Казахи — крупнейшее этническое меньшинство Нижнего Поволжья. Перепись 2010 года показала, что в Астраханской области их насчитывают около 150 тысяч. Представляем материал Татаро-Башкирской редакции Азаттыка, где автор Тодар Бактемир изучает перспективы развития этноса и родного языка волжских казахов.
На пятачке у астраханского автовокзала людно — каждые 15 минут с него отправляются маршрутки, развозящие сельчан по домам. Кучка молодых людей ждет маршрутку в поселок Володарский — центр района, большинство населения которого составляют этнические казахи. Ребята болтают на казахском, но вдруг в разговоре всплывает слово «коронавирус», и компания тут же переключается на русский.
В соседнем Казахстане по-казахски пишут учебники и законы, на нем снимают фильмы и выступают с трибун. На астраханской стороне границы ситуация совсем другая: здесь это непрестижный, исключительно устный язык, на котором чаще всего говорят про сельский быт. Всё современное принято обсуждать по-русски. Я сажусь в володарскую маршрутку вместе с ребятами, но выхожу в степной глуши, не доезжая до райцентра. Эта поездка — часть социолингвистической экспедиции, частично профинансированной Европейским университетом в Санкт-Петербурге.
В Володарском районе области казахи составляют почти 70 процентов населения, в Красноярском — около 50 процентов, в Харабалинском больше 40 процентов. Казахские поселения встречаются и в других районах по всей области, среди них есть строго моноэтничные сёла, где не живут представители других народов.
Большинство астраханских казахов — не недавние мигранты из соседнего Казахстана, а коренные жители Нижней Волги не в первом поколении. Как объясняет историк и этнограф Андрей Сызранов, основная волна казахов-переселенцев прибыла в астраханские степи на рубеже XVIII и XIX веков. Инициатором этой миграции был Букей, сын хана Младшего жуза Нуралы, который основал Букеевскую Орду — вассальное казахское ханство в составе Российской империи. В те годы астраханские земли активно заселялись колонистами разных этничностей: русские, татары и чуваши спускались по Волге и основывали новые сёла, из-за Каспийского моря пришла небольшая группа туркмен, а на волжском правобережье кочевали калмыки. Казахи стали одним из крупнейших переселенческих сообществ этой эпохи.
Улица в одном из сёл Володарского района Aстраханской области.
Если сопоставить данные переписей разных лет, можно заметить, что и численность казахов, и их доля от всего населения Астраханской области стабильно растут. При этом экс-глава администрации губернатора региона Канат Шантимиров отмечает, что в последние годы количество школ с преподаванием казахского языка не только не росло соразмерно росту численности этнических казахов, но наоборот — падало с пугающей скоростью. По его словам, в 1998-м таких школ в регионе было 72, а спустя 20 лет осталось всего 22.
Это была монотонная зубрежка по устаревшим учебникам раз в неделю.
Как рассказывает уроженка казахского села Ямное в Володарском районе аспирантка Института лингвистических исследований Динара Степина, отмена преподавания казахского не всегда связана с языковой политикой государства — известны случаи, когда об этом просили сами школьники и их родители. Так случилось, например, в крупном селе Новый Рычан того же района. 95 процентов жителей села — этнические казахи, и большинство из них считает важным сохранять язык своих предков. И всё же они были рады отмене уроков этого языка, поскольку считали их бесполезными.
«Это была монотонная зубрежка по устаревшим учебникам раз в неделю, которая не давала детям реальных навыков и только утомляла их, — может, даже провоцировала неприязнь к казахскому как к чему-то скучному. К тому же в это время появились слухи о том, что введут обязательный экзамен по английскому, и рычанцы приняли решение уделить больше времени этому языку», — объясняет исследовательница.
«Если дома говорят по-казахски, ребенок будет знать родной язык, а если нет, так никакая школа не поможет», — соглашается житель Нового Рычана Алтынбек (здесь и далее имена собеседников, данные без фамилий, изменены). Алтынбеку около 60 лет. Он гордится тем, что хорошо говорит и пишет по-русски, — в его юности многие астраханские казахи этого не умели.
«Ты вправе, Россия, гордиться, / Что может ныне в стихах / По-русски в любви объясниться / Твой сын, волжанин-казах», — писал полвека назад поэт Мажлис Утежанов из соседнего села Алтынжар в стихотворении «Два языка». Его отец, работавший батраком на рыбном промысле в дельте Волги, говорил только по-казахски, а сам Мажлис Муханбетжанович в равной мере владел казахским и русским и тоже гордился этим. Вряд ли он мог представить, что в поколении его внуков многие будут говорить только на русском. В Новом Рычане, однако, это уже реальность. Парадоксально: из тысячи рычанцев 950 — казахи, но на улицах села чаще слышна русская речь.
Дело в том, что размер села, его расположение, транспортная доступность и устройство местной экономики влияют на языковую ситуацию сильнее, чем этнический состав. Новый Рычан — достаточно крупное село, расположенное недалеко от трассы, районного и областного центров. Местные жители активно пользуются интернетом, ездят в город на работу и учебу, где контактируют с русскоязычной средой, которую затем «привозят» домой. Казахский язык оказывается сохраннее в маленьких отдаленных селах, куда трудно доехать и откуда трудно выехать. Таких в Володарском районе тоже хватает — он занимает восточную часть дельты Волги, состоящую из сотен проток и рукавов, и многие села стоят на островах, попасть на которые можно только через несколько паромных переправ.
Местные русские старожилы и сами нередко могут объясниться по-казахски.
В таких поселениях казахи чаще говорят на родном языке. Уроженка запаромной Шагано-Кондаковки Дария шутит, что в ее молодости казахский там был витален настолько, что «за русский могли и в морду дать». Впрочем, сохранности казахского в глухих уголках дельты порой не мешает ни русский язык, ни даже наличие этнически русских односельчан. Более того, местные русские старожилы и сами нередко могут объясниться по-казахски — добавляет моя информантка из Зеленги Еркежан.
Действительно, во многих дельтовых селах можно встретить русских стариков, которые знают базовую лексику на казахском, а некоторые умеют строить на этом языке полноценные предложения и могут поддержать разговор. Таких людей казахская молодежь считает живыми достопримечательностями — приезжих могут отвести к ним в гости, и местные жители всегда нахваливают их познания в казахском, даже преувеличивая: да он лучше самих казахов по-нашему болтает!
После знакомства с одной такой русской сельчанкой Ириной мы пьем чай с ее соседом Жумабеком, и он глубокомысленно замечает: «Когда русский по-казахски слово скажет, считается, что это просто диво дивное, все млеют! А вот если казах русский знает — как будто ничего удивительного, все ведь мы на нем говорим… Нечестно это как-то». Впрочем, по его мнению, вины местных русских в этой несправедливости нет — так уж сложилась история, так провели государственные границы, что на этой земле с казахским большинством главным считается русский язык.
«Местный русский» в районе с казахским большинством — особый статус. Алтынбек рассказывает, как однажды сидел в кафе в компании троих русских знакомых. Один из них выпил и стал жаловаться на «корсаков» — это оскорбительное название казахов, происходящее от особого вида степной лисы. Двое других русских возмутились раньше самого Алтынбека — они быстро объяснили третьему, что это слово не стоит употреблять и что казахи ничем не хуже любых других народов. «Всё просто: эти двое наши русские были, володарские, они с казахами бок о бок росли, они нас уважают, как мы их, а третий хам — он приезжий, не знает, как тут принято себя вести», — объясняет мой собеседник.
Одним из первых публицистов, обративших внимание на проблемы казахского языка в Астраханской области, был один из «местных русских» Володарского района — колумнист районной газеты «Заря Каспия» и автор нескольких художественных книг Михаил Реутин. Он родился в отдаленном рыбацком селе Нововасильево (70 процентов казахов, 27 процентов русских, по данным последней переписи) и с детства интересовался языком и культурой соседей. Он работал механиком на флоте, и эта профессия заносила его в самые разные места — в советские годы он жил в Украине, в Приморье и даже во Вьетнаме. Выйдя на пенсию, он вернулся в родные края и поселился в крупном дельтовом селе Зеленга (60 процентов русских, 36 процентов казахов). Там он стал замечать, что астраханские казахи всё больше говорят между собой по-русски, — большой контраст с его детством, когда он слышал казахский каждый день и сам выучил его, играя с соседскими ребятами.
Михаил Реутин.
Когда я приехал в Зеленгу и попросил познакомить меня с людьми, которые могут рассказать о казахском языке и его положении в местном обществе, меня первым делом отвели именно к Михаилу Семеновичу. «Я думаю, каждый народ должен знать свой язык, хранить его. В нем мудрость предков, через него передается культура, знания многих поколений. Как можно его забыть?» — удивляется он, сидя в уютной беседке у своего дома на берегу речки Сахарной.
Вроде бы по-казахски говорят, но каждое второе слово берут из русского.
По словам Реутина, проблема не только в простом переходе с одного языка на другой, но и в размывании казахского языка изнутри. Еще в начале 1990-х он написал в районную газету серию заметок об этом явлении. Его вдохновил на это бытовой сюжет: как-то он ехал в маршрутке из областного центра, а рядом сидели и болтали молодые казашки из соседнего села. Они обсуждали, какие красивые платья видели в городском магазине, — «Вроде бы по-казахски говорят, но каждое второе слово берут из русского. Суржик такой получается! Забавно звучит, но по сути-то грустно».
Еще одна проблема, которую упоминают и публицист Реутин, и лингвистка Степина, — фактически бесписьменный статус казахского в Астраханской области. Даже среди людей, которые говорят на этом языке с детства, немало тех, кто не умеет на нем читать и писать, не различает особых букв, отличающих казахский алфавит от русского. Это прокрадывается даже в имена: в Астрахани можно встретить человека с именем Куваншкирей в паспорте — вместо литературного Қуанышкерей.
Бесписьменный статус казахского проистекает из его непрестижности и сугубо бытового применения — на нем обсуждают домашнее хозяйство, скот и общаются с пожилыми родственниками, его используют на традиционных праздниках, но почти все остальные сферы жизни обычно предполагают переход на русский. «Даже если мы будем телевизор настраивать, мы при этом будем по-русски говорить», — объясняет Алтынбек.
Старое казахское кладбище между поселками Винный и Костюбе.
Еще одно подтверждение тематической ограниченности казахского я получаю в другом поселке Володарского района — Винном. Здесь родился и вырос двадцатипятилетний Канат, который теперь живет в Астрахани, а в родной поселок ездит на выходные — навестить родителей. Во время социолингвистического интервью Канат утверждает, что совсем не знает казахского, но потом я сам замечаю, как он использует отдельные казахские слова и выражения, говоря с родителями о домашнем хозяйстве и традиционных блюдах. Он признаётся: с сельской жизнью он знакомился в казахской среде, поэтому для него естественно переключаться на этнический язык, говоря о ней, но все остальные вещи он умеет обсуждать только по-русски и по-английски. Точно такие же наблюдения о казахской молодежи Зеленги приводит в своих заметках Михаил Реутин.
С поселком Винным связан еще один любопытный сюжет: хотя сегодня казахи составляют в нем абсолютное большинство населения, первоначально он был основан директивно как многонациональный советский поселок, а не стихийно как казахский аул. Судя по всему, история заселения влияет на языковую ситуацию до сих пор: даже пожилые, хорошо владеющие родным языком казахи общаются между собой по-русски, если разговор происходит в общественных местах. «Допустим, приходит старик, он даже по-русски не очень хорошо говорит, но никогда не обратится ко мне на казахском, местные этого стесняются, что ли», — рассказывает сотрудница местного медпункта Айгуль, переехавшая в Винный из более казахоязычного села на востоке района.
По ее мнению, выросшие в окружении русских, украинцев, татар и кавказцев казахи до сих пор «не ощущают своего права на эту землю» и потому используют язык межнационального общения — русский — даже там, где это не необходимо. Похожая ситуация и в Зеленге, которую основали не казахи, а мокшане и чуваши, затем ассимилированные русскими. Казахов там сегодня больше тысячи человек, но за пределами дома они говорят между собой только по-русски. «Может, думают, что иначе односельчане других национальностей на них обидятся? Зря, глупости это», — замечает Реутин.
По словам Реутина, одна из немногих сфер, в которых казахский крепко держит свои позиции, — религиозная жизнь. Это подтверждает и Алтынбек из Нового Рычана: «Когда Коран читают, принято по-казахски говорить». Читают его при этом, конечно, по-арабски, но сама обстановка как бы отсылает к традиционности, и другие обсуждения вокруг этого события непременно проходят на этническом языке. «На похоронах даже те, кто обычно совсем по-казахски не общается, должны из себя хоть пару слов из себя выдавить. Это дань уважения», — объясняет он.
Впрочем, за пределами свадеб и похорон астраханские казахи редко соприкасаются с религией: во многих аулах нет даже молельных домов и их жители не бывают в мечетях десятилетиями. Самой живой традицией оказывается культ местночтимых святых, не совсем корректный с точки зрения ортодоксального ислама: по дороге из одного села в другое астраханцы нередко заезжают в мавзолеи Курмангазы или Букей-хана, чтобы обойти гробницу по кругу, оставить на ней деньги или пищу и помолиться. Такая форма индивидуального, а не коллективного приобщения к вере вряд ли влияет на сохранность этнического языка.
Конечно, языковой сдвиг беспокоит не только Реутина, но и самих казахов. В годы перестройки в области появилось общество казахской культуры «Жолдастық» («Товарищество») во главе с Никитой Искаковым, и его активисты основали казахоязычную газету «Ақ арна» («Светлые истоки»). Ее первым редактором стал упомянутый выше поэт Мажлис Утежанов. Казахские вкладыши тогда появились и в нескольких районных газетах области, но сегодня их можно увидеть разве что в областной библиотеке имени Крупской — там хранятся старые номера, а в новых давно уже нет никаких языков, кроме русского.
Казахоязычный вкладыш 1990 года в газете Красноярского района Астраханской области.
Такое же волнообразное развитие заметно и в сфере образования: в советское время школ с преподаванием казахского было мало, в 1990-х оно было введено в десятках школ по всему региону, но уже с середины 2000-х их количество опять стало сокращаться. Это связано не только с политикой государства и падением спроса, но и с нехваткой преподавателей: раньше в районных центрах работали педучилища, где можно было получить профессию учителя казахского языка, но сегодня такая возможность осталась только в Астраханском государственном университете в областном центре.
На институциональном уровне положение казахского практически откатилось к советскому состоянию и продолжает огорчать поборников языкового разнообразия. На индивидуальном уровне, однако, не всё так грустно. Сразу двое моих собеседников — Нурлыбек из Нового Рычана и Луиза из Астрахани — выросли в семьях, где говорили преимущественно по-русски. Они стали изучать казахский по собственному желанию, когда уже окончили школу. Любопытно, что Нурлыбека подвиг на это интерес к корейской культуре: он смотрел корейские сериалы, осознал, что у корейской грамматики много общего с казахской, и в итоге стал учить оба языка. Луиза же в значительной мере вдохновилась обсуждениями дискриминации меньшинств, интернализованной ксенофобии и постколониальной повестки в соцсетях.
В Казахстане холодильник называют тоңазытқыш, в Астрахани скажут просто «каладильник».
Учительница английского и немецкого языков Разия переехала в Астрахань из Мултаново — отдаленного села в Володарском районе, где казахский имеет достаточно прочные позиции. Ее муж тоже астраханский казах, но абсолютно русскоязычный — он вырос в крупном поселке Верхний Баскунчак. Дети в таких семьях обычно не владеют казахским, но Разия намерена сделать свою дочь исключением.
По ее словам, еще одно важное отличие астраханского варианта казахского от литературной нормы — полное отсутствие в нем современной терминологии. Если в Казахстане холодильник называют «тоңазытқыш», то в Астрахани даже в потоке казахской речи скажут просто «каладильник».
«У нас невозможно чисто говорить. Например, я вот знаю, что "доказательство" по-казахски — "дәлел", потому что я в словаре посмотрела, но если я скажу это слово своей соседке, она меня просто не поймет, она привыкла это понятие выражать только по-русски», — рассказывает Разия. Сама она скучает по среде родной речи, доминировавшей в сельской жизни, и компенсирует русскоязычность областного центра тем, что смотрит казахстанские телеканалы и читает блогеров из Казахстана в Instagram'е, заодно встречая и запоминая «новые слова», использующиеся в литературном языке, но неизвестные большинству астраханцев.
Трудно сказать, какая судьба ждет казахский язык в Нижнем Поволжье. Институциональной поддержки явно не хватает, а этнические активисты в основном занимаются фольклором и материальной культурой, не уделяя должного внимания языковому вопросу. С другой стороны, примеры Нурлыбека, Луизы и Разии показывают, что даже в атмосфере маргинализованности языка многие люди ценят его, готовы его изучать и передавать будущим поколениям. К тому же в Астраханской области набирает обороты ногайский языковой активизм, и можно надеяться, что он вдохновит на координированную деятельность и ближайших родственников ногайцев — казахов.