Евгения Николаевна выросла в семье католиков. Женщина помнит, что работала сызмальства. Орловские сразу же начали работать в колхозе, как только его организовали большевики.

"Папа и мама честно и много работали, – вспоминает она. – Нам многие завидовали, потому что у нас было больше всего трудодней. Мама доила корову, а я всегда помогала".

Евгения Николаевна закончила только четыре класса. "Три класса я закончила в Половинном Логу, а четвертый – в польской школе в Могилеве. А потом пошла в колхоз. Мне дали коня – "воевала" с ним", – вспоминает женщина.

Ее родная деревня Половинный Лог находится всего в пяти километрах от Могилева. Но на местных кладбищах могилы ее отца нет. В возрасте 57 лет, 4 ноября 1937 года, его расстреляли. По крайней мере, так написано в документах, которые семья получила в 1989 году. Двух братьев отца тоже расстреляли. Почему их приговорили к смерти, Евгения Николаевна не знает. Но после смерти Сталина всех мужчин реабилитировали, а в качестве компенсации каждому члену семьи выплатили по 40 рублей.

"Непонятно, за что забрали отца. Когда я решила узнать, то мне сказали: "Хочешь, мы и тебя заберем". Его арестовали 14 февраля, а в ноябре его уже не было, хотя посылки для него принимали и после", – рассказывает она.

"Тогда забирали всех. Люди не знали, выйдут ли они завтра на работу".

Евгения Николаевна и ее сестра Бронислава считают, что их отца и его братьев расстреляли в урочище неподалеку от их нынешнего дома. Еще в 1989 году активисты общественной организации "Мартиролог Беларуси" установили на этом месте крест. Сейчас там карьер, но крест по-прежнему стоит. Когда-то сестры там часто бывали вместе, но теперь у Евгении Николаевны уже плохо с ногами, поэтому Бронислава ходит к захоронению одна.

Саму Евгению Николаевну арестовали в феврале 1938 года по доносу двух солдат. Военные написали, что девушка связана с заграничными спецслужбами и подсчитывает советские самолеты. Женщина считает, что они так поступили, потому что солдатам она отказала и встречалась с их командиром.

"Во время следствия меня пытали, сильно избивали, – заливаясь слезами, рассказывает Евгения Николаевна. – За что били, я не знаю. У меня из носа бежала кровь, а следователь доставал из мусорки бумагу и говорил: "Бери. И нос вытри. За твое признание я получу пять тысяч рублей, поэтому рассказывай все…".

"А что я расскажу? Тогда он меня сразу по голове. Я даже не читала, что этот следователь писал в документах. Как только следствие окончилось, мне через окошко в двери камеры буркнули, что я осуждена на 10 лет. Мне стало плохо. Я сильно плакала, просилась домой к маме. Сказали, что осудили за шпионаж. Я даже слова такого тогда не знала. А на сам суд меня не вызывали", – вспоминает женщина.

Сразу после могилевской тюрьмы 21-летнюю девушку отправили в Красноярский край. Там она нагружала вагоны камнями.

"Там были высоченные скалы и горы камней, которые взрывали. А такие, как я, переносили их на носилках к поездам, – уже не унимая слез рассказывает женщина. – Работала честно. От начальства нареканий не было. Там всегда очень хотелось есть. Хлеб нам давали лишь изредка. Бывало, смотрим на пекарню, если дым шел, то мы знали, что сегодня дадут хлеб. Зимой нам давали капусту и рыбу, камбалу. Мы вовсе не казались людьми – худые, как канты".

Победу над фашистской Германией женщина встречала там же, в трудовом лагере.

"Тогда нам дали хороший обед. До сих пор помню эту гречневую кашу. Нам ее сто лет не давали, – наконец-то успокаиваясь, говорит женщина. – А потом стало все как прежде. Я десять лет проработала «на камнях». Как освободили – сразу же уехала домой".

В семейном архиве Орловской все еще хранится небольшой, но уже пожелтевший от времени листок. В нем написано, что Евгению Николаевну арестовали 10 февраля 1938 года, а освободили 10 февраля 1948. В этом же документе написано, что пробывшую на свободе чуть больше года женщину вновь арестовали. С 29 февраля 1949 года ее лишили свободы на пять лет. Отбывать наказание она едет все в тот же Красноярский край. В октябре 1955 ее освобождают с реабилитацией. Постановление вынес трибунал Белорусского военного округа.

"Я с 20 лет горевала. Всю свою молодость провела в Красноярском крае. И холод, и голод пережила. Не поверите, барак был в километр. Через 15-20 метров стояли печи железные, но разве они могли прогреть такой барак? Придешь так с работы с застывшими ногами, а репки-то и сушить негде. Так мы и спали, – рассказывает Евгения Николаевна. – Слишком много людей умирали. В палатках спали рядками. Утром подымаемся, а этот уже умер, и тот умер. Через весь барак тела таскали. Гору из них соберут и потом увезут непонятно куда. Ни гроба для покойника, ничего. Я очень сильно хотела домой, в Половинный Лог, чтобы маме рассказать, за что меня посадили, и сколько я горевала".

Евгения Николаевна рассказывает, что в ссылке познакомилась с мужчиной, таким же ссыльным, как и она. Сам он был из Москвы, но румыном по национальности. К окончанию своего срока он уже работал в Министерстве мясной и молочной промышленности.

"Так вместе с ним и жили. Домик у нас был небольшой. А потом двое детей родились – дочь и сын".

Когда в 1953 году умер Сталин, многие заключенные по нему много плакали, вспоминает женщина.

"Люди просто рыдали, потому что не знали, что и кто будет после него. Я тогда, кажется, радовалась – я понимала, что во всем этом был виноват он. А чуть позже, когда нам сказали, что теперь всех отпустят по домам, то радости было еще больше, чем когда он умер".

По Сталину горевал и муж Евгении Николаевны. Говорил, что без него в Красноярском крае они останутся в неволе до самой смерти.

"Мой муж Николай Миланович до своего заключения был партийцем. Он верил партии. Так я на его сетование отвечала: "Ни твоя партия, ни твой Сталин тебя от ареста не спасли".

В 1955 году Евгения Николаевна со всей семьей вернулась в Беларусь и вскоре устроилась в Могилеве на завод имени Кирова.

"Уже тогда Хрущев руководил. Как жилось при нем, уже не помню, – говорит женщина. – Когда Гагарин в 1961 году полетел в космос, очень радовалась. А потом женщина (Валентина Терешкова) полетела в космос, тоже радовалась. Но сейчас имя космонавтки той и не вспомню".

До тех пор, пока Евгения Николаевна не получила подтверждения о реабилитации, люди в Могилеве по большей части ее сторонились.

"Я когда пришла устраиваться, то одна женщина мне сказала, что я "враг народа". Я стала плакать, какой же из меня враг народа. Начальник цеха за эти слова ее наказал, – женщина вновь не может сдержать слезы. – Чтобы устроиться, нужно было подтверждение, что я до ареста работала. Так моя односельчанка, опасаясь, что ее накажут, сказала, что не знает меня. Потом покаялась предо мною. Призналась, что боялась за себя и своих родных".

"Поначалу, пока я еще молодая была, то многие про меня говорили: “Женя – враг народа, в тюрьме сидела“, – вытирая слезы, говорит Евгения Николаевна. – А как принесли мне документы о реабилитации, то сразу же возвысили. И все злые языки сразу же замолчали. Я от этой новости была на седьмом небе от счастья. Никто и слова против меня даже не говорил. Все славили меня. Вот только я не знала, за что сидела".

На заводе Евгения Николаевна проработала до 70 лет в почете и с большим уважением своих коллег. Она рассказывает, что ей каждый год давали путевки на курорты. С разными надбавками сейчас женщина получает пенсию в 420 рублей ($210).

"Раньше для таких, как я, был бесплатный проезд, разные льготы. Но сейчас их отобрали. Но я не бедствую, мне хватает», – улыбается женщина.

"Ну а что Лукашенко может сделать? Ему нечем нам помочь. У нас и продавать-то нечего, одна картошка. Мы уже к такой жизни приспособились. Как уже есть, так есть. Единственное, не добавляет ничего к пенсии, но мы и с этим смирились – откуда ж ему деньги взять на эти проценты?"

"Когда мне исполнилось сто лет, так мне такой праздник устроили, – хвастается женщина. – Отовсюду приходили меня поздравлять: и с горисполкома, с собеса, с паспортного стола, даже руководство завода пришло. Подарков много нанесли. Я так рада была. И гармошку принесли. А племянник наш на разных языках поет, так он пел, а мы танцевали и плакали".

Сейчас Евгения Николаевна живет вместе со своим сыном в трехкомнатной квартире на третьем этаже "хрущевки". После того как умерла ее дочь, у женщины отнялись ноги – поэтому в последние годы она почти не выходит из дома. А 20 лет назад у нее начало резко ухудшаться зрение. Сегодня Евгения Николаевна полностью ослепла.

"Сестра ко мне приходит каждый день, открывает окно – ну и я как будто во двор выхожу погулять. Бог дал мне сестру, которая теперь меня оберегает".

"Работа и молитвы помогли мне дожить до 100 лет. Бог помог, и только Он. – говорит женщина. – Каждый месяц ко мне приезжает ксендз (католический священник – НВ), исповедуюсь. Я люблю и всегда жду ксендза. Как только заходит в дом, сразу же становится тепло и светло. Он Боженьку просит, чтобы дал мне здоровья. Мне иногда кажется, что я уже никогда не умру – ибо столько уже отгоревала".

Евгения Николаевна вспоминает, как раньше ходила в закрытый костел и там молилась.

"Нас из костела не выгоняли. Мы там собирались и молились. Костел били, ломали, но он все равно выстоял. Вы его, наверное, знаете – который около театра. Поэтом, деточки, и вы верьте в Бога. Носите Его в своей душе", – говорит женщина.

У Евгении Николаевны двое внуков и четверо правнуков. Чтобы она не чувствовала себя одинокой, семья часто собирается у нее дома. А еще у нее есть мечта.

"Боженька мне поможет прозреть, чтобы я снова увидела солнце и голубое небо, – говорит женщина. – А еще я боюсь, что придет власть, которая опять будет убивать", – внезапно добавляет она.