают на официальном уровне. По словам заместителя акима Кордайского района Ерлана Орумбаева, ситуация с сельским хозяйством стабильная.

— Люди, особенно дунганское население, в силу своей трудоспособности и умений в земледелии, получают по три урожая в год, — говорит Ерлан Орумбаев. — Люди оттуда (из Масанчи, Сортобе и Булар-батыра. — Ред.) не уезжают, аким сельского округа проводит мониторинг, общается с общественностью, и оттока населения в этих сёлах нет. Число фермеров не уменьшилось. За территорией Кордайского района сажают преимущественно в Чуйском районе (Шуский район Жамбылской области. — ​Ред.), в Алматинской области.

«ОНИ ВЕДЬ НАШИ ДОМА ВЫШЛИ ЗАЩИЩАТЬ»

В результате погромов в Кордайском районе было заведено свыше 90 уголовных дел, а к уголовной ответственности привлекли примерно 60 человек. В апреле 2020 года Кордайский районный суд вынес приговор двум обвиняемым. В сентябре 2020 года военный суд Алматинского гарнизона вынес приговор семи участникам кордайских событий, четырем из которых позже заменили реальные сроки на ограничение свободы.

51 участнику кордайских событий предъявлены обвинения по статьям «Массовые беспорядки», «Незаконные хранение, перевозка или ношение оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств», «Вымогательство», «Разбой» и «Убийство». 18 подсудимых находятся под подпиской о невыезде.

По словам начальника отдела полиции Кордайского района Максата Ережепова, сейчас в Кордайском районе для повторения массовых беспорядков никаких предпосылок нет.

— За прошлый год общая преступность в районе снизилась на 15 процентов, — говорит полицейский. — Да, для этого, может быть, послужили некие определенные факторы, как, например… (Тут начальник полиции слегка запнулся.) эпидемия коронавируса свою роль сыграла. Но снижения преступности мы сумели добиться в результате продолжительного проведения оперативно-профилактических мероприятий. Так что в настоящее время я с уверенностью могу сказать, что положение в Кордайском районе очень стабильное и никаких предпосылок к совершению массовых или каких-либо других проявлений на сегодняшний день нет.

Многих из тех, на которых возбуждены уголовные дела в связи с прошлогодними событиями, судят по второй части 272 статьи уголовного кодекса — «Участие в массовых беспорядках». Родственники некоторых арестованных, с которыми мне удалось поговорить, с этим обвинением не согласны. Называть свои имена они отказываются.

— Моего сына обвиняют в участии в массовых беспорядках, — говорит мой собеседник, пожилой невысокий дунганин. — Сейчас написали судье ходатайство, чтобы 14 нашим ребятам переквалифицировали 272-ю статью уголовного кодекса на 32-ю — «Необходимая оборона». Они ведь наши дома вышли защищать, а сейчас их обвиняют в том, что они участвовали в массовых беспорядках, убивали, грабили, поджигали. Это в своих же домах, что ли? Так не бывает!

Другой собеседник, по имени Ахмед (имя изменено по его просьбе), чей сын также в числе подсудимых, утверждает, что того били на допросах.

— Его допрашивали 15 часов. На следующее утро мы приехали в Кордай, но нам не дали поговорить с сыном. Уже в октябре, когда мы наконец-то увиделись, сын рассказал, что его допрашивали всю ночь напролет. Завели в отдельную комнату и били по таким местам, чтобы не было синяков. Сейчас сын сидит в Таразе. Там нормальное питание, тепло и, главное, не бьют, — утверждает Ахмед.

На процессе в отношении 51 обвиняемого в связи с кордайскими событиями, который проходит в Таразе, также звучали обвинения в избиениях и пытках. Официальных комментариев по этому поводу сделано не было.

«БРАТ, Я НАДЕЮСЬ, РЕПОРТАЖ БУДЕТ ПОЗИТИВНЫМ»

Когда я приехал в Масанчи с его новыми дорогами и быстрым интернетом, то сразу же достал фотоаппарат и начал снимать всё, что видел вокруг. Спустя 10 минут ко мне подошел вежливый молодой человек в галстуке. Представился Ибрагимом, сотрудником акимата, и поинтересовался, не нужна ли мне какая-нибудь помощь. Потом познакомил с другим молодым чиновником — начальником отдела внутренней политики Кордайского района Нурболатом Сатымкулом.

— Ибрагим на машине, он покажет вам поселок, отвезет, куда надо, поможет встретиться с людьми, — сказал Нурболат и попрощался, пожелав хорошей работы.

В результате по центральной части Масанчи и Каракемеру я путешествовал в компании Ибрагима, в частности побывал в доме Исмара Лутура, одного из погорельцев. Он уже восстановил жилище, и теперь к нему часто приезжают журналисты.

Буквально перед нашим приходом у Лутура побывала очередная съемочная группа — Первого канала «Евразия». Они тоже приехали сюда снимать репортаж о том, как живут сёла после конфликта. Тех ребят сопровождал уже знакомый мне Нурболат Сатымкул.

Исмар Лутур охотно рассказывает, как восстанавливал свой дом, и благодарит за помощь государство и местные власти, которые не оставили погорельцев в беде. Беру фотоаппарат, присматриваюсь, как бы лучше сфотографировать двор вместе с хозяином.

— Сейчас сфотографируешь, снова подожгут, скажут, слишком хорошо живешь, — шутит Исмар.

— Ну что вы такое говорите, — вклинивается в разговор оказавшийся рядом Нурболат. Заметив, что я продолжаю фотографировать, опять обращается к Исмару: «Улыбайтесь, улыбайтесь!»

В компании молодых чиновников и по их приглашению я побывал в местной школе № 13. По словам Нурболата и Ибрагима, сейчас в дунганских сёлах уделяют большое внимание изучению казахского языка, который активно преподают всем: от школьников до имамов.

В фойе школы, где обучение ведется только на казахском языке, нас встречает директор Камбар Иманкулов. Он бегло здоровается и предлагает посетить один из уроков. Класс, по всем признакам, подготовили для журналистов: дети прилежно сидят за партами в шахматном порядке, соблюдая социальную дистанцию, и бойко отвечают на вопросы учителя. Делаю несколько фотографий и выхожу.

— В нашей школе всего 939 учащихся, с 1-го по 11-й классы, — говорит Камбар Иманкулов. — 25 детей — казахи, остальные — представители других национальностей. Дети участвуют олимпиадах, проявляют интерес к государственному языку. Занимают призовые места на олимпиадах, участвуют в конкурсах по разным дисциплинам, есть грамоты. При школе есть кружки по физической культуре. Волейбол, баскетбол, национальные спортивные игры — асыки и тогызкумалак. Дети интересуются государственным языком, понимают, многие разговаривают хорошо.

Обедаю я тоже в компании Ибрагима — в кафе с дунганской кухней (других заведений в этих краях почти нет). Чуть позже к нам присоединяется съёмочная группа «Евразии» и Нурболат Сатымкул.

Во время обеда Нурболат подсаживается за мой столик.

— Пётр, брат, надеюсь, репортаж будет позитивным, — негромко спрашивает он.

Я сдержанно отвечаю, что в первую очередь репортаж должен получиться объективным.

Поздно вечером, прощаясь с Нурболатом, говорю, что скорее всего поеду в Сортобе, где у меня должна состояться еще одна встреча. В ответ раздается вопрос: «Пётр, вы можете точно сказать, куда поедете — в Сортобе или в Алматы? Мне нужно сообщить руководству».

К тому моменту желание у меня одно: поскорее остаться в одиночестве и вернуть себе возможность перемещаться в пространстве без пристального внимания со стороны. Я завернул за угол, какими-то переулками вышел на другую улицу, быстро поймал такси и направился в Сортобе, где меня ждало еще много работы.