«На узкой тюремной дорожке сияющий солнечный свет…» Поэзия в аду Карлага
90 лет назад, в декабре 1930 года, на территории Казахстана в 45 километрах от Караганды в селе Долинка был образован один из крупнейших исправительно-трудовых лагерей ГУЛАГа. К этой дате Азаттык представляет подборку стихов узников Карлага, которые они писали в неволе, и интервью с уроженкой Караганды Оксаной Воробьевой. Кандидат филологических наук, которая сейчас проживает в Москве, собирает информацию о людях, прошедших этот лагерь или ссылку в Караганду, и их произведения.
В Карлаге
Я город строил спозарани
Каменщиком в Сарани,
И плотником, и штукатуром,
И маляром в молчанье хмуром.
Автор - Арсений Стемпковский
Карлаг. История (1930 — 1959)
Карлаг просуществовал с 1930 по 1959 год. Считается, что за эти годы через него прошло около миллиона человек. Но поскольку архивы Карлага всё еще засекречены, невозможно назвать даже приблизительное число его узников. В самом поселке Долинка в советские годы располагался лагерь системы ГУЛАГ. В здании нынешнего музея памяти жертв политических репрессий когда-то располагалось бывшее управление Карлага.
Близ поселка Долинка есть «Мамочкино кладбище», где хоронили детей узниц Карлага и их самих. Множесто крестов там остаются безымянными. Часть «Мамочкиного кладбища» размыло, когда местная река меняла русло. Немало захоронений было утоптано и разрушено при строительстве домов в совхозе «Карагандинский» (сегодня - поселок Жартас). Кладбище также пострадало от мародерства.
В поселке Долинка в центре Казахстана, который в 1932 году стал центром Карлага, сохранились практически все объекты и жилые строения. Вид многих объектов не изменился.
Бывшие узники Карлага оседали в Караганде и ближайших населенных пунктах: частично потому, что им некуда было идти, они потеряли свои семьи, жилье. А здесь им предоставляли работу, жизнь постепенно налаживалась.
Как ранее рассказывала в интервью Азаттыку исследователь темы Карлага Екатерина Кузнецова, узники, по выходу из лагеря давали расписку о том, что в течение 25 лет нне будут давать интервью СМИ и сохранят происходившее там в тайне. За разглашение информации им грозило новое наказание вплоть до высшей меры.
Азаттык: Оксана, когда вы впервые заинтересовались темой Карлага и почему?
Оксана Воробьева: О Карлаге я узнала еще в детстве. Знание о том, что у Караганды есть такое печальное прошлое, связанное с исправительно-трудовыми лагерями, пришло благодаря детскому любопытству. В Караганде, в районе, где я жила, раньше было много немцев. Я задалась вопросом: а почему здесь так много немцев? Ведь Германия неблизко. Появились вопросы: а когда они сюда приехали, как? И узнаешь, что это были немцы с Поволжья, которые во время Великой Отечественной войны стали "опасны" и их депортировали в Казахстан, в Караганду. В Караганду ссылали людей со всего СССР, вот я сейчас вспоминаю свой район, двор, подъезд, и в памяти сразу всплывают разные фамилии — немецкие, литовские, латышские, польские, еврейские.
Подготовленный мною материал – он скорее просветительский. Хочу, чтобы в Казахстане, да и на всем постсоветском пространстве, помнили о периоде существования лагерей. Для меня эта тема важна. В прошлом году я помогала обществу «Мемориал» (российская правозащитная организация, в том числе занимающаяся исследованием политических репрессий – Ред.). Я поддерживаю то, чем они занимаются, ведь они пытаются сохранить память народа. В качестве волонтера, думаю, продолжу с ними сотрудничать.
Н. В .Э.
Автор -Александр Чижевский
Азаттык: Почему вас заинтересовал именно такой ракурс: показать судьбы людей через их творчество?
Воробьева: Это связано с моей деятельностью, я изучаю русскую литературу. Для меня до сих пор большая загадка: как в таких нечеловеческих условиях жизни люди находили в себе силы еще и писать?! Я специально отбирала стихи, которые были написаны в период отбывания срока, чтобы можно было хоть немного понять жизнь человека, оказавшегося в этом терроре: его мысли, чувства, быт.
1935 год. Караганда
Автор - Анна Баркова
Вообще, в литературе есть такое понятие: лагерная поэзия и лагерная проза. Первое стихотворение, написанное в Карлаге, которое я встретила, было стихотворение Анны Барковой. Потом возник интерес: а кто же еще, находясь в Карлаге или в ссылке в Караганде, писал стихи? Я периодически возвращалась к этому вопросу — искала в исследованиях и в материалах карагандинских журналистов. Оказалось, что кое-что сохранилось. Примерно полгода назад решила собрать их. Потом я специально поехала в музей Карлага (поселок Долинка – Ред.). Мне хотелось послушать сотрудников музея, посмотреть те места, где люди на протяжении многих лет, страдая, отбывали наказания по выдуманным обвинениям или за поступки, которые власть считала вражескими.
Музейная экспозиция позволяет прочувствовать атмосферу этих мест: еле заметно играет напряженная музыка, всюду решетки, колючая проволока, личные дела заключенных, много фотографий и документов. Эта информация мне очень помогла.
Азаттык: Какие стихи узников Карлага «запали» вам в душу?
Воробьева: Я думаю, что каждое стихотворение производит впечатление. Мне очень нравится стихотворение Наума Коржавина «Осень в Караганде», особенно эти слова: «Деревья, как люди, не здесь родились, /А жить приходится — здесь».
Автор - Наум Коржавин (Мандель)
Меня сильно впечатлило еще одно стихотворение, которое не вошло в мою подборку из-за большого объема. Это трудно назвать поэзией, это скорее письмо, в котором автор периодически пытается соблюсти рифму. Изначально оно было написано на украинском языке, но я читала подстрочный перевод, может, поэтому создалось такое впечатление. Это стихотворение было найдено в числе других писем в стене дома, в котором, видимо, работали заключенные Карлага. Автор этого стихотворения неизвестен, есть только подпись — Михаил, он пишет своей сестре Василине очень трогательные вещи: как он скучает по родным, как покинул родное село, не успев попрощаться. Пишет, что его отец тоже где-то на чужбине в неволе. Вот жил человек в каком-то украинском селе, его забрали, по каким причинам – непонятно, потом жил в Караганде, называл ее «проклятой». Было бы интересно найти этого автора, узнать о его судьбе. Есть надежда, и мне было бы радостно узнать, что в 1953 или 1954 годах, после смерти Сталина, этот человек смог вернуться домой, поскольку он пишет, что его забрали из родного села в 1950 году. Но я также знаю, что расстрелы были и в 1952 году, об этом написано в той же антологии «Поэзия узников ГУЛАГа», где есть выписки из личных дел.
Если же говорить вообще о произведениях того времени, то из впечатливших меня я бы отметила повесть Лидии Чуковской «Софья Петровна». Она написана в 1930-х годах, и, как мне кажется, хорошо передает ощущения обычного советского гражданина, которому тяжело осознавать, что людей ни за что могут арестовать, отправить в тюрьму, расстрелять. Вот эта повесть для меня показательна.
Азаттык: В кругу вашей семьи, друзей, знакомых был кто-то из числа заключенных или сотрудников Карлага?
Воробьева: Я о таком никогда не слышала, но если бы что-то было, то мне бы рассказали родственники. От своих друзей я тоже такого не слышала, но даже если в этих семьях были бы сотрудники НКВД, то я не думаю, что об этом бы стали говорить открыто. Мне кажется, это несколько стыдная информация, даже когда все вокруг понимают, что сын не несет ответственности за своего отца или деда. Наверное, неприятно осознавать, что в конкретном роду в семье кто-то занимался тем, что расстреливал или распоряжался судьбами других людей, подписывал документы, отправляя человека в лагерь без права переписки, с потерей имущества. Чтобы признаться в этом, нужна смелость.
Если у кого-то в семье были заключенные, насколько мне известно, этого тоже старались не афишировать. Думаю, люди скрывали свое лагерное прошлое из страха: боялись расстрелов, преследований, повторения ужасов допросов и заключений, причем боялись не только за себя, но и за родственников. Чудовищно, что этот страх передавался от родителей к детям. Это очень тяжелое бремя, хорошо, что сейчас об этом не страшно и не стыдно вспоминать и говорить.
Автор - Давид Выгодский
Азаттык: Не пытались потом связаться с родственниками узников Карлага, особенно тех, подборку стихов которых вы сделали?
Воробьева: Этой осенью я пыталась найти людей, имена которых встречала в интервью Екатерины Кузнецовой (журналист-исследователь темы Карлага – Ред.), пыталась даже дозвониться до двух людей, номера которых нашла в телефонном справочнике Караганды, но, к сожалению, они там уже не живут. Что с ними: уехали или умерли? Я хотела бы знать. Мне кажется, многие жители Караганды, да и вообще наши современники, упустили много времени. По себе знаю, это горькое ощущение того, что я упустила время. Меня долго интересовала Караганда, Карлаг, но почему я не разговаривала с теми людьми, которые были моими соседями, а потом уехали в Германию в 1990-х, о том, как они вообще оказались здесь?!
Я много историй слышала, но вот так, чтобы взять плейер с кассетой и пойти их записывать, у меня не возникало такого желания. Наверное, потому что я была ребенком. Я бы сейчас с огромным удовольствием с ними поговорила. Например, в том районе, где я жила, рядом с нами находился поселок Берлин (он есть и сейчас), там жили немцы с Поволжья. Я знаю людей, которые рассказывали, и я даже смотрела такое видео на видеокассете, кажется, его снимали сами немцы, которые жили в этом поселке, или кто-то из России приезжал для этих съемок. Так вот они рассказывали, как их везли в эшелонах – вагонах, предназначенных для перевозки брёвен или скота. Они с Поволжья в течение трех суток ехали в таких нечеловеческих условиях. Помню, как они рассказывали, что их просто высаживали в голой степи, и они с детьми и вещами, которые им позволили взять с собой, пытались найти себе пристанище.
Автор - Анна Книпер (Тимирёва)
У стихотворения два названия: «Застольная», или «К сыну» (Находясь в заключении, Книпер еще не знала, что ее сына расстреляли в 1938 г.)
Азаттык: Как вы считаете, реже или чаще сейчас говорят на тему репрессий, Карлага? Не забывается ли эта тема?
Воробьева: Мне кажется, что не забывается. В Казахстане изданы Книги памяти, где представлены справки на расстрелянных и репрессированных на казахской земле. А недавно было заседание комиссии по реабилитации жертв политических репрессий. Значит, работа ведется. Примечательно, что на этом заседании о погибших от Голода в 1920-х—30-х годов говорили тоже как о жертвах политических репрессий.
Недавно я поинтересовалась у своей младшей сестры, которая учится в 10 классе: говорят ли им на уроках казахской литературы, что, например, Ильяс Джансугуров, Ахмет Байтурсынов, Беимбет Майлин, Магжан Жумабаев, Сакен Сейфуллин были неудобны для власти, встретились с этим ужасом 1937-38 годов и были расстреляны? Сестра ответила, что да, им говорят об этих расстрелах. Я в своей юности, вспоминая 9 или 10 класс, не помню, чтобы нам говорили конкретно про то, что эти люди были репрессированы. То есть, если сейчас в Казахстане об этом говорят, то, наверное, ситуация улучшается.
Если говорить про Москву, то тут ежегодно проходит день памяти жертв политических репрессий. Люди собираются у Соловецкого камня на Лубянской площади. Я знаю, что этой встрече ранее пытались мешать. Но, тем не менее, этот день продолжает ежегодно собирать большое количество людей, которые вслух зачитывают имена расстрелянных и погибших в тюрьмах и лагерях.
Общество «Мемориал» все делает для того, чтобы память о репрессиях сохранилась. В частности, в Москве и Санкт-Петербурге, идя по центру города, можно увидеть металлические таблички — «Последний адрес», где написано, что в этом доме жил такой-то человек, написано, кем он был и в каком году расстрелян. В отличие от других памятных досок, где просто пишут, что какой-нибудь писатель жил в доме до 1937 года, проект "Последний адрес" (Фонд "Последний адрес" - общественная инициатива, занимающаяся размещением мемориальных знаков памяти жертв политических репрессий - Ред.) указывает конкретно, что в 37-м человека расстреляли. Мне кажется, что эта точность необходима.
Но такие таблички иногда снимают. Недавно в Санкт-Петербурге был случай: с дома, где жила художница Вера Ермолаева, расстрелянная в 1938 году в Карлаге, сняли табличку. Я не знаю, кто инициатор этого: жители или местные власти? Хотелось бы узнать. Но кому-то это точно не нравится. А мне не нравится, что эти таблички периодически исчезают. Жалко. Такого быть не должно. Если взять Германию, то у них тоже есть память о жертвах, но жертвах нацизма, это такие металлические «камни преткновения», вбитые в землю, на них написаны имена жертв. Интересно, там приходит кому-нибудь в голову выкапывать эти камни?
Автор - Ирина Страховская
Азаттык: Как считаете, есть ли репрессии по политическим мотивам сейчас в Казахстане, откуда Вы родом, и в России, где Вы живете в данное время?
Воробьева: Меня очень удивили митинги, которые проходили в Казахстане в 2019 году во время досрочных президентских выборов, слышала, что были задержания. Я не ожидала такого, я почему-то думала, что в Казахстане верховная власть является каким-то «божеством», что ли. Я просто помню, как в школе (в Казахстане – Ред.) мы читали стихотворения, посвященные Нурсултану Назарбаеву, и казалось, что это прям вождь. Не думала, что у людей всё-таки кончится терпение и они будут готовы выступить против того, что им не нравится, способны будут сказать «нет».
Что касается России — я знаю, что есть политзаключенные. Например, Юрий Дмитриев (российский публицист, краевед, руководитель отделения общества «Мемориал», один из составителей книг памяти жертв политических репрессий 1930—1940-х годов в Карелии – Ред.), которого мучают-мучают, и никак не могут оставить в покое: то говорят, что он свободен, то снова что-то обнаруживают.
Азаттык: Говоря о дате — 90 лет с момента образования Карлага, чего бы вы хотели для тех, кто содержался там?
Воробьева: Было бы хорошо поименно назвать всех, кто невинно попал в Карлаг. Важно, чтобы об этих людях помнили, знали, что они были, потому что Советская власть делала всё для того, чтобы вычеркнуть этих людей из истории. 90 лет (Карагандинский исправительно-трудовой лагерь, состоявший в системе ГУЛАГ НКВД СССР, был образован 19 декабря 1930 года) — это круглая и скорбная дата, начало больших страданий, об этом нельзя забывать. Прочтением стихов, написанных узниками Карлага, тоже можно почтить память.
***
Опалило солнце Казахстана
Мою душу, голову и грудь…
Кажется, что больше я не встану,
Кажется, закончен здесь мой путь.
Но теперь я даже не жалею,
Хоть гнетет мучительная боль.
В жизненной великой лотерее
Мне достался страшный номер "ноль".
И внутри все сразу опустело:
Чувство придавили тормоза.
Только ноет утомленно тело
И слезятся, глупые глаза.
Автор - Генриетта Фикс
Азаттык - Казахская редакция Радио «Свободная Европа»/Радио «Свобода». Не зависит от любой политической партии, правящей или оппозиционной, эмигрантских сообществ, коммерческих компаний и других специфических организаций, а также религиозных организаций. Мы не поддерживаем и не пропагандируем какие-либо специфические политические, экономические или религиозные взгляды.
© 2020 RFE/RL, Inc. | Все права защищены.
