Читая комментарии к своим колонкам, я всегда искренне веселюсь. Нет более лестной для меня оценки, чем обвинения в «обдолбанности» или «глючности». Пишите, господа, пишите! Каждое слово для меня добрый признак того, что есть неспящие души. А что они там бормочут спросонья – какая разница.
Нас всех, как нынче выражаются, «колбасит». И каждого по-своему.
Пожалуй, Роман прав в том, что «единственный объект, который мы, безусловно, можем изменить в этом мире, – это мы сами». Только вот это как раз труднее всего. Гораздо проще экзальтированно рефлектировать на тему несовершенства всего мира, чем собственной, довольно успешной, мимикрии в этот несовершенный мир.
Великолепная цитата Абая дает некую индульгенцию и для меня, и для всех, кто еще «не выбился из сил», но уже чувствует «унизительность своего бытия».
Таково типичное состояние моих современников. Поверьте, это чувство знакомо и тем, «кто правит народом», и тем, кто «умножает свои стада …на радость проходимцам, ворам и попрошайкам», и даже нынешним богослужителям, потому как «уж какое благочестие среди этих людей!». И уж особенно выбились из сил и унижены те, кто был или призван, или обучен воспитывать.
Итак, остались в утешение только «бумага и чернила», которыми слишком много пытаюсь объять: и бегство от безысходности, и национальное самосознание, и кочевничество.
Только, видимо, подсознательно именно в этом ряду я ищу ответ: как изменить себя. Мое бегство от безысходности – в национальном самосознании. А истоки моего национального самосознания – чудом выжившая память о кочевом прошлом, обильно припорошенная «цивилизационным» снегом.
Но и тогда начинаются сомнения: почему Абай не пошел по этому пути? Только ли дело в том, что он слишком много надежд возлагал на русских? Или дело в том, что уже тогда казахская степь начала забывать свой этический кодекс?
И наконец, как изменить себя, чтобы изменился этот мир? События на Востоке начались с того, что один из отчаявшихся изменить мир сжег себя. Небо приняло эту жертву потому, что она была «адал» – «чиста». Видимо, все жертвы, которые мы принесли изменениям, не настолько пронзительны и чисты в своей силе. Видимо, мы еще не доросли до перемен, торгуясь с собственной совестью.