Книга «Голодная Степь: голод, насилие и строительство Советского Казахстана» увидела свет в конце 2018 года. Сейчас ее автор Сара Кэмерон работает над переводом на казахский и русский языки. То, что началось с обычного любопытства, стало для американского историка делом 10 лет жизни.
КАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ
На Западе исследований по Центральной Азии немного, а то, что есть, посвящено Узбекистану, и в них зачастую говорится: «Так было в Узбекистане, а, значит, и по всему региону». И я сказала себе: «Буду изучать Казахстан, потому что мне он кажется иным, противоположным Узбекистану примером».
Я приехала на лето, начала учить казахский язык, и в школьных учебниках по истории нашла упоминания этого Голода. Я подумала: «Как странно, я никогда не слышала о нем». Взялась за тему и… проработала над ней более 10 лет, она легла в основу моей диссертации в Йельском университете.
Около двух лет я потратила только на изучение источников. Использовала работы казахстанских историков, публикации в журналах, газетах, книгах того периода. Работала в архивах и библиотеках Алматы, Астаны, Семипалатинска, Москвы, в библиотеке конгресса в Вашингтоне. Там есть интереснейшая коллекция материалов по Центральной Азии, которые больше нигде не найти.
В России тему своего исследования я описывала более аккуратно. Говорила, что исследую процесс модернизации сельского хозяйства. Проблем у меня не было. Я не работала там уже какое-то время и не знаю, действительно ли ситуация изменилась, но я слышала, что Голод вновь стал «непопулярной» темой в России.
Архивы КНБ недоступны для иностранцев, но мне очень повезло. Когда я работала в президентском архиве в Астане, они только открыли доступ к нескольким материалам, и я была одним из первых исследователей, кто смог их использовать.
Когда я закончила свою докторскую диссертацию, президентский архив готовил многотомник о Голоде «Трагедия казахского аула». Первые два тома уже вышли. Это потрясающий сборник материалов. Он очень мне помог. Чтобы вы понимали размах, один том – это 800 страниц.
«ЗАСТАВИТЬ ЗАЗВУЧАТЬ ГОЛОСА»
Конечно, архивные документы - только часть истории. Когда я работала над проектом, мне стало очевидно, насколько они были предвзяты. С самого начала было понятно, что с этими источниками надо обращаться осторожно.
Мне казалось очень важным не рассказывать историю устами бюрократов-очевидцев, а заставить зазвучать голоса самих казахов, переживших тот Голод.
Мне казалось очень важным не рассказывать историю устами бюрократов-очевидцев, а заставить зазвучать голоса самих казахов, переживших тот Голод. Чтобы их найти, я использовала все источники, до которых смогла добраться. Но это всегда было самым сложным, потому что информации немного.
Одно из объяснений – это, конечно, то, что казахская культура в тот период была устной. Люди не записывали. Истории передавались из поколения в поколение. Другая причина – политика (не)сохранения памяти о тех событиях: свидетельства не собирали, хотя люди, пережившие Голод, были все еще живы. Современный же Казахстан отдалился от этой темы. Есть некое нежелание ее обсуждать.
Но кое-что мне удалось найти, например, потрясающую коллекцию историй очевидцев «Кызылдар кыргыны» 1993 года в библиотеке конгресса. Это 250 страниц интервью с людьми, жившими во времена Голода, более 60 историй. Я использовала работу Мухамета Шаяхметова «Безмолвная степь», мемуары Шафика Чокина, интервью с Нурзией Кажибаевой «Сталинский Голодомор в Казахстане: воспоминания современников».
Я провела интервью с двумя людьми, пережившими Голод. Эти рассказы тоже вошли в книгу. Я не включала истории, которые мне пересказывали близкие очевидцев, например, рассказы чьих-то бабушек и дедушек, поведанные мне их внуками. Они очень важны, но, если бы я взяла их в книгу, это был бы уже другой проект – о памяти, о том, каким воспоминаниям было суждено сохраниться и передаваться.
МОДЕРНИЗАЦИЯ И СОВЕТИЗАЦИЯ
Моей задачей было рассмотреть те события с двух точек зрения: как сталинский режим проводил модернизацию и как создавал советскую нацию. С экономической точки зрения советская власть считала номадизм «неэффективным», с культурной – «отсталым» и несовместимым с современным обществом. Эти две идеи сочетались, и обе были очень важными в развернутой кампании против кочевого образа жизни, приведшей к Голоду.
Я, в частности, пыталась показать, насколько процесс модернизации отличался от того, как его понимали на Западе: был куда более амбициозным, а результаты - куда более катастрофическими.
Для Москвы большой проблемой была нестабильность экономических показателей пастбищного номадизма. Если посмотреть на цифры относительно численности скота, легко увидеть, что они постоянно менялись из-за джутов и так далее, а идея марксизма-ленинизма заключалась в том, что ты достигаешь стабильности в экономике, затем из года в год происходит экономический рост. Поэтому для них кочевой образ жизни был «непродуктивным».
Я также отслеживала попытки трансформировать окружающую среду. Во многих смыслах они потерпели неудачу. Советская власть считала, что получится добиться этих богатых пшеничных урожаев. Ничего вышло. В разгар Голода случилась засуха. И это продолжалось и после того, как Голод закончился. Если посмотреть на проект распашки целины и историю последовавших засух 1960-х, 1970-х годов, станет очевидно, что и после режим не смог до конца решить проблему.
Другой, столь же важной задачей режима было создание советской казахской нации. У Москвы было очень четкое представление о том, что под этим подразумевалось: некочевая, немусульманская, без системы родов и жузов.
Согласно моим выводам, новая идентичность была создана, но трансформация была неполной. Одна цель была достигнута – казахское общество стало оседлым. Советской власти удалось искоренить пастбищный номадизм как экономическую систему, но у нее не получилось полностью уничтожить его как тип культуры.
По источникам можно проследить, что до Голода самым важным элементом идентичности казахов был их кочевой образ жизни, после им стала национальность. Люди стали идентифицировать себя как советские казахи.
Но многие аспекты, от которых советский режим хотел избавиться, сохранились, как и их важность для образа жизни казахов.
Например, рода - ключевые элементы пастбищного номадизма, основа политических и экономических связей. Рода продолжали влиять на жизнь казахов в 1940-х, 1950-х, 1960-х годах. Население формировало колхозы на основе родовой принадлежности и следовало традиции не родниться на семь поколений назад. То есть, например, невесту сыну искали в другом, удаленном колхозе.
О ЧИСЛЕ ПОГИБШИХ И ПРИЧИНАХ
Что касается оценки численности погибших, я изучила все, что было доступно, и однозначного ответа у нас нет. Поэтому еще одно заключение моей книги - необходимость глубинных демографических исследований. Украинцы недавно провели огромную работу. Они подсчитали погибших вплоть до районов. Эта детальность позволяет нам изучить причины Голодомора гораздо более подробно, узнать, какие регионы пострадали больше и почему.
В случае с Голодом в Казахстане таких исследований нет. Здесь очень много препятствий. Статистические данные того периода очень проблематичные, поскольку речь шла о подсчете номадов. Также, многие казахи откочевали за границу. Поэтому нам нужно больше исследований в этой области.
Самое недавнее использованное мною исследование было сделано украинскими исследователями Омельяном Рудницким и Натальей Левчук. Они изучили цифры по всему Советскому Союзу за период с 1932 по 1934 год и заключили, что в Казахстане погибло около 1,3 миллиона человек. Но Голод здесь начался раньше, так что эти цифры неполные. Другое исследование было сделано Стивеном Виткрофтом и Р. В. Дэйвисом. Они заключили, что погибло 1,5 миллиона человек. В своей книге я несколько раз говорю, что погибло не менее полутора миллионов.
Со стороны может показаться, что столь огромное число людей умерло в очень короткий промежуток времени – в течение двух лет. Но я думаю и пыталась это показать в своей книге, что история началась намного раньше, за десятилетия до Голода: это оседание казахов в XIX веке, раскулачивание в 1928-м. Конечно, я не думаю, что Голод такого масштаба случился бы без коллективизации. Она была основным фактором. Но чтобы объяснить, почему все случилось так, как случилось, нужно изучать предысторию.
Другой фактор – погодные условия. Советский режим предупреждали: если он решит заставить казахов осесть и развивать сельское хозяйство, в одни годы урожай будет хорошим, в другие – плохим. Эти предупреждения были полностью проигнорированы. Когда началась коллективизация, в северной части Казахстана случилась сильная засуха. Советская власть знала, что подобное может произойти, а когда это случилось, отказывалась признавать реалии и по-прежнему вынуждала казахов выполнять норму по мясу и зерну.
Еще один важный аспект – уровень доступа к медицинским услугам. Если посмотреть на ситуацию в Украине, то там люди в основном погибали именно от голода. Казахи же чаще умирали от болезней, связанных с ним. Многие не были вакцинированы, их скашивали инфекционные болезни. И, опять же, о необходимости поднять уровень здравоохранения советский режим предупреждали еще в 1920-х годах.
В главе о раскулачивании я немного говорю и о роли, которую сыграли местные кадры. Об этом много писали и казахстанские историки. Это еще одна из причин, по которой программа была столь ужасной. Она была попыткой разрушить казахское общество изнутри. Местных жителей наделяли властью находить «эксплуататоров-баев». При этом им давался определенный уровень свободы. Поэтому среди проводивших атаки на казахов многие сами были казахами. Это, опять же, было частью плана максимально разрушить и расколоть общество.
ОБ «ИСТОРИЧЕСКОЙ СПРАВЕДЛИВОСТИ»
Что касается полярных взглядов на суть Голода, когда одни говорят, что именно казахи были мишенью, а другие, что Голод ударил по всей стране, я нахожусь где-то посередине. Конечно, Голод отразился на всем Советском Союзе. Казахстан потерял наибольшую долю населения, но среди украинцев смертность была выше, если говорить строго о численности. И в своей книге я говорю и об украинцах, и о русских крестьянах и не утверждаю, что это явление было чем-то, направленным только против казахов.
Но, с другой стороны, казахи действительно стали мишенью из-за их кочевого жизни, который советская власть считала «отсталым». Так что атака на номадизм казахов была основой действий советской власти.
То, что произошло, отвечает ряду определений геноцида, но не определению ООН. И проблема здесь не в том, что казахский Голод был недостаточно ужасным, а в дефиниции ООН, сфокусированной на физическом уничтожении какой-то группы людей. Я не считаю, что советский режим ставил целью уничтожить казахов как этнос, но они хотели разрушить их культуру, уклад жизни. Есть другие определения геноцида, которые говорят о нефизическом уничтожении: культурном, политическом, социальном. Этим определениям казахский Голод, несомненно, отвечает.
Я знаю, что это очень чувствительная тема и понимаю, что в таких случаях люди с некоторым недоверием относятся к тому, что говорят «чужаки». Что-то вроде: «Это наша история!». Но это очень серьезное исследование, я не отнеслась к теме с легкостью и посвятила ей значительную часть жизни. Нашу, американскую, историю изучают люди самых разных стран. Поэтому я очень надеюсь, что именно как «чужачка» смогла сказать нечто важное, взглянуть на те события под иным углом.
В США советская история по-прежнему считается европейской историей, поэтому слишком большой акцент делался на его западной части. Практически каждый американский исследователь, изучающий Советский Союз, слышал о Голоде в Украине. Очень немногие знают о Голоде в Казахстане. И это проблема, я думаю. Если ты слышал об одном, то должен знать и о другом.
Практически каждый американский исследователь, изучающий Советский Союз, слышал о Голоде в Украине. Очень немногие знают о Голоде в Казахстане.
Одна из моих надежд в том, что книга привлечет больше внимания к истории восточных частей Советского Союза. Мы все еще интегрируем в свою базу данных знания об этом регионе и находимся в ситуации догоняющих. Но я надеюсь, что через 10 лет ситуация будет выглядеть совсем иначе.
Не в моей компетенции размышлять о так называемой «исторической справедливости». Казахи должны решать сами. Но я верю, что об этом стоит говорить открыто. После моей колонки в Wall Street Journal мне стали писать люди. Они рассказывали истории своих семей. Много людей и много историй. Мне кажется, их адресатом и хранилищем должна быть не только я. Люди должны открыто рассказывать эти истории. Их важно сохранить как важную часть истории казахского народа.
Я начинаю свою книгу казахской пословицей: «Пока не уважена память умерших, не будет процветания потомкам». («Өлі разы болмай, тірі байымайды»). Голод в Казахстане - очень важное явление XX века: для Запада, для самих казахов. Многие люди все еще несут на себе травмы и шрамы, нанесенные тем периодом. Разговор об этом поможет двигаться вперед.
О ТЕМЕ ТОГО ГОЛОДА В ОБЩЕСТВЕ И ПЛАНАХ
Что касается имеющегося, по моему мнению, нежелания казахстанских властей затрагивать тему Голода, это обширный и сложный вопрос. Тут я могу только строить гипотезы.
Одна из них - правительство Казахстана не хочет портить отношения с Россией. Две страны очень близки. Власти опасаются, что дальнейшие дискуссии могут привести к ситуации, как в Украине, где вопрос Голодомора стал очень острым. Мне кажется, это читается и в речах президента Нурсултана Назарбаева. В 2012 году, когда открывали мемориал жертвам Голода в Астане, он сказал: «Мы должны говорить на эту тему, но не должны ее политизировать». Он, очевидно, делал отсылку к Голодомору.
Но, я считаю, есть и другие причины и их много. В Украине была смена режима, а Назарбаев сам из советской эпохи. В Казахстане проживает много русских. Это многоэтническое общество.
Я спрашивала казахстанских исследователей, почему в обществе нет более глубоких дискуссий. Один из них высказал такую точку зрения: «Мы были кочевниками, а после советской модернизации стали советским современным обществом». В этом обнаруживается двоякость того, какое значение советское прошлое имеет для людей.
«Мы были кочевниками, а после советской модернизации стали советским современным обществом». В этом обнаруживается двоякость того, какое значение советское прошлое имеет для людей.
Я приезжала в Казахстан семь-восемь раз. Один раз прожила больше года. Мой русский беглый, но немного «заржавел», потому что я давно его не использовала. По-казахски я читаю, но медленно, со словарем. Для более сложных моментов у меня были ассистенты. Но я считала, что важно попробовать.
Сейчас я в самом начале пути по написанию книги об Аральском море. Это еще одно важное явление, не слишком понятное на Западе. Часто его описывают как чисто «московскую» историю о развороте рек. Но это, в первую очередь, центральноазиатская история. Я надеюсь исследовать ее на местном уровне. В отличие от Голода, очевидцы этих событий живы, поэтому можно собрать свидетельства, добавить мемуары, архивные документы. Историки работают медленно. У меня впереди, наверное, еще 10 лет.