«Приоритет армии и силовиков — защита Рахмона и его режима». Разговор о вооруженных силах Таджикистана

Гости подкаста Majlis журналиста Брюса Панниера:

• Майкл Хиллиард, ведущий подкаста Redline, который посвящен военным вопросам и вопросам безопасности по всему миру;

• Дерек Бизаччио, ведущий аналитик Forecast International по международным рынкам обороны, специализирующийся на вопросах торговли оборонной продукцией в Евразии и на Ближнем Востоке.

«Создание вооруженных сил с нуля»

Брюс Панниер: Вашингтонское общество Oxus по делам Центральной Азии опубликовало очень детализированный отчет о вооруженных силах Таджикистана. Гражданская война в 1992–1997 годов показала пугающий сценарий того, что может произойти в более широком масштабе по всей Центральной Азии, и этот фактор до сих пор остается в поле зрения лидеров Астаны, Ашхабада, Бишкека и Ташкента.

Таджикистан также продолжает сталкиваться с уникальными проблемами в сфере безопасности — как с потенциальными угрозами со стороны боевиков внутри страны, так и с обострениями ситуации на границах. Cложности в обеспечении эффективной обороны усугубляются тем, что Таджикистан — самая бедная страна в Центральной Азии.

Отчет прослеживает формирование таджикских вооруженных сил, анализирует их развитие за 33 года. Майкл, не могли бы вы рассказать немного предысторию? Как проходила подготовка столь объемного отчета?

Майкл Хиллиард: Работа велась около года. Это был масштабный проект, который со временем только разрастался. У многих моих коллег, занимающихся другими сферами обороны, всегда есть качественные отчеты, диаграммы, объяснения по военной тематике — где расположены базы, как функционируют армии. Но для Центральной Азии такого ресурса не существовало.

Поэтому мы решили подготовить полноценный анализ на тысячу страниц, охватывающий все, что нужно знать о вооруженных силах региона: их финансирование, события, повлиявшие на их развитие, используемое вооружение.

Мы решили выпускать отчет по главам, начав с анализа таджикских вооруженных сил и служб безопасности. В нем также есть интерактивная карта с примерно 200 военными объектами по всей территории Таджикистана. С выходом каждой новой главы будет публиковаться такая карта.

Во многом этот проект стал следствием разочарования: у всех моих коллег, работающих по России, Европе, Африке, есть такие исчерпывающие ресурсы, а по Центральной Азии их не было.

Брюс Панниер: Дерек, можете рассказать о первых годах развития таджикской армии? С какими проблемами она столкнулась?

Дерек Бизаччио: В отличие от соседних стран, Таджикистан не унаследовал военных подразделений от Советского Союза. У него не было ни сложившейся военной структуры, ни значительного количества вооружений.

К тому же страна очень быстро погрузилась в гражданскую войну: происходила борьба элит, различные силы стремились получить власть. В результате Таджикистан оказался в кризисе, практически не имея инструментов для его преодоления.

В ходе конфликта таджикское правительство сильно зависело от поддержки России и Узбекистана. А после окончания войны перед властями встал вопрос о создании вооруженных сил с нуля. В итоге было принято решение включить в состав армии провластные ополченческие формирования, которые помогли президенту Эмомали Рахмону одержать победу в войне.

Эти подразделения просто получили новую униформу и стали официальными вооруженными силами Таджикистана. Однако отсутствие советского военного наследия означало недостаток подготовки, опыта, проблемную материально-техническую базу. Большая часть оборудования либо была оставлена в наследство от СССР, либо позднее передана Россией на безвозмездной или льготной основе.

«Таджикские войска обладают наибольшим боевым опытом в регионе»

Брюс Панниер: Майкл, как вы думаете, какие ключевые уроки вынесли таджикские власти из гражданской войны, когда формировали армию в поствоенные годы?

Майкл Хиллиард: Думаю, самым важным уроком для Рахмона стало то, кому он может доверять. Президент не хочет полагаться на какую-то конкретную группу или подразделение. У него есть, например, 7-я десантно-штурмовая бригада к востоку от Душанбе, есть Национальная гвардия, которая подчиняется ему напрямую, войска министерства внутренних дел. Таким образом, даже если одно из этих подразделений восстанет против власти, другие могут ее защитить.

Люди размахивают таджикскими флагами перед гигантским плакатом с изображением президента Таджикистана Эмомали Рахмона во время митинга в поддержку Рахмона в Душанбе, 3 ноября 2013 г.

Эта система предохранителей встроена во всю структуру таджикских вооруженных сил: кто какие ресурсы получает, где они находятся, какова их способность реагировать. Все эти аспекты, вероятно, до сих пор формируются опытом гражданской войны и личным восприятием Рахмона.

Брюс Панниер: Майкл только что упомянул, что силы распределены таким образом, чтобы Рахмон мог всегда опереться на несколько из них, если одно подразделение взбунтуется. Во время гражданской войны, например, министерство внутренних дел, которым тогда руководил Ёкуб Салимов — одиозная фигура в истории Таджикистана, — насчитывало 20 тысяч солдат, что было больше, чем вся армия страны.

Понимая, что главная угроза для Таджикистана исходит изнутри, как власти балансируют между министерством внутренних дел и министерством обороны? Как сейчас распределяются их роли?

Дерек Бизаччио: На военном уровне мы видим, что новое оборудование в основном направляется в столицу. Например, 7-я десантно-штурмовая бригада в районе Душанбе получила новые бронемашины, реактивные системы залпового огня и, возможно, беспилотные летательные аппараты.

Хотя у Таджикистана ограниченные финансовые ресурсы, Рахмон делает все возможное, чтобы развивать ключевые подразделения, которые могли бы уравновешивать друг друга, и не допускать усиления одной структуры настолько, чтобы она могла бросить ему вызов.

Брюс Панниер: Майкл, давайте поговорим о российской 201-й дивизии, у которой есть база в Таджикистане. Она предлагает таджикским гражданам более выгодные контракты, возможность получения российского гражданства. Как это влияет на уровень солдат, которые поступают на службу в таджикскую армию?

Майкл Хиллиард: Все зависит от того, о каком подразделении мы говорим. Если речь о сухопутных войсках, то, да, российская 201-я дивизия предлагает гораздо лучшие условия. Но можно получать больше в таджикской пограничной службе, особенно на границе с Афганистаном, где есть шанс хорошо заработать, закрывая глаза на контрабанду определенных грузов (ГКНБ Таджикистана, к которому относится погранслужба, обычно не публикует статистику относительно изъятия контрабанды на границе. Но периодически в СМИ появляются сообщения о предотвращении незаконного провоза грузов в приграничных с Афганистаном районах. — Ред.).

Солдаты российской 201-й дивизии стоят вторым эшелоном на таджикско-афганской границе, 2001 год

Также престижнее служить в мобильных силах Таджикистана или в элитных подразделениях министерства внутренних дел. Россия действительно переманивает часть лучших кадров, но основную массу сухопутных войск составляют малообученные срочники, которыми Москва не слишком интересуется. Российские военные в первую очередь привлекают бойцов из мобильных частей или полиции.

Но, в конечном счете, независимо от выбора — служить в таджикской армии, в элитных частях или в российской дивизии — заработки все равно ниже, чем на южной границе с Афганистаном (Поскольку на пограничные войска Таджикистана не распространяется контроль общества и госструктур, в них наиболее глубоко укоренились неуставные отношения — «дедовщина». 90 процентов состава войск — срочники, часто выходцы из беднейших слоев населения. — Ред.).

Брюс Панниер: Дерек, таджикские военные, особенно пограничники, обладают уникальным опытом. Это касается как афганской, так и кыргызской границы. Хотя таджикская армия небольшая и плохо финансируется, у нее есть реальный боевой опыт, которого нет у других армий Центральной Азии. Как это влияет на боеспособность Таджикистана?

Дерек Бизаччио: Вы правильно подметили: несмотря на нехватку средств, таджикские пограничные войска обладают, возможно, наибольшим боевым опытом среди всех армий региона. Они неоднократно участвовали в перестрелках с талибами или другими боевиками, проникающими из Афганистана. Этот опыт дает им практическое понимание, как реагировать на нападения, какие уязвимости может использовать противник.

Таджикистан также выполняет роль буферного государства, защищающего остальную часть Центральной Азии от проблем, исходящих из Афганистана. Это вынуждает его совершенствовать командные структуры и оперативное реагирование на угрозы. В отличие от соседей, которые, возможно, только теоретически представляют себе потенциальные угрозы, Таджикистан сталкивается с ними на практике.

Брюс Панниер: Во время конфликтов на кыргызско-таджикской границе в 2021 и 2022 годах у меня сложилось впечатление, что таджикские войска действовали эффективнее, именно благодаря своему опыту пограничных боев. Ведь таджикские военные даже пересекали границу и заходили на территорию Кыргызстана. Можно ли сказать, что они превосходят военнослужащих других центральноазиатских армий?

Майкл Хиллиард: Ситуация сложнее, потому что таджикская пограничная служба фактически отделена от остальной армии. Она подчиняется Государственному комитету национальной безопасности (бывшему таджикскому КГБ), не имеет гражданского контроля и напрямую подчиняется президенту.

Китай, Россия и ЕС осознают, что если наркотики или террористы попадут в Таджикистан, то дальше они распространятся по всей Центральной Азии, а затем — в Европу и Россию. Поэтому многие из этих стран, особенно Китай, активно финансируют таджикскую пограничную службу, чтобы максимально укрепить границу с Афганистаном.

Таджикистан рассматривается как последняя линия обороны: со стороны Туркменистана пустыня, Узбекистана — река и хорошо охраняемый мост. Таджикская граница становится очевидным пунктом пересечения. Поэтому пограничные силы относительно хорошо финансируют, они неплохо вооружены, обучены. Это также служба с наименьшей гражданской ответственностью из всех отделений, за исключением, может быть, Национальной гвардии, но она небольшая.

И эта же пограничная служба контролирует как афганскую границу, так и границу с Кыргызстаном. В столкновениях в 2021 и 2022 годах у таджикских военных были преимущества (официально власти Таджикистана не сообщали, какие подразделения принимали участие в конфликтах на границе. — Ред.), но камнем преткновения для них стал доступ к беспилотникам у кыргызстанских военных. Кыргызстан получил их из Турции, [Bayraktar] TB2, перед столкновениями 2022 года. Они работали из Джалалабада и сильно изменили расстановку сил. (Официально Кыргызстан не подтверждал, что в конфликте в сентябре 2022 года использовались дроны. В своем отчете по Кыргызстану за 2024 год правозащитная организация Human Rights Watch заявила, что в столкновениях задействовали беспилотники, что «привело к смертям среди мирного населения». По данным правозащитников, в конфликте в 2022 году погибло не менее 37 человек. — Ред.)

«Гонка вооружений»?

Брюс Панниер: В отчете также упоминалось, что Кыргызстан превосходит Таджикистан по военным расходам в настоящее время, это правда?

Майкл Хиллиард: Да, они тратят больше на порядочную сумму, но цифры немного размыты из-за того, что некоторые из этих товаров реэкспортируются на российский рынок. Но в целом кыргызы тратят больше и размещают в этом районе лучшее оборудование, чем таджикская сторона. В Баткене они внедряют белорусские системы ПВО, усиливают подразделения, размещают больше контрактников, а не призывников, их дольше обучают, покупают гораздо больше беспилотников, производят свои. Я думаю, для кыргызов 2020 год стал большим шоком, и формируется гонка вооружений, в которой Кыргызстан сейчас выигрывает.

Брюс Панниер: Дерек, каковы приоритеты для таджикских военных и сил безопасности на данный момент?

Дерек Бизаччио: Основной — защита Рахмона и его режима, защита столицы. Помимо этого, конечно, граница с Афганистаном. Им также нужно все больше беспокоиться о том, как выразился Майкл, что они «проигрывают гонку вооружений» с Кыргызстаном. Для них это будет самой важной областью закупок.

С большинством угроз из Афганистана они могут справиться с помощью войск с пограничными постами и с беспилотниками, обеспечивающими наблюдение. Для конкуренции с Кыргызстаном потребуется больше техники, и у них очень мало денег на ее приобретение.

Они начали открывать новые заводы по производству БПЛА. Один, который попал во многие заголовки в 2022 году, — завод Абабал-2. Его открыли при поддержке Ирана. Это разведывательные беспилотники.

Они также начали создавать заводы по производству полноприводной бронетехники.

У Душанбе немного карт на руках, но, безусловно, кажется, что по части закупок основной фокус на том, как они будут противостоять оборудованию, которое поступило в вооруженные силы Кыргызстана. Тот приобрел по крайней мере три различных вооруженных турецких беспилотных платформы, что дает им гораздо больше возможностей с высокой точностью поражать цели, находящиеся далеко за линией фронта.

«России нет смысла держать новейшее оборудование в Душанбе»

Брюс Панниер: Давайте немного поговорим о том, кто помогает военным силам Таджикистана, и о том, какая техника стоит на его вооружении.

Майкл Хиллиард: Большая часть — это, по сути, техника, произведённая ещё в шестидесятых и семидесятых годах Советским Союзом. Многие из этих образцов, вероятно, уже использовались в России или в Украине в резервных подразделениях, а затем были перепроданы. Это довольно старые танки, артиллерия. Например, большая часть их базовых бронированных машин — это российская техника. Мы говорим о БТРах, БМП и других.

Конечно, есть новые поступления, но в целом это всё-таки старое российское вооружение, которое, тем не менее, дешёвое и простое в обслуживании. Я не вижу, чтобы в ближайшее время ситуация изменилась.

В 2022 году мы наблюдали некоторое движение в сторону закупок китайского вооружения, когда цены на российские экспортные поставки резко возросли. Однако сейчас, когда Россия восстановила свой оборонный потенциал до уровня, позволяющего одновременно обеспечивать собственные нужды, потребности войны и экспортный рынок, мы видим возвращение к использованию российского оборудования, стандартизационных и модернизационных комплектов для старых платформ.

Например, можно установить новую коробку передач на очень старую БМП, чтобы продлить срок её эксплуатации ещё на пять лет.

В общем, таджикская армия образца 2024 года, по сути, выглядит так же, как таджикская армия 1985 года.

Брюс Панниер: Дерек, меня интересует 201-я дивизия. Из неё продолжают выводить оборудование и личный состав, отправляя их в Украину. А ведь 201-я дивизия всегда была главным гарантом безопасности в Таджикистане. Во времена гражданской войны она, безусловно, играла решающую роль для режима и неоднократно становилась стабилизирующим фактором в моменты кризиса. Начала ли Россия возмещать вооружение, вывезенное для войны в Украине?

Дерек Бизаччио: Часть оборудования, которое Россия передала 201-й дивизии в последние годы перед началом вторжения в Украину, всё ещё остаётся в Таджикистане. Это, в частности, новейшие модификации БТРов и последние версии Т-72. Но значительная часть была выведена.

В ходе конфликта в Украине России пришлось доставать из хранилищ огромное количество устаревшего вооружения и направлять его на фронт. Поэтому для нее нет никакого смысла держать новейшее вооружение в Душанбе, пока российская армия на фронте использует более старые образцы.

Тем не менее, какая-то часть всё же осталась. Если смотреть недавние военные учения, можно заметить, что некоторые российские Т-72 там по-прежнему присутствуют. Однако их количество явно сократилось.

Возникает также вопрос о состоянии оставшегося оборудования, ведь Россия сосредоточила всё внимание на необходимости ремонта и замены техники, теряемой в Украине. Логично предположить, что размещённые в Таджикистане силы страдают от нехватки должного обслуживания.

Что касается личного состава, то, по имеющимся данным, до 1500 военнослужащих 201-й дивизии могли находиться в Украине в разное время. Они начали участвовать в боевых действиях с самого начала войны. Уже через месяц или два после начала конфликта появлялись сообщения о потерях среди военнослужащих, прикомандированных к этой части.

Что это значит для Таджикистана? Это крайне тревожно. Если смотреть на ситуацию формально, численность 201-й дивизии, по крайней мере на пике её мощи, была сопоставима с численностью всей таджикской армии. Таджикистан в значительной степени полагается на неё, рассматривая её как некий «страховой полис» в случае, если произойдёт вторжение извне или вспыхнет внутренний конфликт. Например, если один из командиров элитных подразделений решит бросить вызов президенту, предполагается, что россияне придут на помощь и поддержат Рахмона.

Но теперь, когда Россия сосредоточена на Украине, а её военное присутствие в Таджикистане ослабевает, это ставит Душанбе в крайне уязвимое положение.

Другие партнеры Душанбе

Брюс Панниер: Майкл, к кому теперь обращается Таджикистан, чтобы попытаться усилить ослабившиеся позиции из-за того, что Россия сейчас занята другим?

Майкл Хиллиард: Там сейчас работает довольно любопытная группа стран. Россия все еще присутствует. База в Бохтаре, 201-я, по-прежнему работает. В Нуреке находится космическая станция "Окно", работающая под командованием российских Космических войск, она функционирует в полном объеме, как обычно.

Мы также видели комплексы С-300 — это довольно неплохие системы ПВО, гораздо лучше почти всего остального в Центральной Азии, за исключением того, что есть у Казахстана. Эти комплексы являются частью объединенной региональной системы ПВО ОДКБ. В рамках соглашения эти С-300 были размещены на западе Таджикистана. Думаю, это делается больше для укрепления отношений с Россией.

Китай стал еще одним крупным игроком в регионе, но я думаю, что его действия и методы работы здесь иногда неправильно понимают. На юго-востоке страны, недалеко от Кызыл Работа (расположен в Горном Бадахшане. — Ред.), у Китая есть довольно приличный объект. Изначально это был совместный объект Китая и Таджикистана, но теперь он исключительно китайский. Его управлением занимается не китайская армия, а Народная вооруженная полиция Китая, то есть это скорее парамилитарное подразделение.

Китай испытал шок от работы в южном Пакистане, где их объекты подвергались атакам. Причиной стало то, что китайские рабочие получали более высокую зарплату и работали в лучших условиях, что раздражало местное население, провоцируя атаки. В ответ китайцы открывали огонь по местным жителям, пакистанцы отвечали огнем по китайскому персоналу, что вынуждало Китай увеличивать свое военное присутствие, усугубляя проблему. Этот замкнутый круг, возникший в Белуджистане, Китай отчаянно пытается избежать в Таджикистане.

Поэтому вместо массового ввода своего персонала Китай отправил туда лишь около 300 человек. Остальное — это просто вливание денег в таджикские пограничные силы, чтобы убедить их увеличить численность своих подразделений. Также они финансируют таджикское МВД - новый батальон быстрого реагирования для работы в южных районах, ближе к границе с Афганистаном. (Батальон функционирует с 2018 года. Китай также взял на себя переоснащение 17 погранзастав от Лангара на границе с Ваханской долиной, разделяющей Таджикистан, Афганистан и Пакистан, до границы с Кыргызстаном. Он также безвозмездно поставил технику спецназу МВД и подразделениям Минобороны. — Ред.)

Помимо этого, в регионе работают частные китайские охранные компании, в основном в Кулябе. Также у Китая есть станции экологического мониторинга, которые, хотя и предназначены для отслеживания климатических изменений, при необходимости могут быть использованы и в военных целях.

Китай все больше вовлекается в обеспечение безопасности Таджикистана, но делает это скорее через таджикские структуры, а не напрямую, как Россия.

Еще один игрок в регионе — Индия. В свое время казалось, что она станет более значимым партнером для Таджикистана. Индийцы вложили значительные средства в авиабазу Айни, расположенную к западу от Душанбе, и планировали создать там совместную индийско-таджикскую базу.

Однако Россия вмешалась, надавила на Индию и настояла на том, чтобы база стала российско-таджикской. В результате индийцев оттуда вытеснили, и теперь они фактически присутствуют в стране только в виде небольшого по численности персонала, работающего в индийско-таджикском госпитале дружбы в Бохтаре (сейчас это военный лазарет. — Ред.), а также имеют доступ к аэродрому Фархор на самом юге страны, у границы с Афганистаном (преимущественно используется для таджикистанской военной авиации. — Ред.).

Эта база была полезна во время войны с терроризмом, но сегодня практически не используется. Ранее она была нужна, потому что было слишком опасно летать прямо в Кабул, а Пакистан в определенный период запрещал индийским самолетам использовать свое воздушное пространство.

Однако теперь Кабул функционирует как обычный аэропорт, и необходимость в Фархоре отпала. На земле там нет индийских самолетов и персонала, поэтому индийское присутствие в регионе значительно сократилось.

Брюс Панниер: Дерек, можешь рассказать о других игроках? Вы уже упоминали, что Иран создал в Таджикистане базу для производства и эксплуатации беспилотников. Но за эти годы многие западные правительства также оказывали помощь Таджикистану.

Дерек Бизаччио: Запад, особенно США, пока вёл операцию в Афганистане, естественно, стремился развивать связи с соседними странами ради пограничной безопасности и логистики. После краха афганского правительства в 2021 году и вывода американских войск интерес США к региону снизился.

Один интересный момент: после падения Кабула десятки самолетов афганской национальной армии были перегнаны в Узбекистан и Таджикистан. Узбекистан этим летом смог договориться о том, чтобы оставить у себя часть, Таджикистан все еще ведет переговоры. США стремятся получить гарантии или соглашения по безопасности границы и борьбе с терроризмом в обмен на передачу этих самолетов. Учитывая, что у Таджикистана довольно слабая авиация, речь идет о существенном пополнении его воздушных сил.

Так что Таджикистан всегда рассматривался в контексте ситуации в Афганистане, но я думаю, Запад, безусловно, также придерживался убеждения, что необходимо избежать повторения гражданской войны в Таджикистане, поэтому старался синхронизироваться с другими усилиями по укреплению таджикских пограничных войск, поддержанию их стабильности и предотвращению краха правительства.

Так ли опасна граница с Афганистаном?

Брюс Панниер: Майкл, давай еще немного задержимся на афганской границе. Это угроза, которой правительство Таджикистана пользуется уже много лет. Они используют ее, чтобы поддерживать поток помощи и военной поддержки в регион. Насколько эффективна эта стратегия сейчас? Она работает в меньшей степени, чем в прошлом? Или по-прежнему, как только они решат, что им нужно больше денег, они заявляют: «У нас 4000 боевиков на границе, срочно нужна помощь»?

Майкл Хиллиард: Здесь есть два аспекта. Мы видим, что, например, таджики сообщают о нападениях ИГ-Х («Исламское государство Хорасана») на границе. Однако серьезных атак было немного. В основном они носят мелкий характер. Иногда читаешь пресс-релиз о перестрелке на границе, но, если позвонить местным жителям и выяснить детали, оказывается, что это был просто пьяный фермер, стрелявший в воздух.

Здесь сложилась определенная система. У пограничной службы Таджикистана есть финансовый стимул преувеличивать угрозу, потому что тогда Россия, ЕС, различные международные организации выделяют им деньги. В то же время у ИГ-Х есть свои причины раздувать ситуацию, потому что это помогает им получать финансирование от богатых спонсоров из Персидского залива. Так что к таким сообщениям всегда стоит относиться с долей скепсиса.

Тем не менее, есть и реальные угрозы. Наибольшую обеспокоенность у таджикских спецслужб вызывает появление таких публикаций, как «Голос Хорасана» – издания, выпускаемого ИГ-Х, в котором открыто призывают к свержению правительства в Душанбе. Эти материалы уже распространяются в Горном Бадахшане, что, конечно, тревожит власти.

В целом таджикские службы безопасности научились лучше справляться с угрозами. Им удается поддерживать относительную стабильность на границе. Но если говорить о серьезных атаках, то в северо-восточном Афганистане ИГ-Х пока не смогли организовать масштабные операции. Их атаки остаются разрозненными, проводятся малыми группами, а не крупными силами, как это было у основного ИГ в других регионах.

Брюс Панниер: Майкл, когда ты работал над этим отчетом по Таджикистану, было ли что-то, что тебя особенно удивило?

Майкл Хиллиард: Много чего. Например, я был поражен тем, насколько плохо в некоторых местах организована оперативная безопасность. Но в целом самым интересным было осознание того, что вся система Таджикистана выстроена вокруг приоритета внутренней безопасности.

Да, они покупают новое вооружение, идет некая «гонка», но все их усилия направлены на внутренний контроль. Было интересно видеть, насколько тесно переплетены безопасность, политика и армия в этом регионе.

Брюс Панниер: Дерек, а что тебя больше всего удивило в ходе исследования?

Дерек Бизаччио: Было интересно посмотреть на фактическое расположение войск. Обычно в авторитарных странах армия концентрируется вокруг столицы, но, когда мы начали картографировать ситуацию, стало очевидно, насколько это выражено в Таджикистане.

Также я был удивлен тем, что, несмотря на все напряжение между Таджикистаном и Кыргызстаном, у них нет реальной возможности вести долгосрочную войну. Мы видели серьезные вспышки насилия в 2021 и 2022 годах, но даже они показывают, что у обеих сторон нет достаточных ресурсов, чтобы вести войну дольше нескольких дней.

На мой взгляд, это подталкивает обе страны к мирному урегулированию. Они вынуждены искать дипломатическое решение, поскольку ни одна не может рассчитывать на военный успех. Это обнадеживающий фактор.

В других регионах мира мы видим, как замороженные конфликты неожиданно перерастают в горячие войны, когда одна из сторон решает, что пора «разобраться» на поле боя. В данном случае такого риска почти нет.

Брюс Панниер: По какой стране будет следующий отчет?

Дерек Бизаччио: По Узбекистану. Это, пожалуй, самая сложная и интересная армия из всех пяти центральноазиатских стран.

После Узбекистана выйдет отчет по Кыргызстану, затем по Туркменистану, а закончим Казахстаном — самой крупной страной региона. Мы решили начать с самой маленькой и закончить самой большой.

Узбекистан – это центр региона, и было невероятно интересно изучать, как изменилась его военная структура за последние годы.