Концы в тундру. Афера нефтяников по закапыванию отходов

Нефте- и газодобывающие компании производят миллионы тонн отходов бурения ежегодно. В нарушение экологических норм они не вывозятся с месторождений, представляя опасность для природы и человека.

• Токсичные отходы бурения должны перерабатываться или захораниваться на специальных полигонах, но в России с 2000-х годов применяются «смесевые технологии»: в отходы якобы добавляют песок и цемент и оставляют их в тундре как «строительный материал».
• На самом деле даже этого не делается, отходы просто закапывают на месторождениях.
• Земля с закопанными отходами возвращается государству как «рекультивированная», токсичные элементы, в том числе нефтепродукты и тяжёлые металлы, загрязняют почву и воду, а в конечном счёте — Северный Ледовитый океан.
• Утилизация отходов бурения — источник коррупционных доходов чиновников и сотрудников правоохранительных органов.
• Власти знают об этой проблеме, но ничего не делают под давлением нефтяного лобби.

Русская редакция Азаттыка (Радио Свобода) получила документы из архива Управления Росприроднадзора по ХМАО — Югре, основному нефтедобывающему региону страны, и пообщалась с его бывшими сотрудниками, а также и с сотрудниками нефтяных компаний. Корреспондент РС проник на самое большое месторождение «Роснефти», а также ознакомился с отчётами по исследованиям Минздрава, которые свидетельствуют о катастрофической обстановке в ХМАО и ЯНАО из-за неконтролируемого размещения буровых отходов. Отчёты эти недоступны для публики, мы публикуем их впервые.

Нефть и экология северных рек

Август 2020 года. Мы в хантыйском селе в 100 километрах к западу от Сургута, моторная лодка ждёт нас на Оби, наша цель — Приобка, крупнейшее нефтяное месторождение в России, на которое приходится 4,5 процента нефтедобычи страны. Большую часть нефти здесь добывает дочка «Роснефти» «РН-Юганскнефтегаз». Без пропуска туда не попасть, поэтому мы идём два с половиной часа по реке. Мы хотим добраться до кустовой площадки № 202, известной незаконной свалки отходов бурения, но не знаем её координат.

Вторая задача — снять амбары с буровыми отходами у работающих скважин, чтобы проиллюстрировать одну из самых глобальных афер в недропользовании.

Мы посмотрели по картам, где примерно может находиться 202-й куст, пришвартовались к левому берегу, чуть не дойдя до деревни Сайгатина, но ничего не нашли. Неожиданно в лесу мы замечаем машину. В ней двое мужчин в спецодежде «Роснефти», они приняли нас за охотников и позволили сфотографировать план месторождения. 202-й куст на противоположном берегу, километрах в трёх от реки. Мы переплываем Обь, выходим на разъезженную грунтовую дорогу, по которой снуют краны, нефтевозы, самосвалы, и на попутках добираемся до места. Осталось включить квадрокоптер.

"Мусор на территории 202 куста Приобского месторождения "Роснефти"

Что такое шлам

Согласно данным Минэнерго, в 2019 году в России пробурили 28,5 миллиона метров скважин. Средняя глубина скважины — 3100 метров, немало скважин в 5 километра и глубже. При бурении применяются буровые растворы, которые состоят из бентонита (глинистый минерал), солей, воды, нефти и массы других химических добавок. Существует порядка 1500 разных буровых растворов — для разных типов грунтов.

Фотография из акта рейдовой проверки Приобского месторождения. ООО «Газпромнефть-Хантос», 2010 год. Кустовая площадка.

Выбуренная порода, перемешанная с буровым раствором, называется шламом. Согласно данным Росприроднадзора, в 2019 году в России произвели около 5 миллионов тонн отходов бурения, причём, как утверждает Минприроды, 78 процентов из них утилизируется. Эти данные, скорее всего, не соответствуют действительности. В среднем при бурении образуется 560 тонн шлама на 1000 метров, то есть на 28,5 миллиона метров должно было получиться почти 16 миллионов тонн отходов.

Шлам складируется рядом со скважиной во временной траншее. Она называется шламовым амбаром. В южных регионах обычно роют котлованы, на Севере, где нефтедобыча идёт в заболоченной местности и в зонах вечной мерзлоты, шламовые амбары представляют собой насыпные сооружения высотой до 4 метров. Амбары могут занимать площади до 2500 квадратных метров только для одной установки.

Фотография из акта рейдовой проверки Приобского месторождения. ООО «Газпромнефть-Хантос», 2010 год. Шламовый амбар.

Другие нефтедобывающие страны стараются перерабатывать буровые отходы, отделяя грунт от опасной жидкой фазы. Самая распространённая технология — термическая обработка, что чревато большими энергозатратами и выбросами в атмосферу. Шлам сжигается и в России, но в основном это отходы, собранные при разливах нефти (впрочем, даже эта работа часто выполняется лишь на бумаге). Есть и более прогрессивные методы, к примеру, нефть может уничтожаться микроорганизмами (но это работает только при положительной температуре и не подходит для Севера), есть технология VacuDry немецкой компании Econ Industries, когда жидкая фаза выпаривается при низком давлении. На выходе — безопасный песок и отдельно нефть, вода и ртуть, которые можно использовать повторно. Другая технология — пиролиз, то есть термическое разложение, которую разработала норвежская компания Thermtech: выделенные из шламов нефтепродукты можно даже переработать на мазут и использовать в качестве топлива.

Фотография из акта рейдовой проверки Приобского месторождения. ООО «Газпромнефть-Хантос», 2010 год. Причал на реке Иртыш.

По словам Олега Митволя, председателя президиума общественного движения «Зелёная альтернатива», с 2004 по 2009 год заместителя руководителя Росприроднадзора, попытки использовать западные технологии были и в СССР ещё в 1980-х годах, но они не прижились — дорого. Шламы закапывались рядом со скважинами. В 1998 году был принят закон «Об отходах производства и потребления», отходы отныне должны были или обезвреживаться, или складироваться на специальных полигонах. По словам Евгеньи Киселёвой, с 2001 по 2004 год работавшей в ХМАО — Югре в структуре министерства природных ресурсов, первые правильно построенные полигоны появились у ЮКОСа. «Остальные полигоны были просто имитацией при наличии разрешительных документов на эксплуатацию», — говорит Киселёва. В то же время в ХМАО построили несколько заводов по обжигу кирпича из нефтяного шлама, но из этого ничего не получилось. Один из таких заводов располагался как раз на площадке 202-го куста Приобского месторождения «Роснефти», его остатки гниют там до сих пор. Другой завод — возле реки Вах рядом с Нижневартовском. Кирпичей на Вахе никто не видел, отходы лежат и поныне.

Шламонакопитель в районе куста № 603 Талинского лицензионного участка, 2012 год. Выведен из эксплуатации в 1998 году. ОАО «ТНК-Нягань» (с 2013 года «РН-Няганьнефтегаз»).

Тратиться на переработку нефтяники не хотели, поэтому Россия стала родиной, наверное, самой большой аферы в сфере нефте- и газодобычи: смесевых технологий. По словам Олега Митволя, Россия — единственная страна, применяющая это know how, остальные не могут позволить себе так загрязнять окружающую среду (впрочем, Радио Свобода удалось выяснить, что похожие технологии используются в США — для вывоза шламов с месторождений, и в Канаде — но только если при бурении не используется нефть). В распоряжении Радио Свобода оказался архив проверок и других документов управлений Росприроднадзора по ХМАО — Югре и ЯНАО, а также отчёты о научно- исследовательской работе по переработке нефтяных шламов, состоянию экологии и здоровью населения в этих же округах: она была проведена Центром стратегического планирования и управления медико-биологическими рисками здоровью (ФГБУ «ЦСП») по заказу Минздрава в 2016–2018 годах. Из этих материалов очевидно: российский Север давно стоит на грани экологической катастрофы, отходы нефтепроизводства закапываются в тундре, бюджет теряет миллиарды рублей, которые распределяются между сервисными компаниями, а также чиновниками и правоохранительными органами в виде взяток. В 2018 году информация об исследовании Минздрава просочилась в прессу, вышел скандал, который ни к чему не привёл. В ХМАО уволили руководителя управления Роспотребнадзора, исследование убрали в долгий ящик. Более того, в рамках подготовки материала Радио Свобода обратилось в Минздрав, в ФГБУ «ЦСП», в ФГБУ НИИ экологии человека и гигиены окружающей среды им. А.Н. Сысина, специалисты которого проводили исследования, с просьбой предоставить нам материалы. Пресс-служба Минздрава отправила нас в ФГБУ «ЦСП», ФГБУ «ЦСП» — в Минздрав, сообщив, что больше таких исследований они не проводят, Минздрав на повторный запрос вообще не ответил, в институте им. Сысина сообщили, что у них материалов нет. Научный руководитель темы профессор Николай Самутин от комментариев отказался. ФГБУ «ЦСП», впрочем, сообщило, что отчёты можно посмотреть в Центре информационных технологий и систем органов исполнительной власти. Они недоступны в интернете, их нельзя распечатать, мы отсняли их с экрана и публикуем впервые: мы считаем, что общественность имеет право с ними ознакомиться.

Шламонакопитель в районе куста № 323 Талинского лицензионного участка, 2012 год. Выведен из эксплуатации в 1988 году.

Практически все государственные институты, куда мы обращались за комментариями, оставили наши запросы без ответа. Пресс-служба Минприроды порекомендовала обратиться в Роснедра, пресс-служба Роснедра — в Росприроднадзор. Компании «Роснефть», «Лукойл» и «Сургутнефтегаз» на запросы не ответили. На интервью согласилась лишь начальник управления государственного надзора и регулирования в области обращения с отходами и биоразнообразия Росприроднадзора Татьяна Кузнецова, впрочем, она, как оказалось, мало что знает о реальном состоянии дел в сфере обращения с отходами: больше говорила о том, как должно быть. Об исследованиях Минздрава Татьяна Кузнецова не слышала, прокомментировать их не смогла.

Чем опасны буровые отходы?

Буровой шлам состоит:

• на 30–45 процентов из выбуренной породы,
• на 30–45 процентов из бурового раствора,
• на 10–20 процентов из других химических элементов, в том числе нефти. Содержание нефти в буровых шламах может доходить до 30–40 процентов, причём, как заключили специалисты Минздрава на основе биотестирования, все шламы с содержанием нефти более 2 г/кг можно отнести к II и III классам опасности.

Шламовый амбар в районе куста № 6 Ем-Еговского лицензионного участка, 2012 год. Выведен из эксплуатации в 1988 году.

Согласно Федеральному классификационному каталогу отходов, буровые шламы относятся к III–IV классу опасности в зависимости от буровых растворов (III класс – умеренно опасные отходы, нарушают экологию, восстановление длится около 10 лет; IV класс — малоопасные отходы, низкая степень негативного воздействия на окружающую среду, время восстановления не менее 3 лет). Подтверждать класс опасности в каждом случае должны сертифицированные лаборатории, в частности ФГБУ «Центр лабораторного анализа и технических измерений» (ЦЛАТИ). Для определения класса отходами кормят лабораторных мышей, тестируют их на ветвистоусых рачках Daphnia magna Straus, на семенах овса или на сперме быка. Специалисты ставят эти исследования под сомнение. «При научном исследовании образцов проб нефтебуровых отходов с Приобского, Самотлорского месторождений ПАО "НК "Роснефть", где была применена технология буролитовой смеси, нашими специалистами выявлена коррупционная схема сознательного занижения класса опасности отхода, — говорится в письме ФГБУ "ЦСП". — В частности, (…) каждый год вносится в амбары буровых отходов 100 тыс. кубометров пеноизола и более 14 тыс. кубометров кальция хлористого. При этом в количественный состав пеноизола входит карбамидоформальдегид, который при соединении с водой образует раствор формалина в объёме от 35 до 40% от исходного, производные которого относятся ко II классу опасности». Согласно докладу ФГБУ НИИ экологии человека и гигиены окружающей среды им. А. Н. Сысина, с конца 2000-х годов в нефтяной промышленности применяются китайские буровые растворы, которые в процессе работы создают отходы I–III классов опасности, отличаются высокой токсичностью и низкой биоразлагаемостью. Госорганы этой опасности не видят.

База по переработке нефтяных шламов рядом с трассой Нижневартовск – Радужный, в 50 км от Нижневартовска

Согласно кадастру, база находится на землях Нижневартовского лесничества и вообще никак не отмечена на кадастровой карте. Скорее всего, на ней «перерабатывают» шламы, оставшиеся от разливов нефти: мы видим, что из четырёх печей для переработки шламов работают только две. Работает один экскаватор.

Вообще, как пишет в своём исследовании Минздрав, вся система установления класса опасности отходов безнадёжно устарела: класс определяется по виду бурового раствора, между тем за последние 20 лет состав растворов изменился, каждый токсичный элемент следовало бы изучать отдельно, что и происходит за границей, в России никто этого не делает. Кроме того, в описании растворов используются обобщённые названия компонентов: к примеру, пишут — хлорид калия, но «в бурении часто используют не чистые химреактивы, а калийные удобрения, в которых хлорид калия хотя и основное, но не единственное вещество», — говорится в исследовании. Само наличие V класса опасности, который часто присваивают шламовым отходам, по мнению специалистов Минздрава, «противоречит общепринятым понятиям и практике оценки веществ».

Не только система оценки опасности отходов неадекватна сегодняшним реалиям, но и исследования часто подтасовываются. Как рассказали Радио Свобода Олег Митволь, Евгенья Киселёва и другие источники в ХМАО, несмотря на то, что пробы грунта, воды и воздуха для экспертиз должны отбираться специалистами сертифицированных лабораторий, в частности ЦЛАТИ, на практике образцы предоставляются самими нефтяниками: что на самом деле едят мыши в лабораториях, никто не знает, поэтому многочисленным положительным экологическим заключениям, так же как и исследованиям буровых шламов на класс опасности, доверять нельзя. То же касается и мониторинговых проб с якобы рекультивированных шламовых амбаров: в лаборатории часто доставляется чистый песок или торф, которым засыпаны отходы.

Функционирующий куст на Приобском месторождении. Шламовые амбары слева

Начальник управления государственного надзора и регулирования в области обращения с отходами и биоразнообразия Росприроднадзора Татьяна Кузнецова в интервью Радио Свобода подтвердила, что ответственность за контроль за отходами лежит на самих нефтяниках: они должны определять класс опасности при помощи лаборатории-подрядчика. На основании заключения принимается решение о том, как поступить с этими отходами. На лжи нефтяников можно поймать только при проверке: деятельность лабораторий, а также как и кем отбираются пробы — де-факто не контролирует никто.

Норматив против природы

Стенки и дно шламовых амбаров изолируются, чтобы токсичные вещества не проникали в грунтовые воды и почву. Но, во-первых, никто не проверяет качество изоляции сотен амбаров, которые появляются по всей стране ежегодно, во-вторых, после «рекультивации» земля возвращается на баланс государства, которое даже по закону не обязано следить за экологической обстановкой вокруг каждого амбара.

При загрязнении почвы нефтепродуктами из шламов происходит нарушение воздушного режима и водных свойств почв. Из поверхностного слоя почвы вымывается гумус, растительность на участках загрязнения шламами погибает.

Региональные власти придумали способ не замечать загрязнения почв: они ввели удобные для промышленности нормативы. В России на федеральном уровне нет ПДК (предельно допустимой концентрации) содержания нефтепродуктов в почвах. К примеру, в Москве загрязнение почвы нефтепродуктами свыше 5 г/кг считается очень высоким, та же цифра стоит в письме министерства охраны окружающей среды. А в ХМАО в 2016 году приняли нормативы, по которым нормальным считается загрязнение от 10 до 60 г/кг в зависимости от типа почв, более того, разрешается выходить за эти рамки на 20 процентов территории загрязнённого участка. Стоит отметить, что в природе содержание нефти в почве равняется нулю.

Кроме того, на некоторых месторождениях буровой шлам может содержать радиоактивные вещества, так как порода извлекается с глубины 2–5 километров. Радиационного контроля амбаров нет.

Практически вся нефтедобыча на Севере ведётся в водоохранных зонах или рядом с ними, а обводнённость территорий в ХМАО и ЯНАО достигает 90 процентов. По словам опрошенных РС экспертов, в частности Олега Митволя, директора департамента по программам, исследованиям и экспертизе в «Greenpeace России» Ивана Блокова и Евгеньи Киселёвой, нет причин, по которым токсичные вещества из амбаров не будут со временем просачиваться в грунтовые воды, откуда с паводком они будут попадать в реки, а из них — в Северный Ледовитый океан. Согласно исследованию Минздрава, абсолютно все реки и водоёмы ХМАО и ЯНАО загрязнены. Содержание нефтепродуктов в отдельных водоёмах превышает ПДК в 5–10 раз, фенолов — в 10–18 раз. Низкий уклон ландшафта приводит к тому, что тяжёлые металлы и тяжёлые фракции нефти оседают на дне рек и озёр. Мониторинг качества воды показывает «резкое ухудшение» водоёмов, используемых для питьевого водоснабжения и отдыха людей. Ежегодно эксперты сообщают о «глубоком дефиците» растворённого в воде кислорода: 1,06 мг/л, что приводит к снижению популяции рыбы, которая не восстанавливается благодаря отчётным запускам мальков нефтекомпаниями (комфортная для рыбы концентрация — 5–7 мг/л). Согласно докладу ФГБУ НИИ экологии человека и гигиены окружающей среды им. А. Н. Сысина, до 90 процентов рыб в Обском бассейне имеют хронические нарушения функций организма, что ведёт к мутации и исчезновению видов.

Обь — самая длинная река в России, третья по годовому объёму стока воды (после Лены и Енисея). Именно на её берегах ведётся основная добыча нефти в ХМАО. По данным Росгидромета, в 2019 году Обь вынесла в Карское море 17,5 тысячи тонн нефтепродуктов (отделить нефтепродукты, попавшие в окружающую среду из шламовых амбаров и в результате разливов нефти, невозможно, но шламы, несомненно, вносят свою лепту). Согласно отчёту Росгидромета о состоянии окружающей среды в 2019 году, начиная с Новосибирска воду в Оби можно охарактеризовать как «грязную». Ежегодно эксперты рапортуют о превышениях предельно допустимой концентрации (ПДК) по соединениям цинка, меди, марганца, фенолам, нефтепродуктам и аммонийному азоту.

«Буровые отходы исследованы очень мало, — пояснил в интервью Радио Иван Блоков. — Но есть чёткие данные по тому, как выливается нефть. Засоление почв, угнетение растений, меняется видовой состав флоры и фауны. Если бы это был один шламовый амбар, ничего страшного не было бы, неприятность в том, что их очень много. И мы можем видеть, сколько нефти северные реки выносят в Северный Ледовитый океан».

Помимо загрязнения мирового океана, нефтедобыча негативно влияет на здоровье людей. Несмотря на то что основной вред оказывают выбросы в атмосферу, по мнению специалистов Минздрава, буровые отходы также влияют на рост заболеваемости и смертности и изменение демографической ситуации в нефтедобывающих регионах. «Уровень заболеваемости новообразованиями, врождёнными пороками развития, болезнями крови и иммунной системы среди населения, проживающего в районах нефтедобычи, в 1,5–5 раза превышает аналогичные показатели на территориях, где отсутствуют объекты нефтедобычи». Так, согласно статистике Минздрава, в ХМАО выше заболеваемость новообразованиями, болезнями крови и кроветворных органов, эндокринной системы, органов пищеварения, болезнями кожи, мочеполовой системы, костно-мышечной системы, органов дыхания. Похожая ситуация в ЯНАО.

Псевдосмесь

Идея смесевых технологий проста: в шламовый амбар должны добавлять:

• цемент (10–20 процентов от объёма шлама),
• песок (10–20 процентов),
• карбамидно-формальдегидный пенопласт, известный как пеноизол (10–25 процентов),
• и при отрицательных температурах — хлористый кальций (2 процента).

Всё это перемешивают экскаватором прямо в траншее, и готово: отходы бурения на бумаге превращаются в строительный материал. У него много названий и формул: «буролит», «ресоил», «фитонокс», смесь-МШГ, техногрунт-S и пр., но они мало чем отличаются. Пеноизол якобы препятствует проникновению в окружающую среду вредных веществ, «буролит» якобы можно использовать при отсыпке дорог, только этого никто не делает: «буролитом» «рекультивируют» сам шламовый амбар, в котором он находится. Самое интересное, что эта технология существует лишь в теории: в шлам чаще всего не добавляют ни цемента , ни песка, его просто засыпают грунтом. Стоит это нефтяным компаниям — от 2600 до 3300 рублей за кубометр шлама (стоимость переработки на западном оборудовании может составлять несколько сотен долларов за тонну).

Фотография из акта рейдовой проверки Приобского месторождения. ООО «Газпромнефть-Хантос», 2010 год. Экскаватор изготавливает «строительный материал».

Смесевые технологии чаще применяются на севере, где добывается большая часть российской нефти. В южных регионах, к примеру в Татарстане и Оренбурге, отходов гораздо меньше: там на участке может быть 1–2 скважины, в то время как на Севере — до 24 скважин на одном кусте. В южных регионах шлам тоже часто не утилизируют: или захоранивают его на полигонах, или незаконно пересыпают им отходы на обычных свалках. Так, в распоряжении Радио Свобода оказался отчёт компании «Газпромнефть-Оренбург», поймавшей на этом своего подрядчика.

Фотография из акта рейдовой проверки Приобского месторождения. ООО «Газпромнефть-Хантос», 2010 год.

В проектах разработки многих месторождений заявлена технология «безамбарного бурения»: шлам должен отжиматься на осадительных центрифугах, вода — повторно использоваться при бурении, а твёрдая фаза — вывозиться с месторождения. Эта технология пригодна только в случае применения буровых растворов на водной (а не углеводородной) основе. «Начиная с 2000 года ОАО "Сургутнефтегаз" полностью отказывается от использования нефти (…) для приготовления БР (буровых растворов) и переходит на применение экологически безопасных глинистых БР на основе водорастворимых биоразлагаемых полимеров», — написано, к примеру, в техническом регламенте «Сургутнефтегаза» от 2015 года. Олег Митволь сомневается в широком применении этих технологий: «Нефть — идеальный смазочный материал для бурения, просто её используют "неофициально"», — говорит он. Шламы при безамбарном бурении остаются в амбарах — об этом, в частности, написано в отчёте Минздрава. Слова Митволя в разговоре с Радио Свобода подтвердили два других анонимных источника, руководитель небольшой нефтяной компании в ХМАО и технический сотрудник «Сургутнефтегаза».

Как говорится в исследовании Минздрава, в ЯНАО из-за особенностей грунта и климата могут применяться только буровые растворы на углеводородной основе, причём в объёме в три раза большем , чем в других регионах, — то есть о «безамбарном» бурении там вообще речи не идёт.

Канцероген без экспертизы

Ещё в мае 2010 года «буролит» не прошёл государственную экологическую экспертизу (ГЭЭ). В заключении Ростехнадзора указано, что в представленных документах не исследовано влияние содержащейся в шламах нефти на гидросферу, окружающую флору и фауну. Цемент и песок не избавляют смесь от токсичных элементов. Несмотря на то, что буровому шламу придан IV класс опасности, содержание нефтепродуктов в «буролите» в 12 раз превышает их допустимое содержание в почве, содержание тяжёлых металлов — «в десятки раз», а входящий в состав пеноизола формалин является канцерогеном. Механическое перемешивание экскаватором не гарантирует однородности получаемой смеси. Эксперты Ростехнадзора делают вывод, что «буролитовая смесь» не только не соответствует экологическому законодательству, но и по своим физическим характеристикам не может применяться ни при строительстве дорог, ни даже при рекультивации амбаров, потому что не соответствует строительным ГОСТам. Коротко: бесполезная субстанция «буролит» представляет опасность для природы и человека. Удивительно, но осенью того же года тот же Ростехнадзор выдаёт положительную экспертизу сроком на один год, а в 2015-м — ещё одну положительную экспертизу, при том что ни одно из замечаний первой экспертизы не было учтено.

В отчёте Минздрава сказано, что ни одна технология переработки нефтяных шламов не получила положительного заключения ГЭЭ. «ОАО "Сургутнефтегаз", несмотря на то, что способ обезвреживания буровых отходов с применением "буролитовой смеси" получил отрицательное заключение ГЭЭ, применяет его последние 7 лет», — говорится в документе.

В 2014 году министерство природных ресурсов и экологии выпустило два разъяснительных письма, в которых чётко указало, что рекультивировать карьерные выемки можно только извлечённой породой, в которой не содержится токсических элементов. Если рекультивация происходит с помощью строительных отходов, необходимо получать экологическую экспертизу и регистрировать амбар как объект размещения отходов. Эти письма игнорируются.

Отходы —​ государству

Другая сторона вопроса — земельная. Нефтекомпании получают территорию под разведочное бурение и пробную эксплуатацию скважин в краткосрочное пользование. После территория непосредственно куста переводится в долгосрочную аренду, а шламовые амбары возвращаются государству. Компания обязана провести рекультивацию этих пространств: техническую (вывезти и захоронить или переработать отходы: по бумагам амбары «рекультивируют» «строительными смесями») и биологическую (вернуть исходное природное состояние). Принимает рекультивированные земли комиссия, состав которой определяется на региональном уровне. Обычно это представители местной администрации и некоторых профильных ведомств: к примеру, в ХМАО большая часть земель, на которых ведётся нефтедобыча, относится к лесному фонду, принимают их лесники, в ЯНАО — это часто земли сельхозназначения, пастбища оленей, их могут принимать специалисты Россельхознадзора. На практике, как написала в 2014 году в письме президенту Путину бывшая сотрудница Росприроднадзора Евгенья Киселёва, лесники либо принимают земли с посеянной травой, не интересуясь зарытыми отходами, либо могут принять голый участок с обязательством заключить договор на посев трав и посадку деревьев. «Результаты такой лесной рекультивации — восстановление леса и лесного сообщества в его разнообразии — никто не видел», — пишет Киселёва. По словам Евгеньи Киселёвой, Олега Митволя и других собеседников Радио Свобода, приёмка рекультивированных земель — неиссякаемый источник коррупции.

«Рекультивированный» участок поисковой скважины с захороненными отходами бурения. ОАО «Сургутнефтегаз», Рогожниковский лицензионный участок. 2011 год.

По словам Евгеньи Киселёвой, Росприроднадзор добился включения в комиссии по приёмке рекультивированных земель в 2008 году, в ХМАО эта работа легла на отдел экологического надзора под её руководством. Как рассказывает Евгенья, она быстро осознала масштабы бедствия: в ХМАО было около 10 тысяч шламовых амбаров, каждый год появлялось три сотни новых (в исследовании Минздрава речь идет о 5000, но отмечается, что реальных данных нет). Она решила сломать систему, её подчинённые перестали подписывать акты приёмки земель, на недропользователей составлялись протоколы за нарушения экологического законодательства.

Поначалу руководство поддержало чиновницу: в 2011 году Управление направило письма в Главгосэкспертизу, губернатору ХМАО — Югры, в Минприроды и Федеральное управление Росприроднадзора, где описывало катастрофическую ситуацию с отходами бурения и просило разработать необходимую нормативно-правовую базу.

Росприроднадзор требовал две вещи: ежеквартально платить в течение всего срока размещения отходов или вывозить шламы с месторождений. Нефтяники считали, что достаточно заплатить один раз и забыть. В 2012 году ведущие нефтяные компании написали письмо на имя тогда зампреда правительства Аркадия Дворковича с жалобой на Росприроднадзор: мол, излишние требования по утилизации шламов приведут к снижению добычи и социальным неурядицам.

Последняя страница письма нефтяных компаний к Аркадию Дворковичу по поводу переработки нефтяных шламов.

По словам Киселёвой, в этом же году её руководство резко поменяло политику и начало мешать её отделу. «Я решила действовать через суды, практически тайком от начальства», — рассказывает она. По словам Евгеньи, она лично направила материалы на возбуждение более 700 административных дел по отходам, но до суда дошла только сотня. Первая инстанция обычно вставала на сторону Росприроднадзора, а вот в апелляции чаще побеждали нефтяники. Договаривались, — уверена Евгенья Киселёва. Впрочем, даже если суды назначали штраф, нефтяникам удавалось решить вопрос с Росприроднадзором, чтобы им не выставляли ущерб за загрязнение окружающей среды. Так, к примеру, произошло с компанией «Славнефть-Мегионнефтегаз», которая в 2012 году пыталась оспорить семь штрафов по 300 тысяч рублей за размещение шламов, проиграла во всех инстанциях, но ущерба, который мог быть на порядок выше штрафов, никто так и не выставил.

Начальство Киселёвой начало изымать и закрывать административные дела против нефтяных и буровых компаний, проводить проверки в отношении неё самой и её подчинённых. К примеру, по словам Киселёвой, тогдашний руководитель Росприроднадзора Вячеслав Антипов лично закрыл 60 административных дел по шламовым амбарам компании «Сургутнефтегаз», в отношении инспектора, которая занималась этими делами, была проведена служебная проверка, по её результатам она была привлечена к дисциплинарной ответственности. Приказ об этом отменили, но инспектор тем не менее уволилась.

Ещё один пример: в 2012 году Евгенья Киселёва довела до Высшего арбитражного суда иск к компании «Мохтикнефть» (входит в «РуссНефть» Михаила Гуцериева). Росприроднадзор требовал от компании ежеквартально платить за размещение шламов в тундре, суд первой инстанции встал на сторону чиновников, в апелляции выиграли нефтяники. Судья ВАС Дмитрий Дедов спросил представителя компании, на ком, по его мнению, лежит обязанность по очистке шламовых отходов, их обезвреживанию и утилизации. «Осуществление данных мероприятий возложено на государство», — ответил юрист. Заседание было отложено на месяц, но, по словам Евгеньи Киселёвой, её руководство сделало всё, чтобы она на него не попала. В апреле 2013 года её уволили. Суд трижды восстанавливал Киселёву в должности, однако в управлении провели реорганизацию и она попала под сокращение. Как рассказывает Киселёва, в начале 2014 года её машину расстреляли: «Пневматикой расстреляли передние и боковые стекла, а ещё через пару месяцев проткнули все колеса».

Как следует из документов, после увольнения Киселёвой сотрудники Росприроднадзора перестали выезжать на приёмку «рекультивированных» земель. К примеру, Олег Митволь в своём обращении к генеральному прокурору России в 2017 году пишет, что, по сведениям его источников, управление Росприроднадзора по ХМАО — Югре не направляло своих сотрудников в приёмочные комиссии, ссылаясь на их занятость. О том же говорит в письме от 2018 года ФГБУ «ЦСП»: «Управление Росприроднадзора по ХМАО — Югре в период с 2014 года и до настоящего времени согласовывало проекты производства работ по рекультивации шламовых амбаров в уведомительном порядке», — говорится в документе. Начальник Управления государственного надзора и регулирования в области обращения с отходами и биоразнообразия Росприроднадзора Татьяна Кузнецова в интервью с Радио Свобода отметила, что инспекторы Росприроднадзора и не должны входить в эти комиссии: в 2018 году правительство России приняло постановление № 800, по которому недропользователи уведомляют ведомство о проведённой рекультивации. Качество её никто не проверяет. Об этом также говорится в исследовании Минздрава: «Фактически рекультивация шламовых амбаров — номинальное мероприятие. Поэтому нефтедобывающие компании крайне невнимательно относятся к этой части своей деятельности».

Отходов больше, налогов меньше

На взносах за размещение отходов бурения бюджет теряет сотни миллиардов рублей. К примеру, только в ХМАО в 2019 году пробурили почти 17 миллионов метров скважин, образовав около 9,5 миллиона тонн шлама (что уже не сходится с официальными цифрами, согласно которым в округе было образовано в целом 7,1 миллиона тонн отходов производства и потребления). В одном только ХМАО за год плата за размещение отходов бурения должна была составить 79 миллиардов рублей.

При этом в бюджет ХМАО в 2019 году было зачислено 96,6 миллиона рублей за размещение отходов производства и 205,7 миллиона за возмещение ущерба окружающей среде, включая штрафы, выписанные Росприроднадзором. Итого 302,3 миллиона. В целом по стране плата за негативное воздействие на окружающую среду неуклонно снижается, несмотря на увеличение количества отходов: так, если в 2013 году бюджет России получил 30,8 миллиарда рублей, в 2019-м — всего 13,1 миллиарда.

При этом Росприроднадзор ежегодно отчитывается о стахановских темпах «рекультивирования» амбаров. Так, согласно данным ведомства, в ХМАО в 2019 году было ликвидировано 17 и образовано три шламовых амбара, на 1 января 2020 года неликвидированными числились 133 амбара. А в 2017-м и вовсе был совершён прорыв. «Нефтегазодобывающие компании избавились от "исторического наследия" по шламовым амбарам, количество которых по сравнению с 2010 годом сократилось в 11,4 раза (с 1709 до 150 штук)», — сказано в докладе. Цифры эти, скорее всего, не имеют никакого отношения к реальности.

Ответ на вопрос, почему количество зарегистрированных отходов не бьётся с данными по бурению, нашёлся в акте проверки месторождений «Роснефти» от 2017 года. Помимо обычных нарушений указано, что 34 кустовые площадки были возведены незаконно: «на указанные месторождения выдано 109 разрешений на строительство и 42 разрешения на ввод в эксплуатацию, но ни одного из указанных кустов в перечне выданных разрешений нет». То есть отходы от бурения скважин на этих кустах нигде не учитываются, но о пробуренных метрах и о добытой нефти компания отчитывается. Источник в нефтяном секторе в ХМАО, который поговорил с Радио Свобода на условиях анонимности, также сообщил, что нефтяные компании не оформляют огромную часть кустовых площадок, контроль за которыми вообще не осуществляется.

Татьяна Кузнецова из Росприроднадзора призывает ориентироваться на статистику ведомства, которая основана на «реальном» количестве отходов. При этом Кузнецова не отрицает: данные для статистики предоставляют сами недропользователи, в полном объёме её фактически никто не проверяет.

Подрядчик подрядчика не мой подрядчик

Переработкой шлама занимаются не сами нефтяные компании, кто отвечает за отходы, сразу и не разберёшься: «Отходы бурения являются собственностью сервисных компаний. Сегодня предъявить претензии нефтедобывающим компаниям практически невозможно — настолько много нестыковок в законодательстве», — говорится в отчёте Минздрава.

К примеру, как следует из одного из актов проверки Росприроднадзора в отношении ООО «Буровая компания "Евразия"», цепочка выглядит следующим образом: компания «Роснефть» обладает лицензиями на разработку недр, но саму работу по добыче поручает своей дочке «РН-Юганскнефтегаз». Та, в свою очередь, нанимает «Буровую компанию "Евразия"» для бурения скважин, а буровая компания заключает договоры с другими фирмами на переработку отходов. Вот только, как следует из акта проверки, буровые отходы не учтены в бухгалтерском учёте ни одной компании. Документы, подтверждающие переход (передачу) отходов бурения после их образования к ООО «БК "Евразия"» отсутствуют, что не позволяет отразить буровые отходы в учёте ООО «БК "Евразия"». Документы, подтверждающие передачу отходов бурения от ООО «БК "Евразия"» иному юридическому лицу в целях дальнейшего обезвреживания, размещения, отсутствуют. Отражение сведений в учёте по передаче отходов для обезвреживания или размещения не могут быть подтверждены ООО «БК "Евразия"», так как ООО «БК "Евразия"» не располагает необходимыми документами, не заключает договоры со специализированными организациями по обезвреживанию или размещению отходов бурения, не обладает информацией о дальнейшей деятельности ОАО «НК "Роснефть"» в лице ООО «РН-Юганскнефтегаз» с указанными отходами и не имеет возможности по осуществлению дальнейшего контроля со своей стороны.

Но даже когда договоры с переработчиками заключены, непонятно, что происходит с отходами: «При отражении сведений об обезвреживании отходов, в том числе с привлечением специализированных организаций, отсутствуют документы, подтверждающие обезвреживание отходов, а также сведения об образовании "вторичного" отхода после обезвреживания». Всё очень просто: отходы никто не обезвреживает, но владельцы лицензий снимают с себя ответственность.

Так же сложно была устроена цепочка компаний, которая обслуживала 202-й куст на Приобском месторождении. В 2005 году ЗАО «Росэкопром» взяло в аренду земельный участок площадью 2,4 га в районе 202 куста, в 2007-м передало его ЗАО «Росэкопромпереработка», которое в 2009 году сдало его в аренду ООО «Природа». Все три компании связывали с одним и тем же предпринимателем Салаватом Шакировым. По бумагам на участке должны были поставить линию по обжигу кирпича из бурового шлама, однако по факту просто захоранивали отходы, причём на площади в 5 га. После многочисленных проверок и административных дел суды вынесли предписание убрать незаконную свалку, но было непонятно, кто должен этим заниматься. Разбирательства длились больше 10 лет и закончились в 2020 году формальной победой Росприроднадзора: Девятый арбитражный суд обязал ЗАО «Росэкопромпереработка» возместить ущерб в размере 3,6 миллиарда рублей. Вот только возмещать его некому: все три фирмы давно обанкротились, отходы продолжают лежать в тундре. Как следует из акта Росприроднадзора, подземные воды на этом участке располагаются на глубине 0,2–2,9 метра, Обь — в 3,5 километра по прямой. Да что там подземные воды, прямо на территории 202-го куста протекает ручей, который несёт отходы в реку.

202-й куст Приобского месторождения «Роснефти». Ручей, который тут начинается, впадает в Обь.

Мусор на территории 202-го куста Приобского месторождения.

Мусор на территории 202-го куста Приобского месторождения

Шламовые амбары на территории 202-го куста Приобского месторождения.

Остатки общежития на территории 202-го куста на Приобском месторождении.

Мусор на территории 202 куста Приобского месторождения

Шламовые амбары на территории 202 куста Приобского месторождения

Шламовые амбары на территории 202 куста Приобского месторождения

При этом пленум Верховного суда в 2017 году принял постановление, по которому ответственность за загрязнение окружающей среды можно возложить на владельца лицензии: «Юридические лица и граждане, деятельность которых связана с повышенной опасностью для окружающих, обязаны возместить вред, причинённый источником повышенной опасности, независимо от наличия вины, если не докажут, что вред возник вследствие непреодолимой силы», — говорится в документе. Но Росприроднадзор не спешит предъявлять претензии ни к «РН-Юганскнефтегаз», на месторождении которой располагается свалка и из скважин которой был извлечён буровой шлам, ни к держателю лицензий «Роснефти». Более того, в решении суда отдельно говорится о том, что административное производство в отношении «РН-Юганскнефтегаз» прекращено в связи с отсутствием состава правонарушения.

Та же ситуация и на реке Вах возле Нижневартовска, где также стоял завод Салавата Шакирова: долгие суды, но оплачивать штрафы и возмещать ущерб некому. По словам Евгеньи Киселёвой, против владельца заводов шесть раз безрезультатно пытались возбудить уголовные дела.

шламовые амбары на берегу реки Вах в Нижневартовском районе ХМАО

Война патентов

Один из первых патентов на «буролит» был выдан в 2006 году, правообладатель — югорский бизнесмен и депутат Степан Пыталев. Степан появился на рынке нефтяных отходов не случайно: его отец, ныне покойный Владимир Пыталев, в 1990-х работал вице-президентом компании «Эвихон». Никому на тот момент неизвестный «Эвихон» в 1992 году получил без конкурса лицензии на три месторождения в ХМАО с запасами нефти от 80 до 120 млн тонн, однако не имел ресурсной базы для их разработки, пока в проект не вошёл нефтяной гигант Shell. Другим вице-президентом «Эвихона» был Эдуард Худайнатов, в будущем ближайший соратник Игоря Сечина. В «Эвихоне» же начинал свою карьеру и Степан Пыталев. С 2011 по 2016 год Пыталев был депутатом Думы города Нефтеюганска (градообразующее предприятие в этом городе — «РН-Юганскнефтегаз»), а в 2016 году избрался в Думу ХМАО — Югры.

По расчётам Олега Митволя, до последнего времени ООО «Экос» и другие фирмы, подконтрольные Пыталеву, «перерабатывали» 70–80 процентов шламов в стране, их ежегодный оборот должен был составлять около 15 миллиардов рублей. «Если он 25 процентов раздаёт экологам [в самих нефтяных компаниях], 5 процентов контролёрам, то 10 миллиардов он должен зарабатывать, — говорит Митволь. — Он там [в ХМАО] кормилец, всем выгодно». Как указано в ГЭЭ на «буролит», технология с 2005 года использовалась на месторождениях «РН-Юганскнефтегаза», «Салым Петролеума», «Самотлорнефтегаз» и ТНК.

Депутаты не стесняются пользоваться административным ресурсом. Так, в распоряжении РС есть письмо руководителя Росприроднадзора ХМАО Романа Мишенина главному инженеру ООО «ЛУКОЙЛ Западная Сибирь» от 2015 года, в котором Мишенин сообщает, что «Экос» и другие компании соблюдают природоохранное законодательство. По словам источника Радио Свобода из Росприроднадзора ХМАО, если нефтяные компании не реагировали на подобные письма, к ним заявлялся лично Роман Мишенин. Его предшественник Вячеслав Антипов поступал так же.

В 2018 году в ЯНАО разгорелся похожий скандал: главу Росприроднадзора округа Сергея Попова обвинили в том, что он «понуждает» недропользователей заключать контракты с неким ООО «Экосистема», которое «утилизирует» буровые шламы, изготавливая из них «строительный материал» под названием «Техногрунт-S». Патент на этот материал выдан на имя Юрия Эля, партнёра Салавата Шакирова по кирпичным заводам на Вахе и Приобском месторождении.

В мае 2018 года губернатор ЯНАО Дмитрий Кобылкин был назначен министром природных ресурсов России. Компании Пыталева стали отодвигать от рынка переработки отходов. Как уверяет руководитель региональной общественной организации «Экологическая безопасность Югры» Анатолий Криста, ему на смену пришли фирмы, которые в бытность Кобылкина губернатором занимались на Ямале строительством, а потом вдруг решили перерабатывать шламы. К примеру, в прошлом году тендер на утилизацию отходов на Омбинском месторождении «Роснефти» выиграла фирма «Газхолодмаш». Предложив цену утилизации в 1790 рублей за тонну, они получили трёхлетний контракт стоимостью в 7 миллиардов рублей. «Утилизировать буровые отходы за такие деньги невозможно. Их можно только закопать, — говорит Анатолий Криста. — Мы считаем, что лицензии они получили неправомерно, потому что у них отсутствуют необходимые условия. Мало того, они нарушают природоохранное законодательство, что подтверждено проверками. У "Газхолодмаша" более 40 предписаний [по устранению нарушений], которые они не исполнили, но снова в ноябре 2020 года им выдали лицензию!»

Фиктивная стройка

«Буролит», «ресоил» и прочее — это строительные материалы, из которых ничего не строят, более того, как показывают документы и даже простые расчёты, их никто и не производит. Правоохранительные или налоговые органы могли бы запросто выявить схему: переработчик должен иметь накладные и счета-фактуры на материалы, добавляемые в шлам, они должны храниться на складах и перевозиться до кустовых площадок на транспорте, то есть на них должны быть товарные и товарно-транспортные накладные, в которых указаны названия отправителя и получателя грузов, номера автомобилей, данные водителей и маршруты. Транспортные услуги на месторождениях обычно оказывают многочисленные транспортные компании и просто водители-ИП. У переработчиков шлама должны быть договоры на транспортные услуги, акты оказания этих услуг, счета-фактуры. Речь идёт об огромном количестве документов: к примеру, на 9,5 миллиона тонн шлама, образованных в 2020 году в ХМАО, необходимо было бы завезти в регион от одного до двух миллионов тонн цемента и песка и от одного до 2,5 миллиона тонн пеноизола. Это от 100 до 200 тысяч фур с цементом и пеноизолом и от 30 до 60 тысяч самосвалов с песком.

Эта деятельность должна отражаться в бухгалтерском учёте: добавки нужно купить, доставить, списать в производство, а готовый строительный материал передать заказчику — то есть нефтяной компании, которая должна поставить его на баланс и что-то из него построить или кому-нибудь продать. Ничего этого нет: по актам переработчик «рекультивирует» шламовый амбар, заказчик выплачивает ему деньги. При этом переработчики покупают какое-то количество цемента и песка, который они перепродают в регионе — тем же нефтяникам. Цепочки фирм-однодневок при приобретении ингредиентов для «строительных смесей» используются для отмывания и обналичивания незаконно полученных денег. К примеру, компанию «Экос» в 2019 году поймали на фиктивной покупке цемента и пеноизола у Уральской цементной компании, доначислив «Экосу» налогов на 240 миллионов рублей за 2016–2018 годы: по мнению налоговиков, с которыми согласились суды, Уральская цементная компания просто не могла поставить переработчикам цемент в заявленном объёме. При этом объём контрактов, заключённых подконтрольными Степану Пыталеву компаниями только с подразделениями «Роснефти», за тот же период составил 11,4 млрд рублей — из чего же всё это время производили «буролит», если цемент для этих целей не поставлялся?

Ответ на этот вопрос дают другие документы, которые оказались в нашем распоряжении. «Буролит» не производят. К примеру, в 2017 году управление Росприроднадзора по ЯНАО проверило шламовые амбары на одном из месторождений компании «Газпромнефть-Ямал». Выводы экспертов однозначны: цемент в буровой шлам не добавлялся, то, что по актам сдачи-приёмки значится «буролитом», на самом деле — непереработанный шлам. Последствий эта проверка не имела, она была аннулирована самим Росприроднадзором по формальным основаниям, штрафы никому не выписали.

Ещё одна проверка месторождений «Когалымнефтегаза» и «ЛУКОЙЛ Западная Сибирь» от 2018 года, которую проводил федеральный Росприроднадзор. Инспекторы посчитали, что лабораторные исследования качества «буролита», представленные ООО «Экос», «нельзя считать достоверными», потому что была нарушена методология отбора проб. Проверяющие решили взять свои пробы и поняли, что в якобы рекультивированных амбарах находится присыпанный песком непереработанный шлам. На 26 страницах перечисляются нарушения законодательства, и после этого выносится предписание: «Осуществлять деятельность в соответствии с заключением № 76 экспертной комиссии государственной экологической экспертизы проектной документации "Изготовление и применение строительного материала "Буролит", получаемого при переработке (обезвреживании, утилизации) отходов бурения на нефтегазовых месторождениях». «Эта история повторяется ежегодно, — говорит источник в нефтепроме в ХМАО. — Приезжают проверяющие из Москвы, уезжают с чемоданами денег и выносят такие предписания: не требуют устранить нарушения, вывезти отходы, рекультивировать загаженную тундру, пишут, что вот вы говно своё закапывали, и продолжайте так же закапывать».

Ещё более шокирующие выводы в упомянутом уже письме ФГБУ «ЦСП»: даже произведённый по технологии строительный материал «буролит» предполагает незамедлительное использование, потому что уже через сутки теряет свои потребительские свойства, превращаясь в строительные отходы, но в уже гораздо большем объёме. «Места размещения этих отходов становятся несанкционированными свалками». В отчёте Минздрава также говорится, что смесевые технологии неэффективны, но даже и им никто не следует: отходы закапываются в землю или сливаются в реки. По мнению авторов исследования, только на землях «Роснефти» в ХМАО-Югре объём таких свалок составляет 20 миллионов кубометров, а накопленный ущерб — порядка 500 миллиардов рублей.

Старая катастрофа

В исследованиях Минздрава говорится, что российский Север стоит на грани экологической катастрофы с 1990-х годов. Ещё в 1992 году Совет народных депутатов ХМАО рассматривал вопрос об объявлении округа зоной чрезвычайной экологической ситуации. Но если, к примеру, Норильск объявили зоной ЧС практически сразу после аварии на ТЭЦ «Норникеля», то ХМАО и ЯНАО номинально остаются благополучными округами, так же как и другие нефте- и газодобывающие регионы. При этом нефтяные компании не просто замалчивают проблему, а активно лоббируют законы, позволяющие и дальше закапывать отходы бурения. В распоряжении РС оказались документы, демонстрирующие экологические нарушения как крупными нефтяными компаниями, так и буровыми, сервисными компаниями, которые выплачивают копеечные штрафы, не устраняют нарушения и продолжают работать по старинке, но мы решили не углубляться в истории личностей и компаний: сама система утилизации отходов бурения, нефтеразливов и контроля за ними порочна и нуждается в масштабной реформе.