Зайдя босиком в холодный, бетонный карцер, где со времен Cоюза осталась «шуба» на стенах, первое, что я увидел, – это кран над «пятаком». Появилось бешеное желание смыть с себя грязь. Руки так и были закованы за спиной, но кран я открыл и как смог начал обмываться.
ХЛОРКА – С СОВЕТСКИХ ВРЕМЕН
Это было глупо – понял я позже, когда стал замерзать. Хотел поприседать, чтобы разогреться, но ноги опухли. Было больно шевелиться. Под решеткой окна проходила труба отопления, которая, несмотря на конец марта, чуть теплилась. Я прижимался к ней, но замерзал все сильнее.
За окном стемнело – получалось, что меня били около восьми часов с момента прибытия. Каждые пять минут в «волчок» (глазок) заглядывал контролер. Когда я замерз окончательно и начал стучать зубами, пришел начальник оперативного отдела, спросил: одену я робу или нет?
Получив отрицательный ответ, он приказал меня увести, но, когда выводили, кинули сланцы. Я даже обрадовался, так как ноги на бетоне замерзли невыносимо.
Зайдя в камеру, я ощутил запах хлора, глаза заслезились: весь пол был залит водой и засыпан хлоркой. Я не поверил своим глазам. Раньше, слушая рассказы о хлоре, я думал, что это байки старых ходарей, которые хотели приукрасить свои рассказы о методах советской ломки, когда таким способом сжигали легкие, калеча человека.
Оказалось, сам прошел через это же. Удивительно, я не герой, мне также присуще чувство страха, но я хотел проверить, смогу ли выдержать эти издевательства? Эту тюрьму выдержал, но впереди меня ожидал еще один режимный лагерь.
Часа через два этот опер пришел вновь. Опять спросил о робе, я отказался. Он бросил: «Завтра мы тебя доломаем, сейчас можешь надеть свой костюм. Наденешь?»
Конечно же, я согласился, так как в швы его были вшиты половинки лезвий. Правда, носки не дали, но уже было теплее. Через час опустили шконку, и я смог присесть. Руки так и были заведены за спину. Дремал где-то по полчаса, а когда замерзал, приходилось вставать и ходить – гонять кровь.
Утром начался обход администрации, они всей оравой пришли и ко мне. Вывели из камеры, обыскали и начали говорить о моем противозаконном поведении. Одного я запомнил: у него на лице был «б… шрам» и он был пьян. Он, здоровый конь, ударил в грудь так, что я влетел обратно в камеру.
Потом они захотели, чтоб я вышел, но я, впав в ярость, уже потерял контроль над собой. Мне стало безразлично, что они мне сделают, и я заорал: «Пошли на … отсюда! Вы меня только вынесите». Этот хотел зайти, его остановили, но он обещал вечером прийти. Дверь захлопнули.
Потом вновь заступивший продольный контролер пришел поинтересоваться, почему я отказался от завтрака? Мне даже смешно стало, говорю: «Себе оставьте, вам нужнее!» Я чувствовал, что вечером будет хуже, чем вчера, и надо было что-то делать. Первым делом надо было руки перестегнуть вперед, о чем я и попросил контролера. Он ответил, что не может, иначе нарушит приказ.
Мне пришлось удариться несколько раз головой об армированную решетку, прежде чем он согласился позвонить и взять разрешение на изменение положения наручников. Открыв «кормушку» (окошко для раздачи пищи), он перестегнул наручники, но так, что ладошка одной руки, покрывала костяшки другой.
Глядя мне в глаза, он начал просить: «Ты посиди спокойно в мою смену, я же тебя не бил. Я только заступил. Если ты что-нибудь сделаешь с собой, меня уволят, а у меня двое детей, жена. Посиди, пожалуйста, спокойно!»
«ВСКРЫТИЕ»
«Козлы!» – подумал я. Он ушел, но проверял каждые пять минут. Мне нужно было время, чтобы отпороть «мойки» (лезвия) и «вскрыться», а с такой частотой надзора это было тяжело сделать. Я решил подождать ужина, когда контролер будет сопровождать «баландера». Так и получилось.
Когда я услышал, что они раздают баланду где-то вдалеке, я расстегнул мастерку и резким движением распорол кожу чуть ниже пупка, с левой стороны. Крови выступило мало, пришлось резать дальше. Оказалось, что, разрезая кожу, лезвие тупится, а когда разрезаешь плевру, в глазах появляются красные круги от боли и начинает вонять серой. Я не думал, что внутренности человека так воняют.
Кровь начала капать, но я для конкретности решил вскрыть и шею, тем более говорили, что ее только надо разрезать, а расползется она сама. Это оказалось неправдой. Пришлось засовывать в разрез палец и разрывать кожу. Дверь загремела, и ее в спешном порядке начали открывать. И только после этого я услышал сигнал тревоги, раздававшийся на продоле.
Лезвие я бросил в «пятак» и стоял с разорванной шеей, держа руками разрез на животе. Руки все были в крови. Запомнил взгляд и слова контролера: «Ну я же просил…» Вид у него был растерянный, во взгляде стояло отчаяние. А что оставалось делать мне? Я просто хотел отсидеть свой срок за проявленный тупизм и апатию к жизни, которую – сейчас понимаю – надо было ценить.