16 декабря 2011 года — восемь лет назад — в казахстанском городе Жанаозен полицейские открыли огонь по безоружным жителям. Пострадали участники забастовки нефтяников и случайные люди. Власти города и Мангистауской области говорили, что полиция стреляла, «защищаясь», — пока в Сети не появились видеозаписи того, как люди бегут от вооруженных сотрудников в форме, а те стреляют им вслед на поражение.
По официальным данным, в Жанаозенских событиях погибли 17 человек, более сотни были ранены. Жители города и правозащитники говорили, что число жертв может быть в несколько раз больше. В Жанаозене сначала объявили режим ЧП, а затем сотни мужчин всех возрастов прошли через задержания и побои в полиции. 37 человек, в том числе участников забастовки нефтяников, осудили на реальные и условные сроки. Пять полицейских и начальник изолятора, где пытали людей, были осуждены за превышение полномочий.
Через два года после трагедии в городке нефтяников правозащитник и политолог из Казахстана Галым Агелеуов снял фильм «Жанаозенский дневник» о событиях 16 декабря 2011 года, а также о том, что им предшествовало и что происходило позже. С ним соглашались беседовать жители города и члены семей осуждённых, потому что Агелеуов бывал в Жанаозене и писал о забастовке еще до расстрела.
В интервью «Настоящему Времени» Галым Агелеуов рассказал, как трудовой спор превратился в безнадежную забастовку на городской площади, что происходило в Жанаозене в день трагедии и что заставило людей, которые боролись за честную оплату труда, бояться журналистов и полиции.
ПОЧЕМУ БАСТОВАЛИ НЕФТЯНИКИ. СОБЫТИЯ ДО 16 ДЕКАБРЯ
«Настоящее Время»: Расскажите, пожалуйста, что это была за забастовка нефтяников, какие требования они выдвигали и какой характер носила забастовка?
Галым Агелеуов: Забастовка началась весной 2011 года, она началась в Ерсае. «Ерсай Каспиан Контрактор» связана с итальянской компанией. [Компания] предоставляла оборудование, ремонтировала оборудование для нефтяных компаний. Трудовой коллектив, около тысячи человек, вышел на забастовку. И в знак солидарности с этой забастовкой началась забастовка в Актау — «Каражанбасмунай».
«Каражанбасмунай» — это главное градообразующее предприятие для города Актау, они имели очень много месторождений по Мангистауской области. Нефтяники встали перед головным офисом и стали требовать повышения зарплаты, предоставления нормальных условий труда. Дело в том, что когда-то «Каражанбасмунай» — это была канадская компания, потом власти продали пакет акций — 50 процентов — китайской компании. Директором стал гражданин Китая, и это отразилось на микроклимате отношений.
Но и до этого, в 2009–2010 годах тоже были забастовки. Были избиения профсоюзных лидеров и даже поджог дома одного из лидеров профкома «Каражанбасмунай». И вот в 2011 году они поддержали «Ерсай», а после этого в знак солидарности [забастовал] «Озенмунайгаз». Это огромное градообразующее предприятие, там было около 12 тысяч [человек]. И они уже подняли забастовку в Жанаозене.
На ОС-5, предприятии, где собирается вся нефть по трубам, они все встали на забастовку и стояли до последнего, пока их оттуда в начале июня [2011 года] с помощью ОМОНа не выгнали. Их били, забирали в полицию, женщины этих мужчин-нефтяников приходили на их защиту — их тоже избивали. Я брал интервью у этих женщин, жен, которые приходили в полицейские участки для того, чтобы узнать, что происходит с их мужьями. У меня есть видео, где ссадины у них, синяки. То есть пытались максимально напугать тех, кто вышел на забастовки, их семьи, для того чтобы продавить интересы руководителей компаний.
На территории «Каражанбасмунай» и «Озенмунайгаза» затем они перешли на голодовку. Стали отказываться от пищи, требовали примирительных процедур: чтобы сели за переговоры и чтобы был паритет — равенство [представителей] работодателей и бастующих.
«Настоящее Время»: Изначально бастующие не были агрессивно настроены?
Галым Агелеуов: Нет, никакой агрессии с их стороны не было, наоборот, власти «поддавливали» их. В «Каражанбасмунае» весь коллектив на общем собрании выразил недоверие предыдущему руководителю, у которого были какие-то финансовые нарушения, и они избрали профкомом Наталью Соколову. Она выступала перед всеми работниками месторождений и у головного офиса и рассказывала о том, что идет нарушение трудового кодекса, им занижают зарплату. Что те обещания, которые давал премьер-министр — на тот момент Карим Масимов, — что с 2009 года они должны получать зарплату в МСОТах, то есть с коэффициентом 1,7–1,8 (это нефтяной коэффициент и региональный коэффициент), он не в полном объеме выплачивается. Что эта система, которая создана сейчас по зарплатным ведомостям, она не доплачивает работникам.
Кроме того, перестали платить премии в этот год, у них была масса претензий. Очень много [было] проблем по «Озенмунайгазу». Я знаю, что их заставляли покупать спецовки, которые должны выдаваться бесплатно. Кто-то наживался на том, что шились эти спецовки и продавались рабочим. Не предоставлялись элементарные вещи: рукавицы, молоко.
«Настоящее Время»: То есть поводом для этого всего была заработная плата?
Галым Агелеуов: Основа — именно заработная плата. Но потом, когда работодатель усугубил, отказавшись от примирительных процедур, начались репрессии, уже забастовка стала носить политический характер. Потому что были арестованы лидеры. Наталья Соколова пришла сама в прокуратуру и требовала от работника прокуратуры и полиции, чтобы пришли к предыдущему профкому и забрали у него печать, потому что было решение общего собрания [о ее избрании].
Но вместо того чтобы выполнить решение трудового коллектива, ее арестовывают, сажают на восемь суток. И не выходя из ИВС, ее уже сажают сразу на шесть лет по этим же основаниям. Любой юрист скажет, что за одно и то же преступление нельзя давать два срока — восемь суток и шесть лет сразу.
«Настоящее Время»: Верно ли, что в определенный момент уже нельзя было назвать отношения забастовщиков и руководства нефтегазовой компании трудовым спором? Имеется в виду выход нефтяников из партии власти «Нур Отан» и визит в Жанаозен политической оппозиции.
Галым Агелеуов: В апреле, когда все эти три организации встали на забастовки, работодатель попросил через своих сотрудников организовать иск в суд по поводу забастовки, которая судом сразу же была признана незаконной. Работодатель принес решение суда им и сказал: вы вне закона. То есть фактически все законные требования со стороны работников были отвергнуты работодателем. Он пошел на силовой метод, он не стал идти на примирительные процедуры, договариваться — он просто стал давить. За малейшее нарушение забастовщиков просто забирали, арестовывали и сажали.
Вот, например, приезжает Азаттык, дает интервью Наталья Ажигалиева. После этого интервью, которое выходит на следующий день, ее арестовывают, на 15 суток закрывают ни за что. Или приезжают на Алан (площадь в городе. — Ред.). Работники ОС-5 [в Жанаозене] были избиты в начале июля омоновцами и вынуждены были прийти на центральную площадь. И вот они все жили на Алане с утра до вечера. И ночевали там — с детьми, с семьями.
Вначале было около пяти тысяч человек, потом количество людей уменьшалось, потому что в течение восьми месяцев они [там] находились. Весь город жил этим, они поддерживали, была солидарность. Потому что у каждого была семья из 12 человек, все безработные, а он единственный кормилец. Это все на нервах, безденежье. Люди готовы были пойти на радикальные меры. И вот идет политизация.
И тогда они принимают решение массово выйти из «Нур Отана», приходят в офис «Нур Отана» и требуют, прямо показывают, что они выходят из партии. Дело в том, что Жанаозен держался только на «Озенмунайгазе». Это город, который был вахтовым поселком. И вот он разросся, стал 130–140-тысячным городом, но инфраструктура осталась та же. И деньги разворовывались из этого города. Все акимы, которые были, больше заботились о своих личных интересах. Например, все, которые передавала «Озенмунайгаз» на социальное развитие города, они прокручивались через НПО, которых никто не знает. Через них проходили огромные деньги, которые оседали в руках тех же чиновников.
По зарплате если взять, у них была одна зарплата по «жировкам» — 150–170 тысяч [тенге], а по ведомости, которая шла в Астану, у них зарплаты были 400 тысяч. То есть фактически в два раза [большие] деньги куда-то уходили налево.
«Настоящее Время»: Вы говорили про давление на забастовщиков и их родных. Какое давление было оказано?
Галым Агелеуов: Ну, например, в 2010–2011 годах было избиение нефтяников, было убийство одного из лидеров профсоюза — Турбаева. Жаксылык Турбаев был убит в вагончике на рабочем месте. Его убийство было очень жестоким: его били арматуринами, прутьями, по всему вагончику была кровь везде. Полиция фактически закрыла глаза, она не установила, кто именно виновен.
Кроме этого, Жансауле Карабалаева — дочь нефтяника, одного из известных. Он не был официальным лидером профкома, но был в числе известных работников «Озенмунайгаза». Так вот, его дочь была изнасилована, убита. Ее увезли на какой-то машине, говорят такси, в сторону военной части. Ее добивали в степи, где никого нет, вот ее там и убили. Эти похороны тоже отразились на бастующих.
Абай Абенов — мужчина, который не выдержал восьми месяцев забастовки, наложил на себя руки, повесился. Это в Жанаозене. Еще, может быть, были какие-то случаи, но я говорю, о которых я знаю.
Это всё приводило к более жесткому негодованию против действий и полиции, и криминала, и всех этих официальных структур государственных, которые должны были, наоборот, эту ситуацию разруливать.
16 ДЕКАБРЯ. ЧТО ПРОИСХОДИЛО НА ПЛОЩАДИ
«Настоящее Время»: И о 16 декабря — именно в тот день на площади в Жанаозене что случилось, почему начались эти беспорядки? Бастующие стали ломать аппаратуру, горели здания — что это было?
Галым Агелеуов: Нельзя сказать, что это были сами нефтяники. Был праздник независимости, праздник города, на который руководство города пригласило всех прийти на Алан, на площадь. И там было порядка пяти тысяч человек. Директора школ выводили школьников, техникумы выводили своих студентов. И вот они все были на площади, была огромная масса людей, начиная от детей, школьников и заканчивая пожилыми людьми, которые пришли посмотреть День независимости.
Нефтяники занимали какую-то часть Алана. По мере того как готовилось это празднование, было видно, что готовится провокация. И за день, за два до этого нефтяники напрямую стали спрашивать акима города. Есть видео, где аким города клянется, что ничего не будет, никаких провокаций не будет.
А за месяц до этого пришел вооруженный до зубов ОМОН в город Жанаозен, который был прислан из Актау. Они уже месяц как жили, и они отрабатывали план, как убрать эту забастовку.
«Настоящее Время»: Было же мнение, что на площади были провокаторы? Что за провокаторы?
Галым Агелеуов: Если брать наверх, по крайней мере, на уровне силовых структур был план четкий по тому, как дискредитировать тех, кто стоит на забастовке. Они для этого пригласили ОПГ. Я не могу точно утверждать, но у меня есть информация о том, что из ближайших областей привозились такие группировки. Например, с Атырауской области. Мне рассказывали о том, как новенькие спецовки — озенмунайгазовские куртки — были брошены где-то в Атырауской области после того, как это всё случилось.
«Настоящее Время»: Разговор был о том, что это были ребята в черных костюмах.
Галым Агелеуов: Люди были в черном. Если вы посмотрите видео, эти люди в черном, они поднимали белый платок — и в них не стреляли. Естественно, это всё какой-то единый план. Кроме того, были снайперы со всех сторон. Вот этот отряд, который шел из 100 человек и стрелял во всех людей, которые стояли на площади. В течение 20–30 минут, пока они шли, беспрерывно велась стрельба в людей.
Кроме того, на этом Алане стояли и дети, потому что не всех учителя отправили по домам. Есть описание [из показаний] во время суда по делу 37 нефтяников, процесса по беспорядкам, как школьники где-то 6–7-х классов несут Айжан — женщину. В нее пуля попала, разбила ей бедро и ногу, нога просто болталась, кость практически ни на чем не держалась, только на коже. И вот ее несли школьники 6–7-го класса, убегали.
Шквал огня был буквально по всем людям. Это не стрельба была в воздух, не стрельба была куда-то в ноги — это была стрельба на поражение.
«Настоящее Время»: Есть ли ответ на вопрос, кто все-таки отдал приказ стрелять? Вы сейчас говорили, что было зафиксировано несколько человек. Мог ли [замначальника департамента внутренних дел Мангистауской области] полковник Кабдыгали Утегалиев сам принять такое решение?
Галым Агелеуов: Утегалиев и [подполковник Улыкбек] Мылтыков не могли принять такое решение сами. Они могли действовать по обстановке. Но посмотрите логику: за месяц вводится вооруженный спецназ, омоновцы. Они живут в спортзале отдельно от всех. То есть их готовят, какие-то планы прорабатываются. Почему-то они не думают о резиновых пулях, о каких-то спецсредствах. Они готовы к этому варианту.
Нельзя сказать, что на 100 процентов они этот вариант прям предусмотрели. Но почему они не продумали другие, не летальные исходы? Это уму непостижимо. Почему они сразу прибегли к расстрелу? Скорее всего, на местном уровне они бы не посмели бы это сделать.
«Настоящее Время»: Те же резиновые пули — они не убили бы забастовщиков. Их можно же было использовать?
Галым Агелеуов: Конечно. Их нужно было использовать, если они так хотели. И то [забастовщики] стояли на Алане, они никуда не разбегались.
«Настоящее Время»: Когда говорят о жанаозенском расстреле, то официально называют 16 погибших 16 декабря в Жанаозене и одного погибшего 17 декабря на станции Шетпе. Известно ли о пострадавших полицейских?
Галым Агелеуов: Полиция активно вначале говорила в том, что эти беспорядки были инициированы теми, кто стоял на площади. Действительно, если смотреть видео, там есть момент, когда нефтяники, жители Жанаозена, прорывают оцепление. Потому что полиция попыталась кольцо сузить и их отодвинуть на какой-то край площади. И это вызвало обратную реакцию.
Представьте, стоят юрты, люди кушают в этих юртах, здесь стоят голодные нефтяники, восемь месяцев которые на забастовке, у которых нет ни зарплаты, ничего. И женщины, которые, помните, на видео кричат: «Какой это праздник? Разве это праздник?» И оглушительная музыка была включена. В этот момент полиция пытается сжать эту пружину нефтяников, горожан. И тогда они разрывают это кольцо в результате, полицейские уходят с Алана: кто-то убегает, кто-то уходит. Но нефтяники и жители города, они просто их выпроваживают.
«Настоящее Время»: Если бы не появились видеокадры, снятые простыми свидетелями, как вы считаете, стало бы известно о жанаозенском расстреле?
Галым Агелеуов: Объективная правда появилась именно с видеоролика. На следующий день после высказывания генерального прокурора о том, что эти беспорядки устроили зачинщики, якобы люди, которые на Алане, виноваты в погромах, что они стреляли в полицию. На самом деле из этого ролика сразу было понятно, что никто не угрожает полиции, отряд полиции идет и стреляет.
«Настоящее Время»: Когда появилось первое видео? В тот же день?
Галым Агелеуов: Нет, оно появилось где-то, я думаю, 18–19-го — вот в этих числах.
ПОСЛЕ 16 ДЕКАБРЯ. КАК ДОПРАШИВАЛИ И СУДИЛИ ЖИТЕЛЕЙ ЖАНАОЗЕНА
Галым Агелеуов: 16-го, описывают очевидцы, вся больница города Жанаозена была в крови. Скорая помощь не сразу стала приезжать, забирать, увозить в больницу — было шоковое состояние, когда стреляли на поражение. Потом сами нефтяники организовались с горожанами и стали носить тяжелораненых. Они их складывали в одном месте, и потом уже, через полчаса где-то, начала подъезжать скорая помощь.
Если брать морг, там всего было 16 мест. Вот, возможно, причина, почему назвали 16 убитых в Жанаозене — как раз по количеству мест в этом морге. Доподлинно известно со слов многих очевидцев, что трупы лежали штабелями друг на друге. И это говорит о том, что, конечно, там было не 16 погибших в Жанаозене. И более того, скорая потом стала увозить в жетыбайскую больницу, которая была недалеко от Жанаозена — в 30–40 километрах. И стали возить в Актаускую областную больницу, там тоже люди гибли, потому что самых тяжелораненых везли туда.
Например, как умер Рахат Кошеров — 16-летний мальчик, который сидел в машине. Он даже не на Алане, а просто на дороге в машине сидел — и пуля прилетела ему в шею. Врачи принимают решение везти его в Актау. И во время того, как скорая везет его в Актау, он умирает.
И вот мать с трупом своего сына без денег старается на перекладных обратно вернуться в Жанаозен. Она рассказывает и плачет, как она везет своего сына, как она пытается его похоронить, а похоронить не дают, потому что свидетельство о смерти выдают только тогда, когда ты соглашаешься, что он умер, а не погиб и что причиной смерти не является огнестрельное ранение.
Поэтому 16 человек [из списка погибших] — те, кому в свидетельстве о смерти написали: умер от огнестрельного ранения. А остальным писали другие причины смерти.
«Настоящее Время»: Например? Знаете, что писали в свидетельстве о смерти?
Галым Агелеуов: Это мог быть сердечный приступ, это мог быть инфаркт — причины очень разные. Вот, например, мужчина вышел в тапочках из дома в магазин купить сигареты или спички — есть такой мужчина, — он вышел и пропал. Его родные ищут, бегают по городу, находят его в реанимации с пробитой головой.
Или Базарбай Кенжебаев. Он пошел в роддом к своей младшей дочке проведать — родила она или не родила. И вот он идет в роддом, его забирают, увозят в комендатуру, в ИВС его избивают, его нет несколько дней. Асем Кенжебаева, другая его дочь, идет искать его, ее хватают тоже, тоже отправляют в ИВС, тоже избивают. Хорошо, что там был ее земляк из Кызылсая, который отпустил ее, сказал: не убивайте, не бейте ее. Она приходит домой, в это время привозят ее отца, бросают и уезжают, и он умирает спустя два часа от нанесенных ему ран.
Затем в течение года умирает его супруга, которая не выдержала этого всего, а затем умирает Асем, которая его защищала. Она успела дать показания в Европарламенте и заявить о том, что ее отца пытали. Они вместе с [журналисткой «Новой газеты»] Еленой Костюченко донесли до всех, в каких масштабах были пытки. И это привело к процессу в Актау, когда Асем выступила главным свидетелем обвинения по пыткам.
«Настоящее Время»: После расстрела в Жанаозене был введен режим чрезвычайной ситуации. Что это означало на практике?
Галым Агелеуов: На практике это означало то, что в определенное время вы можете выйти из дома. Но если вас ОМОН увидит, а ОМОН был везде, он проверял вас, смотрел ваш сотовый телефон. Если видели какую-то фотографию с Алана или какое-то видео, естественно, они конфисковывали [телефон] и вас забирали в комендатуру.
Рядом с ИВС находились гаражи, там стояло до 400 человек по колено в воде в декабре, они были босиком, они подвергались пыткам. Их избивали. Силовые структуры просто определяли, кого из них сделать ответственным за беспорядки.
Во время чрезвычайного положения по улицам курсировали машины. Это доказанный факт: из проезжающих машин стреляли в людей. Как правило, это было после комендантского часа.
Например, как была убита женщина, мать четверых детей, которая 16 декабря просто стояла у банкомата. В этот момент пуля ей попадает в шею сзади, и она умирает. Была убита. То есть это говорит о чем? Шальная пуля могла прилететь любому.
«Настоящее Время»: Понесли ли полицейские какое-то наказание за применение оружия и как быстро они оказались на свободе?
Галым Агелеуов: Полицейские были осуждены. Пятерых полицейских осудили — областного уровня, городского уровня, непосредственно тех, кто давал команды, когда они двигались к Алану. Эти команды были зафиксированы, двое понесли наказание. И еще три человека, про которых непосредственно записали, что из их оружия были убиты люди.
Но проблема в том, что, когда это оружие выдавалось, — как это ни дико звучит, но это было в суде, — не фиксировалась в журнале выдача оружия, кому что выдается. То есть вполне возможно, можно было найти козла отпущения, кого-то из младшего состава и подставить его, сказать: из твоего оружия был убит такой-то человек, ты несешь ответственность.
«Настоящее Время»: Этими «козлами» оказались пять человек?
Галым Агелеуов: Да. Это то же самое, что получилось с [Женисбеком] Темировым. Лейтенант, молодой парень, который буквально чуть ли не за день до 16 декабря был назначен комендантом ИВС. И именно его судили за то, что он допустил пытки. Ему дали пять лет. Когда там были генералы, когда там руководили полковники, когда был весь состав всех силовых структур. Из них никто не понес наказания. Это просто было нужно найти козла отпущения. Которым говорили: отсидишь два-три года максимум — и ты выйдешь. Так и получилось.
«Настоящее Время»: Свидетель Боженко — тоже жертва? Вы про него не рассказали.
Галым Агелеуов: Саша, да. Саша как раз — это пример того, как в 2012 году хитро устроили процесс [по делу о беспорядках]: они сделали анонимных свидетелей, а часть свидетелей были сами полицейские, которые оговаривали нефтяников и жителей города. Так вот один из обвиняемых, против кого говорил анонимный свидетель, узнал по голосу Сашу Боженко.
И он, Саша, пришел в суд и заявил, что да, его пытали в полиции, ему сломали руку, его били для того, чтобы он оговорил этого человека. И он сказал: «Пусть я умру. Но я скажу правду, я перед Богом чист, я уйду чистым. Я умру перед Аллахом чистым». Так и получилось. Спустя буквально полгода или максимум год он был убит. Это было устроено так, что просто это была бытовая [ссора]: два парня в магазине, им не хватало 50 тенге расплатиться, Саша в это время пришел и дал 50 тенге, помог этим парням. Они вышли, дождались, пока он выйдет, его избили, посадили в такси, отвезли в район школы и там его ночью добивали арматуринами.
Всё что угодно может быть подстроено, устроено. Утверждать ничего здесь невозможно.
«Настоящее Время»: Расскажите коротко, как итог, сколько человек было осуждено со стороны забастовщиков и как проходил суд?
Галым Агелеуов: Суд проходил по «беспорядкам», статья 241, было привлечено 37 человек. В ходе судебного процесса 19 из них сразу заявили о том, что их пытали. Они рассказывали детально, подробно, как их били. Это были изощреннейшие пытки. Адвокаты сделали ходатайство о том, чтобы судья расследовал факт пыток.
Кончилось тем, что судья просто направил этот запрос самим же полицейским города Жанаозен. Которые ответили, что никаких фактов пыток не было, что всё прекрасно и это все просто на них возводят [напраслину], говорят неправду. Судья с радостью в это поверил. И дальше вел процесс. 13 человек было осуждено, из них самый большой срок получила Роза Тулетаева — семь лет, остальные получили по шесть, пять лет, четыре года и так далее. И они ушли по этапу.
«Настоящее Время»: Что стало с профсоюзным движением в Казахстане после событий 2011–2012 годов в Жанаозене?
Галым Агелеуов: К сожалению, власти сделали неправильные выводы, они с 2011 года ужесточили всю законодательную базу в Казахстане. Практически произошла ликвидация всего независимого слоя, начиная с прессы и заканчивая профсоюзами.
КОММЕНТАРИИ