Детей похоронили на следующий день после пожара. Мусульманская традиция быстрого погребения в таких случаях прямо на руку тем, кто боится слишком горячих народных чувств — у эмоций нет времени разогреться до температуры опасного горения, тем более на тридцатиградусном морозе. Девочки лежали на жестяных носилках, и вынести больше одного дня вид этих безжизненных зеленых свертков было бы слишком…
Вместе с телом в землю уходит часть боли. Прощание прошло тихо и почтительно. Даже женщины плакали довольно сдержанно, никаких жалоб на горькую участь бедноты и проклятий на головы власть имущих, — в отличие от Интернета, исходившего в эти дни ненавистью. Но вопреки популярному представлению о каких-то разных реальностях — настоящей и виртуальной — именно Интернет в такие моменты наиболее правдив.
Это в социальных сетях, а не на улице звучит настоящее общественное мнение. И оно ответственность за смерть пятерых детей при пожаре возлагает сейчас на власть.
Это в социальных сетях, а не на улице звучит настоящее общественное мнение. И оно ответственность за смерть пятерых детей при пожаре возлагает сейчас на власть. Акимат, депутатов, правительство, пожарных, министра социальной защиты, неудачно снявшуюся на обложке глянцевого «Форбса», лично президента — вот кого винят люди в гибели детей, которых взрослые оставили ночью без присмотра возле печки, не соответствовавшей нормам безопасности. И люди правы.
Гибель пятерых детей в сгоревшей маленькой времянке в сияющей огнями Астане потому и потрясла страну, что здесь это не просто трагедия, а трагедия показательная. В Казахстане это не первый подобный случай: еще и месяца не прошло после пожара в Кызылорде, унесшего жизни троих детей. Взрослые уцелели, они обычно как-то попроворнее. Там тоже частный сектор, новый жилой массив Наурыз, тоже нет газа, топят печи.
Но январское ЧП едва заметили. Другое дело — Астана, здесь всё — политика. В Астане яркие неоновые и «грязные» угольные огни горят слишком близко друг к другу — контраст режет глаз. Столица принимала выставку ЭКСПО с темой возобновляемой энергии, но почти весь частный сектор здесь топит углем. В последние годы уголь к тому же стал дефицитным. Кадры с огромными и днем и ночью очередями за популярным шубаркульским углем, который «хорошо горит», то и дело облетают СМИ.
Жилой массив Коктал-1, где погибли пятеро детей, стоит в очереди на газификацию — так теперь отмечают в новостях, сообщая про пожар. Он находится на отшибе, это бывший совхоз Кирова, который вместе с прилегающими землями гаражного кооператива сделали частью растущей столицы: Астана ведь прирастает не только фешенебельными кварталами ЭКСПО.
Коктал-1 — не самый благополучный в этом ряду, но и не «убитый» район. Там много частных домов, и во дворе практически каждого из них есть постройки, кое-как сколоченные специально для сдачи в аренду. Именуемые времянками или бараками, в зависимости от типа «архитектурного решения», они стали характерной чертой нашей суровой экономической действительности, в лучших консервативных традициях возлагающей ответственность за жизнь граждан на самих граждан.
На пепелище столичного пожара вся страна увидела картину вопиющей бедности.
На пепелище столичного пожара вся страна увидела картину вопиющей бедности. Двое взрослых и пятеро детей ютились на тридцати квадратных построенных абы как метрах, с печкой и трубой, вступающими в противоречие с нормами безопасности. Таких времянок, набитых взрослыми и детьми, в казахстанских городах за последние лет пятнадцать выросли тысячи. Эта часть городского ландшафта и есть казахстанские трущобы, которых, как мы думали, у нас нет.
Трущобы в разных странах принимают специфический, сообразный местному климату и национальному характеру вид. Если в Бразилии это знаменитые фавелы, то у нас — времянки и бараки. В алматинском районе Алтынбесык во дворах домов тоже стоят вытянутые в длину низкие строения без крыш с несколькими комнатами размером 6–10 квадратных метров, в которых живут по пять-шесть человек. Это стихийный, неконтролируемый процесс: сельская молодежь едет в город в поисках работы и останавливается там, где может себе это позволить. Комната в бараке обходится одному постояльцу примерно в 25 тысяч тенге — посильная сумма, остается немного, чтобы выслать в аул.
Эта часть городского ландшафта и есть казахстанские трущобы, которых, как мы думали, у нас нет.
Два года назад я провела в Алтынбесыке около пятидесяти интервью, и мое журналистское исследование быстро достигло статистической насыщенности. Новые герои не сообщали ничего нового и не дополняли картину: все они приехали из южных областей, окончили среднюю, как правило, казахскую школу, большинство работают на стройках, получают по 100–150 тысяч тенге, часть обычно высылают родным.
Никаких удобств в бараках, разумеется, нет, в туалет и помыться жильцы ходят на улицу даже зимой, а обогреваются посредством «сложносочиненных» систем, которые хозяева часто объединяют с домом. Пожары и несчастные случаи в условиях такой скученности и «самопальности» (всё строится собственными силами и умом, без оглядки на правила математики и инженерии) — всегда вопрос времени. Шестьдесят пять процентов пожаров в Казахстане в прошлом году произошло в жилом секторе, пятнадцать процентов — из-за печей.
В Астане хозяев времянки два раза предупреждали об опасности, но, ничего не предприняв, они еще и оставили детей в ночи наедине с печью. И всё же это не печь и не халатность взрослых убили детей.
И всё же это не печь и не халатность взрослых убили детей.
Потому что вопрос личной ответственности у нас имеет особый, не тот, что у других, смысл. Точнее, у нас он становится бессмысленным. Задавая его, рядом с времянками столичных «аутсайдеров» неизбежно видишь и пустые гигантские павильоны ЭКСПО, и памятный фантастический фейерверк, спаливший миллионы бюджетных средств. Невольно вспоминаешь все «универсиады» и «азиады», оставившие после себя «позолоченные» трамплины, используемые раз в год для рок-концертов. Перед глазами проносится и бесчисленное множество других «имиджевых» прожектов, так и не исправивших наш бедовый имидж. На ум приходит благотворительная помощь, которую Казахстан, как какая-нибудь приличная развитая страна, то и дело отправляет голодающим детям «третьего мира». В заключение коварная память подбрасывает имена фактических владельцев казахстанского газа, которого так и не дождались в Коктале-1, и среди этих имен, как мы знаем, нет «посторонних» людей.
Несколько недель назад в «умном городе» Акколе президент поделился своим видением управления государством, как компанией или предприятием, из единого центра, где доминирует вертикальное жесткое управление, а не «демократическая болтовня». Что ж, в нашем случае компания к тому же получается непрозрачная, семейная. Никто не знает, как и почему здесь принимаются те или иные решения, как распределяются средства, на основании каких заслуг назначаются управляющие и начисляются бонусы с дивидендами, обладает ли хоть каким-то голосом совет директоров и кто вообще конечный бенефициар предприятия. Никто не знает и, что примечательно, не спрашивает.
Люди в этой жесткой, контролируемой сверху донизу вертикали лишь безмолвные винтики и наблюдатели. Они ни на что не влияют, но и, на минуточку, ни за что не отвечают. Вице-министр соцзащиты заявила журналистам что-то о «собственном выборе» матери погибших детей. И это не просто цинизм чиновника, но большая неправда. Какой выбор, если мы даже после этих слов не можем этого вице-министра уволить: не мы выбираем, не нам решать.
Люди в этой жесткой, контролируемой сверху донизу вертикали лишь безмолвные винтики и наблюдатели. Они ни на что не влияют, но и, на минуточку, ни за что не отвечают.
Сегодня в Интернете звучит дружный хор голосов, полностью снимающий с людей ответственность за свою жизнь, за благополучие своих детей, за дом, в котором живешь, и печь в нем. Государство, как строгий отец неразумных детей, обязано граждан кормить, одевать, учить, давать им красивые благоустроенные дома, защищать от всех бед и самих себя, делать счастливыми.
Страшное мышление, если подумать, но разве не сама власть старательно культивирует его, снимая с граждан и даже запрещая им ощущать ответственность за свою страну, управляя, как «зомбилендом», из единого центра, почитаемого за святое место, на которое нельзя покуситься даже словом?
Нельзя требовать от этих граждан ответственности за себя. Ответственность всегда где-то рядом со свободой воли и выбора. Так что Интернет прав: власть во всем виновата, как единственное в этой стране свободное, ответственное «лицо». Выполняй она ею лично составленный договор, с положением вещей все, в общем-то, были бы согласны, и еще большой вопрос, хотели бы чего-то иного. И это, пожалуй, худшее, что сделала с людьми наша доморощенная суверенная корпорация.
В блогах на сайте Азаттыка авторы высказывают свое мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.