Что происходит на линии фронта в Донбассе, где с 2014 года в войне между украинской армией и поддерживаемыми Россией сепаратистами погибли более 13 тысяч человек.
«Ни шагу вправо или влево с этой тропы», —тихо говорит нам украинская военнослужащая Ирина. На часах 18:30, но кругом темно. Перед нами поля, где могут быть мины, поэтому здесь можно ходить только по безопасным узким тропинкам.
Двое военных, которые ведут нас, определяют заснеженную дорогу к линии фронта инстинктивно, словно лесные звери: несколько минут прямо вниз к лесополосе, затем надо пробраться через кустарники, прежде чем повернуть. И вот перед нами — открытое поле. Подойдя к окопам, они остановились, чтобы сообщить по рации о нашем приближении.
Ирина, украинская военнослужащая, готовит оружие перед тем, как отправиться с базы на передовую
Я работал с опытным мастером проекта Donbas Frontliner, чтобы узнать, что военные думают о слухах о надвигающемся вторжении России. Находившиеся вдали от обратной связи со СМИ молодые украинцы, сражающиеся с сепаратистами с оружием в руках, как мне казалось, лучше всего подходят для проведения оценки. Почти все солдаты отвечали «нет». Они не верили, что вторжение неминуемо. Коллега из Украины, работавший в то же время на передовой, подтвердил, что эта точка зрения широко распространена. «Все солдаты говорят мне, что [вторжение] невозможно. Но это солдаты, —добавил он, —некоторые из них не были в большом городе семь месяцев».
Когда мы прибыли в сельский дом, где расквартировались украинские боевики, мы поговорили с несколькими людьми, и наша работа по подготовке репортажа в основном была завершена, но из-за короткого светового дня у меня было мало фотографий. Мы решили дождаться хмурого декабрьского рассвета, чтобы набрать снимков, а потом поскорее убраться оттуда по той же лесной тропинке.
План был прекрасен. И совершенно наивен. На войне, как оказалось, мирный человек теряет всякую свободу воли. Он как ребенок, которого нужно передавать от одного ответственного взрослого к другому. У вас мало контроля над тем, что и когда происходит. Это был неизгладимый урок, который я выучил на следующее утро.
Граффити на двери передовой позиции в Луганской области. Солнце внизу изображено в цветах Украинской повстанческой армии, боевой группы времен Второй мировой войны, ответственной за массовые убийства этнических поляков и других лиц вЗападной Украине в 1943 году
Ночью мы снова надели бронежилеты и каски и двинулись в темноту по зеледеневшей дороге. Позиции сепаратистов были неподалеку. Вдруг в нескольких метрах раздались выстрелы из автоматического оружия —кажется, противник чуть не заметил военных.
Разрушенный указатель на передовой в Луганской области
На заставе двое военных готовились отправиться в окопы на четырехчасовую боевую смену. Военная девушка попросила не снимать ее: «Моя мама не знает, что я здесь». Ее мать думает, что дочь работает вдали от линии фронта. Портрет ее единственного ребенка, идущего в темноту с автоматом Калашникова в руке, может быть нанести матери удар.
Мы выходим на улицу, всё окутано туманом. Кошмарная погода для военных на передовой. В доме, где мы спали, солдат мрачно смотрел на экран: вместо изображения передовой в реальном режиме времени монитор светился белым. В такую туманную погоду обе стороны используют «отвлекающие маневры», бесшумно ползают по полю боя, терроризируя людей в окопах, которые стоят, напряженно прислушиваясь в ночи.
Солдат жестом показывает фотографу следовать краем дороги, чтобы не попасть под удар снайпера
На следующее утро жуткий мир тьмы и шепота, в который мы прибыли, оказался красивой украинской деревней, словно с открытки. В окопах, начинавшихся прямо за сельским домиком, мы фотографировали солдат и разное оружие, еще советских времен, включая пулемет Калашникова.
Нам нужно было уезжать. Когда мы вышли из села на дорогу, стало ясно, что фактически мы не покидали линию фронта, а двигались непосредственно вдоль нее, от одной передовой позиции до другой. Вероятно, опасность была примерно такой же, как и раньше. Чувство, что я не могу здесь принимать решения, тревожило и заставляло сердце замирать.
На дороге туман или дома делали нас незаметными с позиции боевиков. В других местах солдаты перебегали открытую местность, пытаясь уйти от снайперского огня.
Когда мы добрались до следующей позиции, то узнали, что кто-то приедет за нами на машине. Накануне одна из военных сумела проскочить. Она чувствовала себя достаточно комфортно в этом районе, но начинала нервничать в машине. Гражданским автомобилям в этом районе ездить достаточно безопасно, но украинские военные машины цвета хаки подвергаются со стороны сепаратистов обстрелам противотанковыми ракетами.
Натянутая через деревенскую дорогу сетка для предотвращения снайперского огня
Машина наконец прибыла. Это был военный автомобиль цвета хаки, внутри были солдаты. Мы вернулись на оперативную базу без происшествий и отправились искать Wi-Fi, чтобы изложить истории украинских военнослужащих.
После публикации первого материала посредник, с которым я работал, подарил мне два осколка от недавно выпущенных артиллерийских и минометных снарядов. Держа в руке фрагменты — острые, как осколки консервной банки, — я вспомнил, как Ирина рассказывала мне, что переговоры между Вашингтоном и Кремлем, соглашения и санкции, встречи мужчин и женщин в костюмах мало что меняют в жизни военных, которые находятся на линии фронта. Как говорил немецкий государственный деятель Отто фон Бисмарк более 150 лет назад, «великие вопросы времени решаются не речами и резолюциями большинства, a железом и кровью».