Алматинцы, которые получили ранения во время январских событий и затем были вывезены в тяжелом состоянии из больниц в СИЗО, рассказали Азаттыку о пережитых пытках. В трех историях немало общего: избиения начинались в стенах медицинских учреждений, продолжались в автозаке, но самое страшное происходило в изоляторе, где арестантов подвергали жестоким истязаниям. Следствие по делам, которые были открыты по жалобам на пытки, не продвигается.

ДИЛЬШАТ АБДУСАТАРОВ, 44 ГОДА

С Дильшатом Абдусатаровым мы разговариваем в жилой комнате частного дома в нижней части Алматы. Скромная обстановка. Дильшат до январских событий работал на СТО, чинил автомобили. Сейчас о ремонте машин не может быть и речи — мужчина передвигается с трудом.

Он почти неподвижно сидит на простеньком диване. На левой ноге —скрепленная болтами металлическая конструкция, которую установили после огнестрельного ранения. Пуля прошла навылет через голень.

Дильшата ранили 6 января, на следующий день после того, как массовые протесты обернулись в Алматы беспорядками и погромами. В тот день он зашел к своему другу Ермеку Кебекбаеву, который зарабатывал частным извозом. Выехали на машине Ермека в город, чтобы заправить авто. Ермеку кто-то позвонил и попросил подъехать в центр. Когда мужчины проезжали перекресток улиц Желтоксан и Сатпаева, по автомобилю открыли огонь. Стреляли из военных бронемашин. Сидевший за рулем Ермек погиб, Дильшат с трудом выбрался после того, как стихла стрельба. Незнакомые мужчины посадили его в машину и отвезли в больницу скорой медицинской помощи.

— 10-го числа должна была быть операция. Но 9 января в БСМП пришли, ворвались собровцы — они в масках и с автоматами были. Один был в гражданской одежде, лет 20–25. Я лежал в палате, на ногах спицы были, чтобы ногу зафиксировать. Они сначала забрали телефон, начал переписки смотреть — у меня пустой телефон был, там ничего не было абсолютно. «Чё, участвовали?» — спрашивал в гражданском. Я ответил, что нет, на минут 10 заехали на площадь. Он начал мою раненую ногу теребить, крутить влево, вправо и повторял: «Признавайся! Избивал, мародерничал», —рассказывает Дильшат.

Силовики в масках ударили несколько раз его прикладом. Он слышал доносившиеся из коридора крики. Там тоже били раненых. Дильшату приказали выйти из палаты, он из последних сил доковылял до коридора. Потом заволокли в лифт.

Его и еще около десятка человек вывели из больницы. Этот момент попал на видео, которое в конце января прислала в редакцию Азаттыка алматинка, пожелавшая остаться неизвестной. Правозащитники, комментируя инцидент, отмечали, что отказ в предоставлении медицинской помощи и лечении равносилен пыткам.

— Я на том видео вторым выходил, — говорит Дильшат. — На мне ничего, кроме кофты, не было, даже брюки не дали надеть. Да и не смог бы из-за ранения. Меня затолкали в автозак. В автозаке я кое-как упирался о стену. Голову поднимал — сразу били по лицу. Я не знаю, кто это был. Сразу били, будто боялись, что мы увидим их лица. В автозаке мне три зуба выбили. Один ударит, второй и так далее. Я их не видел. Били без объяснения. Просто так. И кричали: «Мордой в пол!»

Автозак привез их к СИ-18. Дильшат вспоминает, что до здания изолятора каждый добирался как мог. Внутри продолжились издевательства.

— Кто мог ходить, шел, голову не давали поднять. Те, кто идти не мог, ползли по коридору по разбитому кафелю. Я на четвереньках прополз метров 20–30. И нас дубинками подгоняли, чтобы быстрее ползли. Кто-то отставал. Если в этот момент ему помогали, то нас снова били. Нас спустили в подвал, где продержали до ночи. В подвале были несколько комнат. В нашей было 10–12 человек. На полу линолеум, больше ничего. Я дополз до батареи. Было очень холодно, мы начали прижиматься друг другу, и тогда они снова били нас, чтобы мы не грелись. Затем зашел тот человек в гражданке, который в больнице пытал меня. Он сказал: «А, ты здесь! Все, белого света не увидишь, живым отсюда не выйдешь». Два раза по спине и по ребрам ударил, — продолжает Дильшат Абдусатаров.

Из подвала людей забирали на допрос, оттуда — в камеры. 14 января прошел суд по избранию меры пресечения. Онлайн-заседание длилось около пяти минут. Постановление — два месяца под стражей.

В первые дни подследственных избивали в СИЗО за любую «провинность», вспоминает Дильшат. Запнулся перед сотрудниками, называя число арестантов и статьи уголовного кодекса, по которым им вменяют преступление, — удар дубинкой. Не смог быстро сесть и встать — еще удар.

За стенами изолятора в это время били тревогу правозащитники. Адвокаты сообщали, что им не дают встретиться с подзащитными. Общественность призывала омбудсмена посетить изоляторы. На фоне резонанса в СИЗО начали происходить перемены.

— Нам сказали: «Сейчас придет комиссия, поправляйте кровати». Врачи стали обрабатывать раны. Кто-то приходил в гражданском, побои снимали. Комиссии показал [выбитые] зубы, но не зафиксировали. Синяки везде были, на ребрах. Я не знаю, кто это даже был [в составе комиссии]. Депутаты какие-то приходили. «Жалобы на пытки есть?» Ну кто будет жаловаться? Все молчали. За спиной [членов комиссии] стояли сотрудники. Что-то скажешь, но потом они уйдут — может, они для галочки пришли, — а мы-то останемся. Все боялись. При мне никто не жаловался, — говорит Дильшат.

18 января его перевели в больницу № 4, где провели операцию на ноге. Он лежал в наручниках, в палате постоянно дежурили двое вооруженных полицейских, еще двое стояли в коридоре. Через две недели Дильшата вернули в СИЗО.

В феврале нескольким подследственным по делам о «массовых беспорядках» изменили меру пресечения и освободили из СИЗО. Дильшат говорит, что государственный адвокат, который был на первом судебном заседании, ни разу не посещал его. Родственники обратились в правозащитную организацию, которая подыскала другого защитника. 17 февраля Абдусатаров вернулся домой, его отпустили под подписку о невыезде. Обвинение в участии в беспорядках с него не сняли. Следствие по делу о пытках идет ни шатко ни валко.

— Два раза вызывали в департамент полиции, один раз ходил в УСБ (управление собственной безопасности. — Ред.), по совету адвоката в начале марта написал заявление по факту пыток. Синяки, естественно, за два месяца прошли. Но мне выбили три зуба. Одного, кто в гражданке был, я узнаю. Следователь сначала не хотел брать заявление, мол, там 165 человек были. Но адвокат нашел тех сотрудников, кто именно в больницу был отправлен. Не бывает же, что они сами по себе пошли. Отправили же по заданию, — говорит Дильшат.

Заявление Дильшата перенаправили в антикоррупционную службу. Расследование инициировали по двум статьям: превышение полномочий и пытки.

— Они выбивали показания, заставляли признаться в том, чего я не делал. Я намерен добиться полного оправдания. На меня ничего нет. 4–5 января дома был. Звонки на телефоне все подтверждают. От пережитого до сих пор не могу… Не могу понять, как пуля в ногу попала, как залетела, — говорит Дильшат.

КОСАЙ МАХАМБАЕВ, 38 ЛЕТ

Алматинец Косай Махамбаев не отрицает, что выходил на площадь 4 и 5 января. Он говорит, что участвовал в протестах в поддержку жанаозенцев, которые выступили против роста цен на газ и возмущались социальной несправедливостью. Демонстрации быстро перекинулись на другие города, выдвигались требования политического характера, в том числе об уходе из политики экс-президента Нурсултана Назарбаева и демонтаже выстроенной им системы.

— Когда я собирался помочь молодому парню, меня подстрелили. Это было возле [Центрального государственного] музея. Я упал. Привезли в 12-ю больницу. У меня было три огнестрельных ранения — в левое бедро и левую стопу. Тяжелое состояние было. Я не мог даже шевелить ногами, — говорит Косай.

События 8 января он называет «похищением» из больницы. Сотрудники спецназа ворвались в палату с криком: «Лежать! Не двигаться! Вы террористы!» — и приказали подняться с кроватей. Встать Косай не смог. Он помнит, что дополз до автозака, в котором было полно людей. По его подсчетам, на трех машинах из этой больницы вывезли более 40 раненых. Косай утверждает, что получил около десяти сильных ударов, пока ехал из больницы в СИ-18.

— Нас привезли, раздели догола, положили на бетон. Представляете? Январь, морозы. На нас начали буквально танцевать. Бить ногами по голове. В тюрьме, когда записывали количество, нас было 130 человек, которых забрали из больниц. В коридоре СИЗО издевательства продолжились. Кто-то ползком передвигался, нас подгоняли прикладами автомата: «Быстро, быстро!» Мы лежали в коридоре, нам не давали поднять голову. Сразу же придавливали к земле. Я лежал и видел берцы и камуфляжку. Ноги не шевелятся, полз на руках. Мы кое-как на второй этаж забрались. В какую-то комнату завели. Там уже два человека били точечно — по почкам, — рассказывает он.

Акт о задержании ему показали лишь четыре дня спустя. В нем говорилось, что Махамбаева доставили 11 января. «Три дня, получается, нас держали незаконно», — говорит он, добавляя, что в это время подозреваемые столкнулись с жесточайшими пытки.

По словам Косая, по крайней мере трех его сокамерников увели в «пресс-хату» и изнасиловали. Независимого подтверждения этой информации нет: власти сообщали о возбуждении дел о пытках и превышении силовиками полномочий. Официальной информации о сексуальном насилии над задержанными в январе не было. Однако Коалиция против пыток сообщила, что получила сведения о нескольких случаях изнасилований, угроз изнасилования и других насильственных действий сексуального характера со стороны силовиков. Изнасилование за решеткой — практически табуированная тема в Казахстане, многие жертвы не хотят публично говорить о пережитом.

Позже в изолятор прибыли прокуроры. Они спросили, будет ли Косай писать заявление о пытках. Он ответил утвердительно. И был за это «наказан».

— Это было в субботу. Все врачи уезжают на выходные домой. Меня забрали [после разговора с прокурорами] в санчасть. На следующий день привезли ребят, положили в другие палаты. Меня положили в палату с больным, у него было ранение в брюшную полость, у него кал вытекал наружу. В камере стоял такой запах, от которого идут позывы рвоты. Когда меня подселили в санчасти к нему, я понял, почему именно туда. Я считаю, это хуже фашизма: человек уже не мог нормально лечь, встать, но ему не давали возможности получать полноценное лечение и удерживали там в виде живой газовой камеры. Всех, кто был непокорен, не давал нужные для следователей показания, подселяли к нему, — говорит Косай Махамбаев.

Он сумел передать семье жалобу на пытки. 10 февраля его мать и адвокат сдали в прокуратуру заявление, в тот же вечер ему изменили меру пресечения. Он считает, что его выпустили из тюрьмы благодаря активности близких. Однако расследование дела о пытках, говорит Косай Махамбаев, не продвигается.

— Нам говорят: «Ничего не докажете, они были в маске». Неужели они не знают, кто нас забирал, кто там в тот день находился? Все, кто нас забирал из больницы и работал в СИ-18, с 8 по 15 января, били нас. Все были причастны, — уверен он.

6 мая во время встречи с представителями прокуратуры Косай Маханбаев заявил, что следствие, как он считает, стремится замять дело. По его словам, из журнала регистрации следственного изолятора бесследно исчезли записи до 13 января. Косай требует наказания для бойцов СОБРа и сотрудников КНБ, МВД, СИЗО.

Международное право гласит: если пытки проводили сотрудники в штатском либо без знаков отличия, люди в масках, личность которых установить невозможно, то ответственность за их действия должен нести их непосредственный руководитель. Если установить его невозможно, то ответить за пытки должен начальник учреждения, где содержались подвергнутые пыткам.

КАЙРАТ КОЖАХМЕТОВ, 36 ЛЕТ

5 января во второй половине дня Кайрат Кожахметов вышел в аптеку купить сироп заболевшему ребенку по рецепту врача. Аптеки в микрорайоне Калкаман были закрыты. Центр города, в котором отключили интернет, погрузился в хаос. На некоторых окраинах было относительно спокойно.

— Увидел толпу ребят, они говорили, что в городе идет митинг. Когда стояли, разговаривали, подъехали две машины. И оттуда кинули светошумовую гранату. Она взорвалась прямо под ногами. Нога была в крови, я был в шоке. Очнулся в машине. Меня отвезли в 12-ю больницу. Была большая очередь в травматологии. Дали укол, наложили гипс, — рассказывает Кайрат.

Его положили в палату, наложили гипс на сломанную ногу. Вечером в больницу пришел спецназ.

— К каждому из нас подбежали по три бойца: «Ни с места! Будем стрелять! Террористы!» Спрашивали, куда спрятали оружие, боеприпасы. Перевернули постель, выдернули нас, даже не дали одеться. Некоторые не успели взять одежду и вышли, завернувшись в одеяло. Нас поставили в коридоре у стены. Я еле дошел до коридора с моей раной. Избивали. Били и тех, кто только что был прооперирован. Они били именно по тому месту, где рана. В коридоре ударили еще раз. Врачи были напуганы. Но им не дали ничего сказать. У нас забрали телефоны. Спустили нас на лифте. До машины ползли почти на четвереньках, — вспоминает Кайрат.

В рассчитанный на семь-восемь человек автозак втиснули 15. Били, приказывали не поднимать голову, продолжает Кайрат. Доставили в следственный изолятор. На улице в зимнюю стужу уложили прямо на асфальт. Потом завели в здание. Кайрат уже не мог идти сам, его волокли по полу сотрудники СИЗО.

— В СИЗО меня били, как только привезли. Потом уже особо не били. Думаю, это потому, что у меня был простой телефон. У некоторых в телефонах находили фото, видео [с кадрами беспорядков]. Их сильно пытали, говорили, что они там были и снимали. Дубинками били, чтобы напугать. Я ничего не снимал, но все равно один-два раза ударили, — говорит Кайрат.

Возможности связаться с семьей в первую неделю нахождения в СИЗО не было. Кайрату не позволили сделать даже один звонок домой. Прошел следственный суд, который ожидаемо поместил его под стражу на два месяца. Родственники в это время сбились с ног, разыскивая его: ходили по больницам и звонили в полицию. Лишь в середине января, когда он впервые встретился с адвокатом, смог сообщить семье, что он в изоляторе.

В СИЗО ему повторно наложили гипс, но некачественно, говорит Кайрат. Переделали. Тоже неудачно. Затем перевели в больницу, где 24 января провели операцию.

Кайрат говорит, что без помощи близких ему было бы еще тяжелее. Его жена Камила, мать двоих малолетних детей, ходила в прокуратуру вместе с родственниками десятков других задержанных во время и после январских событий. Люди требовали прекратить пытки и провести тщательное расследование.

После операции в больницу пришли сотрудники прокуратуры и сообщили Кайрату, что его переведут под домашний арест. Он вернулся домой, но по-прежнему проходит подозреваемым по делу о «массовых беспорядках». Сейчас Кайрат Кожахметов ждет суда.

Жалобу на действия силовиков он не писал. Пытки в местах содержания под стражей — распространенное явление в стране, но дела о пытках и превышении сотрудниками полиции полномочий крайне редко доходят до судов, еще реже по ним выносятся обвинительные приговоры.

Азаттык направил официальный запрос в Генеральную прокуратуру, запросив информацию о ходе расследований дел о применении пыток в отношении Дильшата Абдусатарова и других оказавшихся под следствием в связи с январскими событиями. По прошествии месяца ответ не поступил.

Ранее власти сообщали, что по жалобам на пытки, которые подали задержанные во время и после январских событий, было возбуждено более 200 дел. Подозреваемыми проходят всего 11 сотрудников силовых органов. По официальным данным, по меньшей мере восемь из 238 убитых во время январских событий погибли под стражей в результате применения к ним «недозволенных методов расследования».

Международная правозащитная организация Human Rights Watch в распространенном 5 мая заявлении отметила, что Казахстан не провел надлежащего расследования январских событий, и обратила внимание на тот факт, что раненые участники протестов, находившиеся на стационарном лечении, подверглись задержаниям и пыткам.

«Расследования заявлений о пытках и других видах жестокого обращения постоянно затягиваются перенаправлением жалоб из одного ведомства в другое, и подозреваемые не устанавливаются», — пишет Хью Уильямсон, директор Human Rights Watch по Европе и Центральной Азии, в заявлении «Казахстан: жертвы январских протестов не находят правосудия».