Жилищно-коммунальная тема традиционно не любима журналистами, как скучная и рутинная. Но в глубине водосточных труб, если приглядеться, можно увидеть не только коммуникационные проблемы. Походив раз-другой на собрания КСК, у себя и даже у родных в Астане, изучив историю собственного дома, о котором писала уже не раз, я увидела в кооперативе собственников квартир — что бы вы думали — прообраз парламентской республики.
Ведь КСК, по сути, единственная у нас форма общественного самоуправления — люди сами выбирают человека, которому доверяют свое жилище и деньги.
И ответ на вопрос, как они справляются с этим бременем свободы или же оно непосильно для постсоветского человека, отвечает также на другие важные вопросы. Если люди разумно управляют важным и, для большинства, единственным своим имущественным активом, то, вероятно, они готовы и к более масштабным переменам.
Примечательно (или замечательно?), что вмешательство нашего обычно вездесущего государства в данном случае минимальное. Я на опыте собственного дома знаю, что любые жалобы власти возвращают назад людям: это ваш дом, у вас самоуправление, голосуйте, переизбирайте, контролируйте.
Перед нами живой социологический эксперимент, растянувшийся на 20 лет.
Наш дом за это время (я хоть и не жила в нем весь этот период, но знаю по рассказам старожилов) пережил все трудности переходного периода. Разруху в головах и клозетах, коррупцию и порочные связи в верхах, свержение преступной власти, смуту, суд...
Я писала об этом, но оказалось, что это был еще не финал, и даже не развязка.
На самом деле, история нашего дома — удивительная, это история обретения людьми чувства собственника. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Сначала мы долго терпели старого председателя КСК и ее окружение в лице сантехников и бухгалтеров, чья работа привела к хроническим долгам перед поставщиками. Мы ругали «власть» за глаза, саботировали, но ничего не делали, казалось даже подъезды не убирали назло ей, ненавистной председательше.
Власть, в свою очередь, считала «народ» быдлом и развешивала в подъездах, к примеру, такие объявления: «Уважаемые жильцы, не будьте свиньями! Убирайте свои подъезды!»
Но убирать никто ничего не хотел, и внешне отношения между жильцами и правлением КСК представали в виде грязных подъездов, убитых подвалов и дворов, ставших излюбленным местом отдыха для студентов соседнего мединститута и бомжей. В нашем дворе никогда не играли дети, я долго думала, что у нас вообще нет детей.
Людьми владела апатия и озлобленность: любое собрание заканчивалось ссорами и взаимными упреками, никто ни за что не хотел отвечать и платить, но все обвиняли друг друга. Последнее слово, применимое к этим людям, было слово «хозяева». Казалось, так в этом доме будет всегда, единственный выход — уехать.
Власть поменять хлопотно, но можно, в нашем случае оказалось, всего лишь через собрание и суд, даже митинги не понадобились. Но какая сила и какой суд могут изменить социум?
Сегодня наш дом огораживает железный забор — непременное условие чистоты и порядка в третьем мире, — во дворе чисто и ухожено, там играют дети в классики и качаются на качелях — они, оказывается, есть в нашем доме; свежевыкрашенные подъезды регулярно моют уборщицы, постепенно гасятся долги перед монополистами, в суде идет битва за похищенные миллионы.
Это я забежала вперед и рассказала финал, который можно было бы назвать счастливым, если бы речь шла о кино, но поскольку это не кино, а жизнь — она продолжается. Я не знаю, в какую сторону качнет мой многострадальный дом завтра, может быть, мы облицуем его мраморной плиткой и каждый вечер станем звать гостей на бессмысленный и расточительный сабантуй, а может, однажды что-то перемкнет, надломится, всё пойдет не так и я его спешно покину на вертолете МЧС.
Я ведь всё еще не поняла душу своего дома.
Сначала всё шло, как по классику: власть поменялась, народ остался.
Сначала всё шло, как по классику: власть поменялась, народ остался. Любая практичная инициатива нового председателя КСК разбивалась о скупость самого примитивного порядка. Люди требовали перемен, но платить не желали даже за гвоздь на доске объявлений. Не говоря о канцелярских принадлежностях и зарплатах работникам КСК, уборщице, дворнику и капитальном ремонте — людей приводила в недоумение сама мысль об этом.
— А государство на что?
А еще ведь все воруют!
Курьез заключался в том, что наш дом действительно годами обворовывали, на миллионы, не перечисляя деньги поставщикам услуг, так что повод для недоверия у народа был.
Битва шла за каждый тиын, и слушать страстные речи нашего председателя в защиту каждой новой графы в коммунальной квитанции было отдельное удовольствие.
Но постепенно не без удивления и скепсиса стала я замечать перемены вокруг — во дворе и дома, в подвале и на чердаке, а главное, в людях.
Подъезды, подвалы, дворы и крыши к сегодняшнему дню отремонтировали, где-то капитально, где-то косметически — жильцов убедили, что всё это наша собственность, в которую надо вкладывать. Начали менять что-то важное в системах коммуникаций. Ко мне периодически стали приходить соседи с вопросом, согласна ли я на очередное предприятие или покупку какого-нибудь насоса.
Я отвечаю, расписываюсь в толстой тетради и вижу ответы других соседей — там всё больше галочек, стало быть, согласны.
Говорю же, главные перемены в людях. Они стали хозяевами.
Говорю же, главные перемены в людях. Они стали хозяевами.
Но что же произвело эту бескровную революцию — личность председателя КСК, рост самосознания жильцов, обретенное вдруг чувство ответственности за свой дом? Или в какой-то исторический момент все эти условия сходятся воедино, и вот ты уже другими глазами смотришь на свой добротный кирпичный дом всего лишь на 30 квартир в центре города, окруженный большим утопающим в зелени тихим двором, по сравнению с которым шумные высотки-новостройки кажутся муравейниками гетто.
Мои соседи, да и я сама, так не любившая собрания, на которых ведь надо обсуждать скучные вопросы о трубах, менялись на глазах, но не в одночасье, а в процессе, который временами был болезненным. Не было такого, что кто-то пришел к нам, щелкнул пальцем и сказал: «Теперь вы готовы, вы стали полноценными гражданами своего дома».
Для того чтобы научиться плавать, вы должны плавать — таков незамысловатый урок обыкновенного алматинского дома по улице Масанчи.
Чей опыт, однако, не универсален, что делает нашу общую историю еще запутанней. И может быть, борьба за красивый синий дом на улице Желтоксан тоже проявление каких-то важных перемен в нашем доме, и властям с застройщиками надо радоваться этой активности, а не огорчаться?
Я часто слышу жалобы на КСК, видимо, каждый дом в свое время переживает свой кризис, и не факт, что переживет, какие-то — состарятся и умрут к радости жадных девелоперов, которые быстро их снесут и построят там новенькие гетто на несколько тысяч человек, которые в рекламных проспектах будут называть «элитным жильем». А всё потому, что люди не смогли понять, что жаловаться на неэффективное КСК нет смысла — неэффективное КСК надо увольнять. Даже если для этого придется пройти период нестабильности, смуты и судов.
Публикации раздела "Блогистан" могут не отражать позицию Азаттыка.