70 дней в застенках Стрелкова

Киевский театральный режиссер Павел Юров и художник Денис Грищук 70 дней провели в заложниках у сепаратистов в Славянске, которыми командовал Игорь Стрелков.

Павел – уроженец города Антрацит Луганской области, Денис родился в Донецке. 25 апреля по пути из Донецка в Киев они решили заглянуть в Славянск и посмотреть, что происходит в городе, захваченном сепаратистами. Неосторожно сказанное слово привело к тому, что их схватили подручные Пономарева – в ту пору "народного мэра" (позднее он был арестован Стрелковым), затащили в захваченное здание СБУ и начали избивать. В подвалах СБУ, а затем СИЗО горотдела милиции Павел и Денис оставались до освобождения Славянска украинскими войсками. Все это время об их судьбе ничего не было известно. Письмо с просьбой их отпустить подписали российские театральные деятели – Евгений Миронов, Ксения Раппопорт, Александр Калягин, Валерий Фокин, Михаил Пореченков, Кирилл Серебренников, но их обращение, как и многие другие, осталось без ответа. Сейчас Павел и Денис проходят в Киеве курс психологической реабилитации и восстанавливают здоровье. Павлу предстоит операция – в подвале СБУ ему сломали нос.

Павел Юров и Денис Грищук рассказали Радио Свобода о том, как короткое путешествие в Славянск обернулось продолжавшимся больше двух месяцев кошмаром.

Денис Грищук: Все началось в кафе, куда мы зашли поесть. Там были журналисты и местные жители. Мы смотрели новости на планшете, и женщина спросила, какие новости. Мы ей ответили. Возможно, что-то сказали, что выдало нашу приверженность единой Украине, уже не помню. И они начали на нас кричать: "бандеровцы". Мы им показали паспорта, сказали, что мы жители этого региона. Они сказали, что мы их купили, кричали на нас. Мы собрались и ушли. Метров через триста подошли люди с оружием, сказали, что мы задержаны по приказу мэра, и увезли нас в СБУ. До 9 мая держали нас в СБУ, в подвале, а потом перевели в изолятор временного содержания.

– Вас подозревали, как и всех, что вы участники "Правого сектора" или какие-то шпионы из Киева? Часто допрашивали?

Денис Грищук: Они по-разному это называли: "Правый сектор", координатор Майдана. Нашли у меня видео с Майдана, когда он только начинался, ноябрь-декабрь. Нашли один контакт в телефоне харьковского Евромайдана – это их очень возмутило. Они видели шпионов абсолютно в каждом, кто не был с ними. Даже тех, кто у них, подозревали. Кругом враги, кругом "правосеки", кругом майдановцы; сейчас бандеровцы придут, нас всех поубивают. Один раз 26 апреля допросили меня, я им рассказал все, что знал. Они пошли проверять информацию, ничего не нашли, видимо. Больше они меня ни о чем не спрашивали.

– Никаких контактов с родственниками, с близкими вам не разрешали? Почему? Просто из садизма или у них были резоны?

Денис Грищук: Нет, категорически они стояли в этом вопросе. Мы просили их неоднократно хоть как-то связаться, они говорили, что вам запрещено: кому-то можно, а вам нельзя.

Павел Юров: На третий или четвертый день мы хотели передать записку своим близким: товарища одного должны были выпустить, мы ему дали номер телефона, чтобы наши друзья предупредили родных, что мы в порядке и находимся в СБУ. Охранники вычислили, нас потом 12 часов за это били. Они очень много придумали шпионских страстей, игр. Кто-то боялся, что мы действительно с кем-то связаны и можем передать какую-то информацию.

– Это тогда вам сломали нос?

Павел Юров: Нос сломали – это был первый удар, когда нас завели на территорию СБУ, начали составлять опись вещей, и тут же я получаю в нос. Начинает капать кровь, у меня шок. Потом нас оттаскивают в гараж, там били руками, ногами, по голове, по корпусу. Денису порезали руку – не знаю, случайно или нет. Позвали какого-то медбрата, он с одной стороны перекисью обрабатывает ему руку, а с другой стороны его бьют по ребрам. Мне точно так же вставляют тампоны в нос, чтобы кровь не капала, и продолжают в спину пинать. Запугивали всячески: эти все приколы с отрезанием ушей. Говорили, что придет какой-то Гоги и нас изнасилует, придумывали, что хотят с нас снять штаны. Это было в тот вечер, когда нас приняли и потом спустили в подвал. И потом, когда мы хотели передать записку: это была смена одного товарища-садиста, который приходил и просто каждые 15 минут бил дубинкой по плечам, по бокам, по ребрам, по коленям. А все остальное время на протяжении недели я получал один-два удара куда-то в корпус, скажем так, профилактически. Кто-то спускался в подвал из тех, кто нас принимал, видел знакомые лица, типа – вы тут еще сидите? Получите. Когда 4 мая были под Славянском какие-то бои, заскочил товарищ, начал кричать, что его командира сегодня убили, начал мутузить, там сидел товарищ из батальона "Днепр", его били очень сильно. Били так, что он даже ходил под себя, не просился в туалет. Побил еще одного "свободовца". Я лежал и просто пошевелился, и он стукнул меня по ребрам. А так, чтобы целенаправленно били, – это было два раза.

– С тюремщиками была возможность общаться, они с вами разговаривали?

Денис Грищук: Да, мы общались с теми, кто нас охранял. Они нас задействовали во всяческой бытовой работе. Мы с Пашей разносили еду, убирали территорию в СБУ, потом в горотделе красили окна, мыли полы или камеру. Некоторые мне даже говорили: мы знаем, что вы сидите ни за что, но придется еще посидеть.

Павел Юров: Это вся история мне очень напоминает театр. Тот же Стрелков, который устраивал реконструкции предыдущих войн. Ребята, которые у нас ездили в штрафбат, говорили, что они роют окопы, укрепления или что-то еще для того, чтобы создавать видимость боевых действий. По сути, окопы и укрепления не способны кого-то защитить и помочь в войне. Находясь внутри, мы видели другую сторону этого страшного театра, которая была обращена к заложникам. Мы это называли "несвободно конвертируемая валюта Донбасса", то есть люди, которых можно на кого-то обменять, которыми можно прикрыться, которых можно в случае чего в какие-то дырки заткнуть и самому с этого поиметь. Основной контингент людей, которые активно участвуют в этом движении, – это босота, гопота, уголовщина, бывшие менты, военные, люди, которые употребляли тяжелые наркотики. Подозреваю, что всем этим руководят русские товарищи, как официально, так и неофициально. Хотя у нас прямого контакта не было и русский говор я не слышал: в основном это были местные люди. Много женщин им на тот момент сочувствовало. Основной инструмент манипуляции, который используют для проведения этого движения, – невежество этого региона и неумение людей, которые там находятся, воспринимать критически информацию, как-то ее анализировать.

– Вы сказали, что они употребляли тяжелые наркотики. Они прямо у вас на глазах в тюрьме кололись?

Павел Юров: Я видел людей в неадекватном состоянии. Ребята видели шприцы с первитином, всякие ингредиенты для изготовления "винта". Я думаю, что тыловые употребляли, потому что им нечего было делать, а те, которые на всякие вылазки ходили, играли в такой каунтерстрайк, когда он двигается и думает, что у него несколько жизней, и он погнал.

– Кто еще с вами сидел?

Павел Юров: Сидели люди, которые просто мимо ехали на машине, сидели люди, которые приехали поддерживать это же ополчение, просто у них не было каких-то документов, кто-то был пьяный, и они задерживали как подозрительного. Справа от нас сидел какой-то криминальный авторитет из Артемовска, слева – местный бизнесмен-олигарх славянского уровня. Три дня сидел поп, которого взяли на баррикаде пьяного с двумя тысячами вроде бы украденных денег. Два дня сидел американский кришнаит, который каждый день пел мантры. Сидели ополченцы. Когда нас перевезли из СБУ, спустя недели две посадили человека, который нас эскортировал из СБУ, то есть одного из охранников, и он сидел до нашего освобождения. Сидели простые жители. Схватили одну женщину, которая ездила на машине, что-то фотографировала. Этого они не любили больше всего и задержали эту женщину, у которой было два паспорта, русский и украинский, она устраивала целую неделю истерики, кричала, била тарелкой об стены, об дверь. В конце концов якобы перевели ее в Донецк в какую-то психбольницу. Сидели солдаты украинской армии, которых они где-то хватали в зоне боевых действий. Сидели журналисты: журналисты и РИА Новости, Russia Тoday, украинские журналисты. Журналист Сергей Лефтер в подвале СБУ тоже был.

Денис Грищук: С нами был еще Игорь Опря, студент из Красного Лимана, ехал к родителям на каникулы, проходил мимо СБУ, его задержали 2 мая, и он вместе с нами освободился, Вячеслав Маланчук из "Свободы", его тоже долго держали. Был мэр Славянска, который был до Нелли Штепы, Валентин Рыбачук, тоже напротив нас сидел, они за него требовали выкуп.

Подвал СБУ в Славянске, где сепаратисты держали заключенных

– "Народного мэра" Пономарева, когда его арестовали, к вам не посадили?

Денис Грищук: Нет, его посадили через дорогу в райотдел милиции.

– А Нелли Штепа где сидела?

Денис Грищук: В горсовете, они нам так говорили. Получился такой мэрский треугольник, в каждом здании по экс-мэру.

– То есть как во времена сталинизма: палач мог в любую минуту стать жертвой….

Павел Юров: Да. Каждый преследует и свои личные цели: кто-то что-то грабит, а кто-то играет в Робин Гуда, сводит счеты с какими-то людьми.

– Когда власть у сепаратистов сменилась, когда убрали Пономарева, вы заметили эту перемену?

Денис Грищук: Мы были не осведомлены о происходящем за стенами нашей камеры, вообще горотдела, крайне мало информации к нам поступало, поэтому мы не знали, что кого-то сменили. Знали только, кого выбрали президентом и когда было перемирие, они нам говорили.

Павел Юров: Основную перемену в их настроении я почувствовал после того, как провалился прорусский референдум, когда их Россия слила, тогда они уже перестали быть уверены в своей силе и начали сочинять еще более фантастические истории. Охранник ходил и нам рассказывал о том, что Украины нет, что они на танках дойдут до Киева и Львова. Один спец (они офицеров, которые с позывными, называли спецами) говорил, что он даст три дня на разграбление Киева. Но при этом они были больше на стреме, чем раньше. Хотя в принципе это такой был такой контингент, который действует из предположения "нечего терять". Они сколько могли тырили до самого последнего момента, а ночью 4 июля просто убежали. Генератор доработал до последнего, солярка закончилась, свет потух, и наступила тишина и темнота. Тогда я понял, что для них бегство Януковича тоже не было прецедентом, потому что они поступили точно так же. Грабили до последнего, сколько могли, держали свою власть, а когда их зажали в кольцо, сбежали. Янукович поступил точно так же: он грабил до последнего, когда его зажали, он сбежал. Хотя они тоже были против Януковича. Как ни странно, они утверждали, что хотели его смены демократическим путем. Видимо, тут действует такая ментальность, когда он все-таки пахан, то все равно, даже если нам не нравится, но он пахан. Его нужно либо убить и самому стать паханом, либо… – не знаю, какие у них расклады на зоне. Там было очень много именно зоновских понятий в том, как они ведут свою внутреннюю политику.

– А Путина воспринимали как пахана?

Павел Юров: После этого провала охранник наш, который отвечал за всех задержанных сначала в СБУ, потом в горотделе, высказывался и против Путина. Он в какой-то момент начал говорить, что не существует русских, украинцев, белорусов, есть один народ – славяне, и должен быть славянский мир. В Киеве неонацистская хунта, есть гады, предатели в России, в Москве. Но мы отсюда отстроим Новороссию чуть ли не от полюса до полюса. Я долго пытался понять, каким образом он политически, экономически хоть как-то это видит. Но с человеком, у которого под мышкой висит пистолет и который замыкает твою камеру, особо не подискутируешь открыто.

Были и люди, которых заставляли, которые были вынуждены там работать. Например, кухарки, которые нам готовили есть, их тоже там держали. Или ребята, которые на кухне чистили картошку или носили кастрюли, их тоже там держали, как и нас, в своего рода заложниках. Опять же был штрафбат, куда тоже некоторых людей отсылали рыть окопы вокруг Славянска и фортификационные укрепления для минометов. За три дня до того, как они ушли, я смывал кровь с ног у парня и полы мыл от крови. 25-летний парень из Славянска, он сидел дома, к нему пришли ополченцы, сказали: иди в ополчение. Он сказал: не пойду. Они прострелили ему ногу и забрали в тюрьму. Когда у них не стало добровольцев, чтобы умирать где-то под бомбами, то они действовали и таким образом.

– По какому принципу они разделяли заключенных и штрафбат?

Денис Грищук: Всех сначала задерживали, сажали в камеру, потом разбирались, откуда, почему, степень вины, как они говорили, устанавливали, отправляли кого-то на 10, кого-то на 20, кого-то на 30 дней в штрафбат, а кого-то бессрочно. Им можно было выходить во двор, они не были заперты в замкнутом пространстве. Но при этом они все равно были как заключенные, имели крайне мало свобод.

– Многих отпускали через день-два, а вы провели в тюрьме чуть ли не дольше всех – 70 дней. Почему именно вас не хотели отпускать?

Павел Юров: Дело в том, что за нас подписывались со всех сторон. За нас и украинцы, СБУ проводила какие-то договоренности, и местная донецкая власть, через русских тоже пытались договориться, было письмо от деятелей культуры России, мои знакомые актеры договаривались с московскими коллегами, и те тоже пытались что-то решить. И эти ребята, которые нас держали, просто не понимали нашей ценности. Пацаны вроде ничего собой не представляют, а все подписываются, и непонятно, сколько они стоят. Поэтому они держали нас до последнего. В июне они хотели поменять нас на гуманитарную помощь какую-то, но в итоге это разладилось. Это военизированные группировки, каждая работает автономно, и кто как решит в каждой из них, так оно и будет. Вот этим еще осложняется ситуация, что это не единая армия, не единое движение, а языки пламени хаотического.

– Что было самое страшное за эти 70 дней?

Денис Грищук: Тяжелее всего было осознавать, сколько я причинил неприятностей и переживаний своим друзьям, своим родным.

Павел Юров: Самый страшный момент был для меня в подвале, когда я отошел от шока первоначального и стал наблюдать за тем, что происходит. Потому что я понимал, что это уникальный опыт и человеческий, и режиссерский. Я отслеживал, пытался запомнить и отследить какие-то диалоги, мизансцены, сцены, коллизии, какие-то конфликты. И самый страшный момент был тогда, когда проскакивала мысль: а вдруг никому потом это не расскажешь и не покажешь. Потому что, с одной стороны, я логически понимал, что никто нас расстреливать не будет и не за что, хотя они много кричали об этом, но с другой стороны, это люди неуправляемые, у каждого есть огнестрельное оружие. Абсолютно непонятно, что может произойти. Опять же, когда нас долго били, я думал, что нас могут забить действительно. Хотя последние полторы-две недели, когда мы сидели в горотделе перед освобождением, даже ходила медсестра каждое утро, проверяла здоровье.

Пикет в поддержку Павла Юрова и Дениса Грищука у здания СБУ в Киеве, 28 мая 2014 года

– Как прошли последние дни в плену и как вас освободили?

Денис Грищук: Нас с Пашей не пускали в штрафбат, сказали, что нас только на обмен и нечего вам бегать под пулями. А Игоря и Ярослава из нашей камеры отправили, их там бомбили, они копали окопы. 4 июля они рассказывали, что силы АТО уже подошли к городу, скоро будут войска в Славянске. Буквально через 6 часов тюремщики собрались очень поспешно. Закрыли все камеры, все окошки для вентиляции, было очень душно в камерах. Через 20 минут мы услышали, как машины начали выезжать из горотдела. И потом где-то в час ночи нам открыл камеру местный славянский олигарх, они его так называли "олигарх", у него свой бизнес, он тоже с нами сидел в течение двух месяцев. Открыл, говорит: они убежали, надо куда-то уходить из этого здания, потому что может быть атака. У нас были ключи, потому что мы раздавали еду, и была возможность получить ключи от камер. Открыли всех заключенных, открыли 40 человек штрафбата и покинули здание. Связались с Киевом, нас связали с руководителями АТО, они нам объяснили, куда идти, откуда нас заберут. Приехали утром украинские военные и отправили нас на блокпост, потом в Изюм, потом в Харьков, а потом уже в Киев.

В горсовете Славянска, бывшей штаб-квартире сепаратистов, после освобождения города украинскими войсками

– Идет ли сейчас расследование, допрашивали ли вас в СБУ?

Денис Грищук: Мы дали показания сразу после освобождения еще в Изюме. В СБУ нас не вызывали пока. Мы работаем с правозащитниками, которые занимаются иском в Европейский суд по правам человека против России. Пока приходим в себя, лечимся, пытаемся привыкнуть к окружающему миру, потому что адаптироваться здесь оказалось сложнее, чем там.

Павел Юров: Я пока еще с иском не ознакомился, но рад тому, что это будет проходить через международные инстанции. Тогда, на мой взгляд, это положительно скажется на евроинтеграции. Чем больше мы будем вместе с Европой осуществлять правовые процедуры, тем дальше будем от России.

– Вы считаете, что Россия виновата в первую очередь?

Денис Грищук: Я считаю, что все виноваты. Нельзя на кого-то категорически переложить вину, Россия это, олигархи, бандеровцы или восток Украины – виноваты все. Мне кажется, мы виноваты сами, допустили до того, что у нас такой раскол в обществе произошел, который дал повод взять людям оружие.

– Что бы вы пожелали эти людям, которые вас держали в плену?

Денис Грищук: Пусть они оставят нас в покое, пусть уходят к себе домой, откуда они каждый, больше не занимаются подобными вещами.

– Не возникало "стокгольмского синдрома", когда заключенный начинает симпатизировать террористам?

Денис Грищук: Нет. Категорически нет. Мы это тоже обсуждали неоднократно и там, и после того, как вернулись. Нет, не возник у нас этот синдром, не знаю, плохо это или хорошо, но нет.

– Вы готовы их простить?

Денис Грищук: Я их давно простил. Мы много размышляли, много говорили о Боге, много молились, много занимались психоанализом, пытались найти, почему мы здесь и для чего нам это дано. Нам это помогало справиться или привыкнуть к этой реальности, работать над собой.

Павел Юров: Первый месяц я хотел всех выжечь напалмом. То есть у меня была такая ярость, злость, беспомощность. Потом я чуть-чуть поменял свои взгляды, наконец-то прочитал Новый завет от начала и до конца, серьезно к этому отнесся. Получается такая штука, в последние дни я об этом думаю тоже, что под воздействием наркотических веществ и порыва борьбы за справедливость эти люди создавали иррациональное бессознательное поле, в которое попадали и жертвы – мы, которые боялись смерти и считали, что скоро всё. В этом иррациональном поле происходил какой-то контакт, и получалось так, что охранники и ополченцы к каждому вырабатывали индивидуальный подход. И каждый из нас получал не за то, что он "правосек" или что-то еще, а за свое отношение к жизни и за свои, условно говоря, прегрешения. Я лично это так воспринимал и видел в этом возможность нахождения какого-то высшего смысла, для того, чтобы не тронуться, не впасть в отчаяние, не поддаваться панике и остаться здоровым и целым. Поэтому наказания всем одного, мне кажется, не может быть – это в любом случае должно быть индивидуально. Понятно, что самым ярым сторонникам нужно тюремное заключение. Но там есть и много людей, которым нужна психотерапия, реабилитационные центры от той же наркомании и таких вещей.

– Как вы думаете, чем эта война кончится?

Денис Грищук: Мне кажется, что Украина победит в этом противостоянии, мы останемся целостным государством и как-то разберемся со всем этим. Если не будет открытой поддержки со стороны России, они долго не продержатся.

– Какое будущее, на ваш взгляд, ждет восток Украины?

Павел Юров: Проблема в том, что это прорусский регион – за счет промышленности, которая ориентирована была, в основном, на российские рынки, за счет страха людей, которые там живут. Я не живу там 17 лет, мне легче, хотя многие вещи, которые там происходят, чувствую как свои собственные. Страх перед свободой выбора, перед тем, что нет пахана, который должен говорить, что мне делать. Вот это очень сложные моменты для этого региона. При этом гордыня и нарциссизм, когда, забери у них "Донбасс кормит всю страну" или русский триколор, гимн и весь этот пафос, им придется признать, что они живут в нищете, что они умственно не то что не развиты, но не используют свои возможности. И мыслят они при этом статически: либо стабильность раз и навсегда, либо нестабильность раз и навсегда. Поэтому они не думают о том, что можно чему-то научиться, можно что-то поменять в жизни. Плюс скупой интерес к тому, что происходит вовне, снаружи этого региона. Я еще в марте был на одном круглом столе, посвященном проблемам шахтеров, там один из представителей профсоюза говорил, что это техноцентрический регион. За счет того, что это производство самое важное, за счет того, что должна быть пятилетка, нормы выработки, то это первее человеческой жизни. Люди с этим смирились. Получается, что тонна угля важнее, чем человеческая жизнь, а это неправильно, и так быть не может. Плюс опять же исторически это такой Дикий Запад, то есть Дикий Восток в нашем случае, это регион, в который ссылалось много каторжников, которые если и погибнут в шахте, никому особо жалко не будет. Поэтому я бы хотел, чтобы была грамотная и эффективная социально-культурная политика в Украине и, в частности, в этом регионе. Я бы хотел убирать все ленинские памятники, все эти названия улиц типа "50-летия СССР" и делать местный и общеукраинский культурный фонд, культурную базу. Я давно хочу о шахтерах сделать спектакль или кино. Получается, люди на самом деле там работают и гибнут, но при этом чувствуют себя ничтожествами, хотя должны чувствовать себя героями. И их героизм в итоге упирается в то, чтобы у них было чуть-чуть больше денег, чем у других, для того, чтобы жить и всё. Но мне кажется, что есть возможность что-то изменить.

– Вы сказали, что наблюдали за тюремщиками как режиссер. Из опыта вашего заключения театрального проекта не получится?

Павел Юров: Конечно, есть мысли разные. Я сейчас не спешу, я адаптируюсь к мирной жизни, привыкаю к тому, что можно свободно передвигаться, свободно говорить, и тебе за это ничего не будет. Но материала достаточно и для театра, и для кино, и для литературы, и для современного искусства. Буду пробовать что-то с этим сделать. Бог даст, что-нибудь получится.

Павел Юров рассказывает о тюрьмах Славянска в программе "Итоги недели"

Жительница Славянска приветствует украинских солдат, 15 июля 2014