Девять месяцев назад, 13 июня, Третьяков сделал репост записи журналиста Аркадия Бабченко из его Telegram-канала в открытую Telegram-группу "Операция "Утка", где сторонники Алексея Навального обсуждали итоги антикоррупционных митингов. В чате на тот момент числились 596 человек. Бабченко в своем посте предлагал более радикальную форму протеста: в нем упоминались, например, баррикады и "коктейли Молотова". "Я сейчас скину важный текст… Бабченко на месте не было, в основном он абсолютно прав", – добавил Дмитрий Третьяков, пересылая в группу мнение Бабченко. Специалисты Института криминалистики Центра специальной техники ФСБ считают этот пост призывом к экстремизму . "В текстовом сообщении <…> содержатся признаки побуждения в форме призыва к насильственным и деструктивным, разрушительным действиям", – отметили специалисты Приморской лаборатории судебной экспертизы Минюста России. К самому Бабченко правоохранительные органы претензий не имеют. Максимальное наказание за "публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности" в Интернете предполагает пять лет лишения свободы.
3 апреля Приморский краевой суд отклонил жалобу защиты Дмитрия Третьякова на арест. Заседание по просьбе прокурора проходило в закрытом режиме.
Раньше я не слышал о таких уголовных делах, чтобы их заводили из-за постов в мессенджерах.
– Сам Третьяков говорит, что он не отправлял этот пост, – говорит адвокат Третьякова Сергей Мирошниченко. – Что под именем "Дмитрий", которое ему инкриминируют, скрывается другой человек – у него был другой никнейм и другая аватарка. Поэтому он отрицает любую причастность к этому преступлению и говорит, что его могли подставить. Это дело показательное, оно было нужно силовикам, чтобы показать нашему президенту и правительству: мы работаем, мы выявляем преступников экстремистской направленности. Раньше я не слышал о таких уголовных делах, чтобы их заводили из-за постов в мессенджерах. В основном это были дела, когда сообщения распространяли в социальных сетях. Я думаю, это акт устрашения, чтобы показать, что вы у нас под колпаком, мы все можем, а вы никто. Третьяков не сломлен, готов бороться за правду. Он надеется, что суд вынесет оправдательный приговор, но больше у него желание найти правды не здесь, – потому что в России ее не добьешься, – а в Европейском суде по правам человека.
Дело Третьякова стало первым преследованием за репост в Telegram. Сам мессенджер – под угрозой блокировки: 4 апреля истек срок выполнения требования Роскомнадзора предоставить ФСБ ключи шифрования. В Telegram заявили, что это невозможно технически, а также напомнили о конституционном праве на тайну переписки. ФСБ ответила, что сообщения пользователей мессенджера якобы не являются информацией, которую охраняет Конституция. 6 апреля Роскомнадзор подал в Таганский районный суд Москвы иск о блокировке мессенджера.
"НЕПРАВОМЕРНЫЙ АНТИЭКСТРЕМИЗМ"
Около 95 процентов уголовных дел об экстремистских высказываниях приходятся на материалы, размещенные в Интернете. Такие данные приводит информационно-аналитический центр "Сова". С августа 2017 года организация ежемесячно публикует примеры неправомерного по мнению правозащитников применения антиэкстремистского законодательства.
Директор центра Александр Верховский отмечает, что за год в уголовном порядке за экстремизм набирается по 600 обвинительных приговоров, счет административных постановлений идет на тысячи.
Александр Верховский, директор аналитического центра "Сова"
Придумано против плохих парней, но сформулировано так, что использовано может быть против любых парней.
– Мы обратили внимание на случаи неправомерного использования законодательства практически сразу после того, как оно появилось, еще в 2002 году, – вспоминает Александр Верховский. – И тогда мы говорили, что закон о противодействии экстремистской деятельности сформулирован плохо, и это может приводить к злоупотреблениям. Я хорошо помню, что были люди, вполне либерально настроенные, которые не верили и говорили, что это все придумано против плохих парней. Действительно, я думаю, придумано против плохих парней, но сформулировано так, что использовано может быть против любых парней.
При этом количество и потенциальных, и реальных пользователей, обративших внимание на какое-либо сообщение, признанное экспертами экстремистским, не влияет на оценку общественной опасности такого преступления.
– Вопрос о том, какое высказывание публично, а какое не публично, не очень простой, считает Верховский. – Наше законодательство не говорит про публичность: иногда говорится про публичное высказывание, а иногда про обращение к неопределенному кругу лиц. Что такое неопределенный круг лиц, сколько этих лиц должно быть непонятно. Когда Верховный суд в 2016 году брался уже по второму разу давать комментарии к уголовному правоприменению в части противодействия экстремизму, терроризму, мне довелось, как члену Совета по правам человека, присутствовать на рабочей группе Верховного суда, и я там пытался довести до собравшихся мысль, что надо как-то обратить внимание на количество слушателей. Все-таки есть разница: человек даже с какими-то опасными призывами обращается к пяти людям или к пяти тысячам. Мне сперва говорили, что в интернете все могут всё прочесть, то есть не ограничен круг лиц вообще. Это не совсем правда: теоретически могут, а практически, если это, например, канал в Telegram, то сколько подписчиков у канала, столько людей и прочтут. Если это было в каком-то групповом чате, то сколько человек в этом чате участвовало, столько людей и прочтут. Кто-то мог бегом прибежать и присоединиться, но это единичные будут случаи, на количество это не повлияет. Но Верховный суд решил, что это не надо принимать во внимание. Более того, на рабочей группе вполне отчетливо звучала мысль от разных людей: все, что больше двух [слушателей], это уже публичное высказывание. И конечно, если больше двух – это публичное высказывание, тогда практически всё что угодно – это публичное высказывание, кроме сказанного на ушко или в письме лично какому-то человеку.
– Почему чаще всего репост априори считается одобрением?
Подавляющее большинство приговоров за публичное высказывание приходятся на Интернет.
– Это тоже очень большая проблема! По нашим наблюдениям, подавляющее большинство приговоров за публичное высказывание приходятся на интернет. В прошлом году, мы думаем, до 95 процентов дошла уже доля. Из этих 95 процентов трудно сказать точно сколько, но какая-то похожая доля – 80, может быть, процентов, – приходится на сеть "ВКонтакте". И в основном там люди делают именно репосты, а не пишут что-то оригинальное. И возникает вопрос: это они в поддержку, в осуждение или просто так? В постановлении Верховного суда 2016 года говорится, что контекст должен быть учтен. Там, правда, это так написано, что не всякий поймет, но надеюсь, что судьи и следователи должны это понимать. По моим наблюдениям, в основном никто на контекст внимания не обращает, что неправильно, потому что человека судят все-таки не просто за какой-то набор букв, а за то, что он к чему-то призывал или возбуждал ненависть. Вот что должно быть составом преступления – возбуждал он ненависть, а это из контекста репоста и должно быть ясно. Контекст в широком смысле, не обязательно только то, написал ли он комментарий к этому репосту, а нужно посмотреть, что он писал до этого, после этого. Это не очень большая следственная работа, прямо скажем, но ею манкируют почти всегда.
– Как дальше быть пользователям в такой ситуации? Только секретные чаты и личная переписка? Есть же прецеденты, когда дела заводились по картинкам в закрытых альбомах, не предназначенных для публичной демонстрации.
– Да, такие случаи были. Я подозреваю, в некоторых ситуациях оперативник, который получает доступ в ходе следствия к этим данным, может просто не понимать искренне, что то, что он видит, это закрытая информация для обычного читателя. Не всегда люди, которые расследуют эти вещи, компетентны во всех этих тонкостях интернета, увы. Как уберечься? Я не уверен, что есть какой-то универсальный рецепт, но я бы сказал, что надо поменьше пользоваться сетью "ВКонтакте", потому что все действительно там почему-то происходит. Конечно, я не хотел бы никому советовать вообще перестать публично высказываться, это все-таки ненормальном – только на ушко шептать. Поэтому надо просто представлять, к сожалению, теперь ситуацию и вести себя так, как будто оперативник все это читает и слушает, и просто принимать ответственные решения: готовы мы написать то, что собираемся, или нет, – считает директор информационно-аналитического центра "Сова" Александр Верховский.